Остаются мысли

Источник материала:

Остаются мысли

Ушел пророк, не нашедший Отечества ни на Западе, ни на Востоке
Сразу после праздников Победы в Москве на 84-м году жизни умер Александр Зиновьев — блестящий русский ученый, социолог, логик, писатель. Участник Великой Отечественной войны, боевой летчик. В 1978 г. был выслан из СССР, в 1978-1999 гг. жил и работал в Мюнхене (ФРГ). В 2000 г. вернулся в Россию.
Александр ГРИЦАНОВ, Константин СКУРАТОВИЧ
Александр Зиновьев ворвался в мировую интеллектуальную элиту блестящим анализом логики “Капитала” К. Маркса в середине 50-х годов прошлого столетия. С 1955 г. А. Зиновьев — доктор философских наук, затем профессор МГУ, заведующий кафедрой логики. В скором времени мыслитель сформировал самостоятельную школу в этой области знания. Собственные исследования Зиновьева, а также разработки его учеников получили громкий резонанс во всем мире.

Поворотным пунктом в жизненном пути вполне успешного корифея советской науки стал 1976 год — время выхода на Западе его социолого-сатирического романа-гротеска “Зияющие высоты”, который было бы немыслимо опубликовать в тогдашнем СССР. Ни в одном научном или художественном произведении мировой культуры и по сей день не были столь ярко охарактеризованы социальные механизмы, использовавшиеся коммунистическим режимом для непрекращающегося подавления граждан советского общества.

Эпатажное и узнаваемое изображение реалий советской эпохи было осуществлено в “Зияющих высотах” посредством присвоения фигурантам и общественным феноменам вполне узнаваемых псевдонимов-ярлыков: Хозяин — Сталин; Правдец — Александр Солженицын; Певец — Владимир Высоцкий; Ибанск — Советский Союз, или общество социалистического типа; Заведующий, он же Заведун, он же Заибан — лидер КПСС; дьяволектический ибанизм — диалектический материализм; социзм — социализм; полный социзм, он же псизм — коммунизм и многие другие.

По мнению Зиновьева, абсолютно неправомерно ассоциировать реальные процедуры внедрения социализма в СССР с респектабельными программами построения “общества всеобщего счастья”.

“Наша система власти... проделала длительную эволюцию... Первый этап — давить всех, кто подвернулся под руку, и давить так, чтобы все это видели и чувствовали, что настанет и их черед. Второй этап — давить, но по выбору и так, чтобы все думали, будто мы не давим, а охраняем достижения и воспитываем заблуждающихся... Третий этап — сделать так, чтобы давить было некого...”.

При этом мыслитель также совершенно неожиданно для читателя отверг распространенный тезис о том, что на протяжении всего своего существования советский социализм выступал как навязанная силовым путем реальность. По Зиновьеву, однажды варварски насажденная путем беспрецедентного массового насилия социалистическая система оказалась весьма способной к самовоспроизводству путем постоянных репрессий, самоизоляции и сохранения примитивной структуры человеческих потребностей.

Зиновьев утверждал, что социалистический принцип распределения не есть проявление некоей природной справедливости, в его условиях “каждый стремится урвать максимум, доступный ему по его положению. Максимальный кусок с минимальными затратами — вот святая святых этого общества, рядящегося в одежды заботы, великодушия, доброты, справедливости... Ибанское общество есть весьма сложная, дифференцированная и иерархическая структурированная система привилегий... Ибанская культура... создает систему лжи, маскирующую эту весьма прозаическую жизнь и изображающую ее как всеобщее равенство, справедливость, процветание”.

Для обычного земного человека любой культуры, по мысли Зиновьева, характерны следующие врожденные привычки: “меньше дать и больше взять; меньше риска и больше выгоды; меньше ответственности и больше почета; меньше зависимости от других, больше зависимости других от тебя и т. д.”. При этом повсеместно присутствует социальный закон, по которому “люди стремятся официально выглядеть тем лучше, чем они хуже становятся на самом деле”.

С точки зрения Зиновьева, государство, поглотившее гражданское общество, а также консервирующее состояние ненадобности (ввиду отсутствия “социального заказа”) основных гражданских прав для своих подданных, становится социально опасным для собственного народа. Система эта достаточно устойчива к любым проявлениям общественных возмущений “изнутри”, ибо возможность заниматься политикой как легальным инструментом обеспечения условий для прогрессивных социальных трансформаций в условиях тоталитарного режима отсутствует.

Органичное возрождение традиций тоталитаризма во многих постсоветских государствах подтвердило размышления Зиновьева о том, что “...ибанский народ пока еще живет с сознанием совершенного преступления. Еще немного, и это сознание исчезнет. Одно поколение, и Правдеца перестанут понимать. А пока еще есть какой-то шанс заставить народ признаться в совершенном преступлении и очиститься от недавнего прошлого... Через 10-15 лет будет поздно. И тогда народ будет обречен жить с чистой совестью, но с натурой преступника”.

Позднее Зиновьев распространил свой социологический анализ на осмысление общества Запада, подвергнув и его жесткой критике. Творческий метод мыслителя сделал возможным сопоставление политических систем внешне противоположных типов. Речь шла о потенциальном сродстве даже антагонистических общественных проектов. Зиновьев отметил, что каждое реальное историческое воплощение западной системы ценностей имеет шанс на кардинальную деформацию и “фашизацию” себя самое (превращение в “человейник”) в результате чрезмерного расширения контролирующих функций государства и его органов.

Этот прогноз вполне подтвердился после событий 11 сентября 2001 г.

Пророков от науки не любят нигде — ни на Западе, ни на Востоке. Зиновьев ушел не на гребне интеллектуальной популярности, но его тексты долго будут оставаться эталоном гражданского мужества и незамутненности сознания никакой системой власти современного мира.