Писатель Владимир Козлов написал новый роман «1986»

В интервью «Ежедневнику» культовый российский писатель белорусского происхождения рассказ об эпохе, про которую творит, сравнил современную Россию и Беларусь, а также рассказ о том, как воспринимают его прозу на Западе.

– Многие ваши книги, в том числе и грядущая «1986» посвящены перестройке. Как выдумаете, насколько эта эпоха на день сегодняшний недопонята и что осталось за ширмой известной всем истории?

– На уровне истории и политологии эта эпоха, может быть, и хорошо понята и проанализирована. Но на уровне обыденного сознания, литературы и искусства – совершенно нет. Реальность в те годы менялась с такой скоростью, что у людей просто не было времени ее осмыслить. А когда оно, наконец, появилось, та эпоха была уже очень далеко, отделена от настоящего множеством событий и трансформаций. Если говорить о литературе, то конец восьмидесятых – это время «возвращения» книг, которые долгое время были под запретом. Люди читали «Детей Арбата», Набокова, Аксенова – книги о прошлом, не о настоящем. А книжная индустрия функционировала еще по-советски. Новым авторам, у которых был свежий взгляд на происходящее, издать книгу было сложно, да и процесс подготовки книги занимал по-прежнему много времени – к моменту издания текст уже в чем-то устаревал. Что-то подобное происходило и в кино – например, фильмы «Взломщик» или «Курьер», несмотря на попытки авторов угнаться за меняющейся реальностью, что-то изменить уже на съемках, все равно отставали от реальности. Один из немногих удачных примеров адекватной передачи той реальности в кино – «Маленькая Вера». Сегодняшний взгляд на ту эпоху достаточно стереотипный: либо «великая страна, которую развалили», либо «время упущенных возможностей». Мое видение той эпохи такое: СССР разваливался, агонизировал, система была полностью фальшивой и не нравилась никому – от работяг до коммунистических функционеров. Поэтому она рухнула так быстро и легко, но пришедшее на смену сохранило много худшего из старой системы. Результат – то, как мы живем сейчас. Поэтому есть смысл оглядываться назад и переосмысливать прошлое.

– Сейчас в искусстве и кино активно вырисовывают Советскую действительность как нечто мрачное, в качестве примера могу привести фильм Балабанова «Груз 200». А что на ваш взгляд было светлого в этой эпохе?

– Ничего. В то время, которое я застал уже в сознательном возрасте – восьмидесятые, – уж точно ничего. Все прогнило насквозь, было фальшивым и карикатурным. «Груз 200» - адекватный портрет того времени, и в моем новом романе «1986» я старался дать его объективную картину. Все, что было хорошего, никак не связано с государством, политикой и вообще эпохой: это те простые радости и кайфы детского и подросткового возраста.

– Эдуард Лимонов как-то написал, что между СССР и США он не увидел разницы. Что вы можете сказать насчет такого суждения?

– Что имел в виду Лимонов, я, конечно, не знаю. Но я разницу точно увидел, хотя, может быть, не так ярко, потому что СССР не стало в 1991-м, а в Америку в первый раз я попал через несколько лет после этого, ехал туда уже из постсоветской Беларуси. Два главных отличия – свобода и деньги. Кто-то валил из СССР в Америку за свободой, кто-то за деньгами, кто-то – и за тем, и за другим, и большинство получали то, что хотели. А тупости и ограниченности достаточно и в Америке, и в России, и в любой другой стране.

– Вы выходец из Могилева, но на данный момент проживаете в Москве. В чем на ваш взгляд основные различия между русскими и белорусами и появились ли какие-то новые различия за прошедшие 20 лет с момента распада СССР?

– Меня, в принципе, мало волнует национальность человека. Я больше смотрю на какие-то другие его качества, не заморачиваясь на национальных стереотипах, которые иногда верны, а иногда нет. Поэтому я бы скорей говорил не о русских и белорусах, а о жителях России и жителях Беларуси: уже двадцать лет это две разные страны, с разными политическими системами, разными экономиками, разным – хоть и пересекающимся – культурным пространством. Но, опять же, каких-то разительных изменений за все эти годы я не вижу. Мы все живем в «постсоветской парадигме», и только новые поколения – те, кто родились в девяностые – уже несколько другие. Но и на них отражается реальность, в которой они живут. Самый неприятный для меня вывод: и в России, и в Белоруссии, люди предпочитают «колбасу» свободе.

– Что интересного в западных рецензиях на ваши книги вы встречали?

– Довольно любопытным было сопоставление «Гопников» с фильмом «Все умрут, а я останусь». Причем, исходило оно от известного критика кино и литературы Жерара Гегана, который еще в шестидесятые годы писал про Годара и других режиссеров «новой волны». «Гопники» вышли в России в 2002-м, а этот фильм – только через несколько лет, но критик сначала посмотрел его, а потом уже прочитал книгу. Такая вот иллюстрация тезиса о том, что восприятие любого «культурного продукта» во многом определяется контекстом.

– О каком известном деятеле вы бы хотели написать, например, в серию «Жизнь замечательных людей» и почему?

– Не обязательно в эту серию, но если писать биографию, то белорусского писателя – Василя Быкова или Владимира Короткевича. Во-первых, я сам из Беларуси, и было бы логично написать о земляке. Во-вторых, оба – очень достойные авторы. В-третьих, писать о них – значит, погрузиться в эпоху, которая мне, в принципе, интересна. Ну и, конечно, судьба каждого из них – это судьба человека и автора, существовавшего в условиях жесткой системы, с которой постоянно приходилось искать компромисс.

– Какие общественные задачи должен сегодня решать современный писатель? Или он ничего и никому не должен?

– Если речь идет о коммерческой развлекательной литературе, то, конечно, писатель никому ничего не должен, и об общественных задачах речи идти не может. Хуже, когда в коммерческий текст пытаются вложить политические или идеологические «мессиджи», но это к литературе отношения не имеет. А писатель, занимающийся литературой, а не коммерцией, сам решает, о чем писать: о проблемах, которые сегодня волнуют общество, или об абстрактных вещах, никак не связанных с реальностью. Но есть еще и обратная сторона: само общество далеко не всегда интересуется литературой, даже той, в которой ставятся острые проблемы, которая может становиться «толчком» для их обсуждения. Вообще, роль писателя в современном постсоветском обществе гораздо слабее, чем, например, в советское время, когда литература была мощным «идеологическим инструментом». Увы, за немногими исключениями, максимальная общественная роль писателя сегодня – это либо тусовщик/поп-фигура, либо теле/радио-персона, к словам которой не особо прислушиваются.

– В ваши школьные годы примером для подражания были качки и воины вроде Шварнеггера или Вандама. Сегодня это женоподобные мальчики вроде Эдгара из трилогии «Сумерки». Кто или что на ваш взгляд будет объектом для подражания через 10-15 лет?

– По-моему, все эти моды имеют цикличный характер. Сегодня – женоподобные мальчики, значит, через десять лет будут опять качки и воины.

– Как вы относитесь к суждению, что искусство творить надо не пером, а топором?

– Идея красивая, но опасная. Когда ты берешь в руки топор, ты перестаешь быть писателем, художником и т.д. и становишься кем-то другим. Тем, кто действует топором.

Справка:
Владимир Козлов – российский писатель белорусского происхождения. Родился в 1972 году в Могилеве. Автор книг «Варшава», «Гопники», «Школа», «СССР» и др. Большинство книг Владимира Козлова посвящено жизни провинциальной молодежи времен перестройки, становлению личности и жизненному поиску в переломных условиях.