Женский портрет в нобелевской рамке. Три премии Кюри - любовь и смерть в лучах радия. 21.by

Женский портрет в нобелевской рамке. Три премии Кюри - любовь и смерть в лучах радия

10.01.2016 09:20 — Новости Общества |  
Размер текста:
A
A
A

Источник материала:

Сегодня, когда у Беларуси появился свой нобелевский лауреат, Светлана Алексиевич, мы начинаем новый мини-проект о других нобелевских лауреатах — женщинах, изменивших мир в разных сферах. Какими они были, «женщины Нобеля», как жили, каких взглядов придерживались, кого любили, к чему стремились? Какой опыт они привнесли в нашу жизнь? Некоторые судьбы мы рассмотрим подробно, о других вскользь упомянем: не всякая, даже великая жизнь изобилует интересными событиями. Но именно они, эти 46 женщин, представляют портрет нашей духовной современницы: как она росла, менялась и развивалась. И мы — вместе с нею.

Юлия Чернявская, культуролог и литератор

Вот имена этих женщин:

Мария Кюри (дважды: физика и химия),
Берта фон Зутнер (премия мира),
Сельма Лагерлёф (литература),
Грация Деледда (литература),
Сигрид Унсет (литература),
Джейн Аддамс (премия мира),
Ирен Жолио-Кюри (химия),
Перл Бак (литература),
Габриелла Мистраль (литература),
Эмили Болч (премия мира),
Герти Кори (физиология и медицина),
Мария Гёпперт-Майер (физика),
Дороти Ходжкин (химия),
Нелли Закс (литература),
Бетти Уильямс и Мейрид Корриган (премия мира),
Розалин Сасмен Ялоу (физиология и медицина),
Мать Тереза (премия мира),
Альва Мюрдаль (премия мира),
Барбара Мак-Клинток (физиология и медицина),
Рита Леви-Монтальчини (физиология и медицина),
Гертруда Элайон (физиология и медицина),
Надин Гордимер (литература),
Аун Сан Су Чжи (премия мира),
Ригоберта Менчжу (премия мира),
Тони Моррисон (литература),
Кристиана Нюсляйн-Фольхард (физиология и медицина),
Вислава Шимборска (литература),
Джоди Уильямс (премия мира),
Ширин Эбади (премия мира),
Эльфрида Елинек (литература),
Вангари Маатаи (премия мира),
Линда Бак (физиология и медицина),
Дорис Лессинг (литература),
Франсуаза Барре-Синусси (физиология и медицина),
Элизабет Блэкбёрн и Кэрол Грейдер (физиология и медицина),
Ада Йонат (химия),
Герта Мюллер (литература),
Элинор Остром (экономика),
Элен Джонсон-Серлиф, Лейма Гбови и Тавакуль Карман (премия мира),
Элис Манро (литература),
Малала Юсуфзай (премия мира),
Мэй-Бритт Мозер (физиология и медицина),
Светлана Алексиевич (литература),
Ту Юю (физиология и медицина).

Мария Кюри: великая мечтательница

Первую Нобелевскую премию за открытие радиоактивности (совместно с Пьером Кюри и Анри Беккерелем) в 1903 году получила Мария Склодовска-Кюри, физик.


Злые языки судачили о том, что премию на самом деле получил ее муж, Пьер Кюри, а она так, примазалась. Может быть, злые языки так и продолжили бы свою работу, если бы спустя восемь лет она не получила бы вторую Нобелевскую премию, будучи уже вдовой. Впрочем, тогда злые языки рассудачились еще больше… Правда, уже по другому поводу.

В те годы, когда росла Мария Склодовска, наука была не просто почитаема: люди были убеждены, что научные открытия могут спасти мир — стоит лишь немного поднапрячься. Разумеется, в первую очередь речь шла о естественных и точных науках: благодаря им будут побеждены болезни, голодных накормят, жизнь упростится — и люди станут прекрасны, потому что человек по природе добр, и только тягостные условия жизни в бедности и болезни мешают ему стать совершенным.

В доме Марии, как и в других домах европейской интеллигенции, эта рационалистическая максима была чем-то вроде символам веры.


Мария Склодовска с сестрами и отцом

Ее отец преподавал в гимназии физику, а мать была директором этой гимназии, в семье было пять детей: четыре девочки и мальчик — и это была счастливая семья, за исключением того, что образование, которого жаждали дети, было под большим вопросом. В России, в состав которой входил Привислинский край, возможности образования для женщин были крайне ограничены. Варшавский университет, как и другие университеты империи, был сугубо мужским. Да что там — высшее образование: в школе детям запрещали говорить на родном языке — только по-русски.

Но вернемся к семье учителя Владислава Склодовского, на которую с некоторого времени начали одна за другой валиться беды: умерла одна из дочек, Зося, слегла, а затем и умерла мать: туберкулез. Семья окунулась в пучину бедности. Не лучше ли озаботиться тем, как выдать замуж троих оставшихся дочерей? Но дочери хотели учиться. Друг отца, племянник Д.И. Менделеева, увидел, как прилежно Марыся занимается лабораторными опытами и повторял вновь и вновь: девочке необходимо учиться. Отец и сам это понимал. А куда? В Сорбонну. Лишь туда принимали и девушек. А на какие шиши, грубо говоря? Это и стало ее мечтой и проблемой — побег в мир знания.


А в остальном была она девчонка как девчонка. Вот, к примеру, что писала в письме подружке подчас каникул: «Мы делаем все, что нам заблагорассудится, танцуем и вообще много проказничаем, так что иногда заслуживаем, чтобы нас посадили в сумасшедший дом». Девчонка как девчонка, только с неугасимой страстью к науке. И в этой семье она была такая не одна. Потому Марыся договорилась с сестрой Броней: четыре года Мария будет работать гувернанткой, пока ее сестра будет учиться на медицинском факультете в Сорбонне. Мария обязалась высылать Брониславе свое жалованье, а сестра — содержать ее потом.

Марыся Склодовска с сестрой Броней

Сказано — сделано. И вот Мария нанимается гувернанткой в богатую семью Журавских, что живет в фольварке Щуки. Ей двадцать лет — и, конечно, в ее душу влетает, порхая крылышками, первая любовь. Старший сын Журавских, студент-математик Казимеж делает ей предложение, она дает согласие, но кончается это тем, чем большая часть «мезальянсных предложений»: родители Казимежа не только воспринимают известие в штыки, но и отказывают ей в работе. Приходится искать новую. Со временем Казимеж станет известным ученым, ректором Ягеллонского университета: о том, был ли он счастлив, мне неизвестно.


Ректор Ягеллонского университета Казимеж Журавский

«Клянусь: никогда больше я не позволю брать над собой верх ни людям, ни событиям», — пишет она сестре. Мария находит новую работу в Варшаве, а в свободное время учится в Летучем университете. Это подпольные курсы, где женщина могла получить хотя бы обрывочное, но образование. (Потом это же заведение закончит и Януш Корчак: к образованию евреев в Российской империи тоже не благоволили). 2−4 рубля в месяц, из которых платились гонорары преподавателям и создавалась научная библиотека, семья могла себе позволить. За время существования Летучего университета его закончили около пяти тысяч человек.

И вот свершилось: Бронислава, наконец, стала врачом, и в 1891 году двадцатичетырехлетняя Мария смогла поехать в Париж, в Сорбонну. Там, на факультете естественных наук, из Марии она превратилась в Мари. Курс она закончила первой, стала лиценциатом (магистром) физики, а через год защитила магистерскую по математике (на этот раз оказавшись пусть не первой, но второй).

Как она живет? Хлеб да вода в самом буквальном смысле слова. Крохотная нетопленная комнатка без окон. Кровать. Кухонный стол. Стул. Спиртовая горелка. Она не топит — не за что, но, пожалуй, и не замечает этого… Ледяные пальцы выводят формулы. Она была… нет, не фанатиком, она была Великой Мечтательницей: «Человечество, конечно, нуждается в практических людях, которые извлекают максимум из своего труда и, не забывая об общих интересах, соблюдают и собственные выгоды. Но человечеству необходимы и мечтатели, для которых бескорыстное служение какому-нибудь делу настолько увлекательно, что им немыслимо предаваться заботам о личных материальных благах. Нет сомнения, что такие мечтатели и не заслуживают богатства, раз они сами не стремятся к его получению».

Она не станет богатой никогда. В полном соответствии со своими воззрениями.

Упорство, абсолютная бедность, бесконечная работоспособность — и талант. А еще — участь эмигрантки. Она все еще мечтает о другой, свободной Польше, куда когда-нибудь вернется, и не случайно в «живых картинах» на рождественской вечеринке играет главную роль — «Польшу, разрывающую свои оковы». Отец, знающий ситуацию изнутри, пишет ей: «При всей своей невинности торжество такого рода привлекает внимание к устроителям, а ты, конечно, знаешь, что в Париже существуют люди, которые весьма старательно следят за вашим поведением, записывают имена всех, кто выдвигается вперед, и посылают свои сведения сюда для их использования в различных целях. Это может стать источником крупных неприятностей и даже закрыть этим лицам доступ к определенным профессиям».

Самым трудным был 1893 год. Деньги закончились, как жить, как учиться дальше? И тут приходит чудо. Она получает стипендию Александровича, предназначавшуюся студентам-полякам. Шестьсот рублей! На них можно протянуть еще год с лишним, как-то прожить, сделать еще какое-то количество опытов в лаборатории. Именно стипендия открывает для нее новый этап — этап счастливый, и не только в науке. Впрочем, как только ей удалось скопить нужную сумму, Мари вернула деньги, чтобы стипендия могла помочь другому студенту. Мечтательница, что тут скажешь. Непрактичный человек.

Я не случайно говорю о новом, отнюдь не «денежном» этапе. Общество поощрения национальной промышленности заказало Мари работу о магнитных свойствах различных марок стали. Но где же организовать масштабные опыты? Знакомый профессор решает посодействовать молодой коллеге. Он сводит Мари с человеком, который может ей помочь. Это исследователь из Школы физики и химии, Пьер Кюри.

«Он мне показался очень молодым, хотя ему исполнилось в то время тридцать пять лет. Я была потрясена выражением его светлых глаз и ощущением какой-то неприкаянности, исходившим от его высокой фигуры. Его речь, чуть медлительная и задумчивая, его простота, его серьезная и одновременно юношеская улыбка вызывали доверие. Между нами завязался разговор, быстро перешедший в дружескую беседу: он занимался такими научными вопросами, относительно которых мне было очень интересно знать его мнение», — позже написала Мари. Вот-вот, научная беседа. И мягкость, которой не хватало ей самой. Но главное — жалость к его неприкаянности. Она робка, горда и сильна, он мягок, сдержан, по-французски легок в общении. Человек, по природе ведущий, нашел того, кого сможет … нет, не только вести — защищать, оберегать. У них была разная сила: у нее — сила рывка. У него — сила спокойной верной последовательности. Она полюбила в нем единомышленника. Он — ее руки, изъеденные кислотой.


Любят того, с кем можно говорить о самом главном — речью или молчанием. Для этих двоих главным был прогресс человечества. Они думали, что он станет и прогрессом человека. Они ошибались, Марии предстоит это понять — и довольно скоро.

Он пишет ей, уехавшей навестить семью: «…Наконец-то Вы приедете в Париж. Я горячо желаю, чтобы мы стали, по крайней мере, неразлучными друзьями. Того ли мнения придерживаетесь и Вы… Я показал Вашу фотографию своему брату. Не виноват ли я? Он нашел, что Вы очень хороши».

Вместе они создали великое открытие — и родили двух дочерей, старшая из которых, Ирен, тоже станет Нобелевским лауреатом по физике, вторая, Ева, — пианисткой и маминым биографом.

Но вернемся в 1896 г., когда А. Беккерель, исследуя соли урана, обнаружил, что они испускают лучи, обладающие большой проникающей способностью. И Мари с Пьером начинают исследования радиоактивности в сырой мастерской Института физики. Именно она, перебирая образцы минералов, заметила, что в ходе экспериментов некоторые ведут себя нетипично. А что, если они содержат никому не известное радиоактивное вещество? О вреде радиации в те годы никто не думал. А вот о пользе думали. Как всегда, впрочем. Мы жаждем панацей — а они нас убивают. Убьют и Пьера, и Мари.

В школьной тетради — дневнике Мари — под датой 20 июля 1898 года: «Ирен делает ручонкой „спасибо“… очень хорошо двигается на четвереньках… сама встает, садится…». Рост, вес малышки, «у Ирен появился пятнадцатый зубок», а следом еще одна запись. Черновик доклада для Академии наук — о существовании в составе уранинита второго радиоактивного химического элемента, «который мы предлагаем назвать радием. Радиоактивность радия должна быть огромной».

Затем последовало более важное открытие: урановая руда, известная под названием урановой смоляной обманки (или просто «смолки»), испускает излучение, по крайней мере в четыре раза более сильное, чем чистый уран. Может быть, в ней содержится неведомый радиоактивный элемент огромной силы?

Пьер и Мария бились над этой задачей четыре года. И боже, в каких условиях. У них нет денег на жизнь, не то, что на науку. Вместе с немногочисленными коллегами — в сарае с протекающей крышей — вручную они переработали 8 тонн урановой руды! Об этом (и не только об этом) есть прекрасный роман П. У. Энквиста «Бланш и Мари»: голубое свечение и тепло урановой смолки они воспринимали, как Божий знак, как ауру посвященности, любви и братства… Как мечту. Радий. Он излучал безумно красивое сияние. Никто не подозревал, что он несет смерть. Радий и любовь прекрасны и смертельны. Это Мари еще предстоит понять.

Итак, в сентябре 1902 г. супруги Кюри объявили о том, что им удалось выделить одну десятую грамма хлорида радия и что атомная масса радия равна 225. 25 июня 1903 г. Склодовска-Кюри защитила докторскую диссертацию «Исследование радиоактивных веществ».

Терапевтическая польза радия была признана мгновенно, и цены на радиевые источники резко поднялись. Однако мечтатели Кюри отказались использовать результаты своих исследований в коммерческих целях: «Если наше открытие будет иметь коммерческое значение, то как раз этим не следовало бы пользоваться. Радий будет служить и для лечения больных людей. И кажется невозможным извлекать из этого выгоду. Это противно духу науки». Однако нашлись те, кто считал иначе: радий стал модным. Широко продавались пузырьки с радиоактивным средством «Кюри», которое должно было предотвращать облысение. Голубое свечение было принято на ура производителями посуды и украшений: этот дивный цвет-свет придавал им прелестный нежный оттенок. Сколько кремов того времени содержало радий. Да что там кремы — радиоактивные соли для ванн, жидкие мази, ректальные свечи, зубная паста и даже шоколадные пастилки…

Возможно, тогда Мари поняла, что общество прогресса становится обществом потребителей? Как знать…

В любом случае — триумф! Общая Нобелевская премия. Следующую она будет получать одна — и не триумфально. Она будет стоять перед шведскими академиками, покрытая позором, ославленная скандальными газетами… Но до этого еще несколько лет.

А пока жизнь двух добровольных затворников в храме семьи и науки непоправимо нарушена: там и сям настырные репортеры, и нет того, кто не сунул бы нос в скромное бытие «звездной пары». Многое меняется, но люди остаются людьми: они жаждут скандала. И они его дождутся. Но не сейчас. Пока еще нет.


Король Швеции спускается в банкетный зал об руку с Мари Кюри

Вы думаете, их дальнейшие исследования спонсируются? Нет. Они и так считались конкурентами, а уж после премии… Вот что пишет Пьер Кюри: «…Что поделаешь? В этом учреждении ничего нельзя сделать просто, без интриг. С. спросил меня, кто из академиков будет голосовать за меня, я ответил: «Не знаю, я не просил их об этом». — «Ага, вы не снизошли до того, чтобы просить!» И был пущен слух, что я «гордец». Спустя годы в виде «отмазки» Пьер все же получает кафедру: две комнатки и трех сотрудников. Казалось бы: можно продолжить жить — так цельно, увлеченно, интересно, как жили они. Тем более, теперь у них уже двое детей.

Первой жертвой радия пал Пьер. Он давно уже чувствовал себя хуже некуда, ходил, пошатываясь, ощущал тошноту — возможно, именно это и привело его под колеса той самой злосчастной грузовой конки, под которой он и погиб, рассеянно ступая по мостовой.


Она пишет письма ему, умершему:

«…Вчера на кладбище я не могла никак понять значение слов „Пьер Кюри“, высеченных на могильном камне.

… Миленький Пьер, мне бы хотелось рассказать тебе, что расцвел альпийский ракитник и начинают цвести глицинии, ирисы, боярышник — все это порадовало бы тебя.

Хочу сказать также и о том, что меня назначили на твою кафедру и что нашлись идиоты, которые меня поздравили.

Работаю в лаборатории целыми днями — единственное, что я в состоянии делать.

Мой Пьер,… мне хочется сказать тебе, что… мне лучше в пасмурные дни, похожие на день твоей смерти, и если я не начала ненавидеть хорошую погоду, то только лишь потому, что она нужна детям».

Она создает что-то вроде маленькой частной школы, где лучшие профессора проводят занятия с несколькими десятками людей — и удивительно ли, что в этой осиротевшей семье со временем появится третий Нобелевский лауреат? Девочкам не навязываются ни догматы религии, ни мещанские взгляды среды: вырастут — сами выберут свой путь. Девочек учат музыке, наукам, а главное — чести и благородству.

Впрочем, основное средство спасения от горя у нее все же не дети — работа. Так уж устроена она, светловолосая, широкоскулая гордая женщина. Спасти любовь не удалось: что ж, она попробует спасти мир.


Она издает книгу «Руководство по радиоактивности», там нет ее портрета: только его, Пьера. Но она-то жива еще… И с какого-то момента не просто забивает себя работой и воспитывает детей. Она понимает, что хочет жить. Она очнулась. И этого ей не простят.

В декабре 1911 года Академия наук в Стокгольме за работы, выполненные мадам Кюри после смерти мужа, присуждает ей Нобелевскую премию — на сей раз по химии — за выделение чистого радия и открытие полония. Ей надо ехать на вручение… да-да, лекция, концерт, банкет, встреча с королем — все как положено.

И тут разражается скандал старый, как мир, и противный, как любой из современных «звездных» скандалов. Оказывается, великая вдова должна оставаться вдовой пожизненно. И уж тем более — она не имеет права быть любовницей. А она, подумать только, — влюбилась. Ей чуть больше сорока. С момента гибели Пьера прошло более пяти лет. Разумеется, Мари влюбилась в того, кто чем-то напоминает Пьера — мечтой и страстью к науке. Он работает с ней и увлечен не только ею, но общим делом. Мы всегда влюбляемся в одного и того же мужчину — или, по крайней мере, в его подделку. Ассистент Мари Поль Ланжевен подделкой не был.

Поль Ланжевен

Беда состояла в том, что он был женат, имел детей и был, в общем, благопристойным членом общества. Роман был тайным, только вот траур она сняла. И смеялась чаще. Говорят, жены узнают последние, но мадам Ланжевен узнала быстро — от мужа, честно попросившего у нее прощения и возможности раздельного проживания.

Было бы очень жаль жену Ланжевена, если б она не повела себя чисто «по-советски»: не настрочила бы жалобу в Академию и, порывшись в бумагах мужа, не нашла бы личную переписку, которую и продала в газеты. Статья «Любовная история мадам Кюри и профессора Ланжевена» появилась 4 ноября 1911 г., как раз в тот момент, когда оба находились на конгрессе в Брюсселе. Там они, кстати, познакомились с Эйнштейном.

Французское общество возмутилось: как же, а вдовушка-то оказалась не чиста. Вспомнили и о происхождении Марии: эта варварка-полька разбивает добропорядочную французскую семью. Толпа осаждала Мари и ее дочерей на улицах, крича: «Шлюха!». На время пришлось увезти детей в глушь: оставаться в Париже было просто страшно. И вот как раз в это время приходит сообщение: профессору Кюри присуждена вторая Нобелевская премия (в истории такое случалось всего дважды, и ее случай был первым). Расстояния тогда были подлиннее, мир побольше, и скандал во Франции стал известен в Швеции не сразу. И тогда Нобелевский комитет проявил вопиющую трусость. От имени шведских академиков ей написал химик Сван Аррениус: «Дело может обернуться скандалом на глазах у короля, а этого мы хотели бы избежать любой ценой», «Я считаю, что не существует никакой связи между моей научной работой и частной жизнью, — ответила она — Я не согласна с мнением, что клевета и порочение доброго имени могут оказывать влияние на оценку моей научной деятельности». В Стокгольм она поехала.


Представляете, как она стояла под осуждающими взглядами академиков и своими исковерканными руками принимала нобелевский диплом? Возможно, поэтому она не передала Нобелевскому музею никакого символического дара: потом, после ее смерти, это сделает музей Кюри.

Многие друзья от нее отказались. Кое-кто остался рядом. Теплее всех ее поддержал Альберт Эйнштейн, с которым она была знакома лишь шапочно.

Кюри и Эйнштейн

«Глубокоуважаемая миссис Кюри, — написал он. — Не смейтесь над моим решением написать Вам, не имея ничего стоящего сказать. Но меня привело в ярость низкое поведение общественности по отношению к Вам, так что мне нужно выпустить пар и дать волю своим эмоциям. Однако, я убежден, что такой тактичный человек, как Вы, не принимает близко к сердцу то, что о нем пишут, будь то хвалебная ода или же грязные сплетни, которые претендуют на то, чтобы стать сенсацией.

Должен Вам сказать, что я восхищаюсь Вашим умом, энергией и харизмой, которую Вы излучаете, а также Вашей честностью и, по правде говоря, я был неизмеримо рад возможностью лично познакомиться с Вами тогда в Брюсселе. Все те, кто не принадлежат к числу этих рептилий, чрезмерно счастливы, что вообще имеют привилегию быть знакомыми с такими великими людьми, как Вы и Поль. Если чернь и дальше продолжит уделять вам повышенное внимание, то просто не читайте эту чушь, а оставьте ее тем рептилиям, для кого ее сочинили. С самыми лучшими пожеланиями Вам, Ланжевену и Перрену, искренне Ваш Альберт Эйнштейн».

Ланжевен был хорошим человеком, попавшим в тиски любви, долга и общественного мнения. Он мог быть мужественным — и был им, уже в преклонном возрасте принимая активное участие в Сопротивлении. О геоизме профессора Ланжевена в годы войны, о допросах в гестапо, о тюрьме, где он писал все новые формулы, проводил все новые исчисления; о том, как студенты устроили манифестацию, выйдя на улицы с плакатами: «Свободу доктору Ланжевену», как более ста из них погибло — и в итоге немцами был закрыт «рассадник заразы» Коллеж де Франс — обо всем этом можно рассказывать долго. Словом, этого человека было за что уважать… Но тогда, в 1911 году, он не выдержал тисков общества и потока грязи. Роман завершился, Мари вновь надела черное и не сняла его до смерти.


Не об этом ли она писала: «Самое тяжкое — те уступки, какие приходится делать предрассудкам окружающего нас общества, больше или меньше, в зависимости от большей или меньшей силы своего характера. Если делаешь их слишком мало, тебя раздавят. Если делаешь чересчур много, то унижаешь себя и делаешься противен самому себе…». Об этом, конечно.


Любовь кончилась. Жизнь продолжалась.

А потом началась война. Первый поступок Мари того времени: защита ее детища — радия от немцев. В те дни, когда идет битва на Марне и над Парижем нависает опасность, Мари Кюри везет его в Бордо. Она едет в поезде, переполненном беженцами, с небольшим вещевым мешком — одна из сотен немолодых женщин с мешками. Прикрытая кофточками и бельем, в мешке лежит тяжелая свинцовая коробка, в которой уложены маленькие пробирки с радием. Назавтра Мари помещает коробку, оцениваемую в миллион франков, в сейф одного из банков и возвращается в Париж в воинском поезде, забитом солдатами.

Второе, что она предприняла — дала взаем правительству Францию свою премию (без надежды на возвращение, разумеется). Она отдала бы и свои золотые медали — но в банке отказались принять их из уважения к нобелевскому лауреату. Она занялась сбором рентгенаппаратов и установкой их в госпиталях, а потом догадалась размещать их на машинах. Фронтовики прозвали спасительные машины «кюричками». На одной из них ездила сама Мари: она выполняла функцию рентгенолога в особо сложных случаях. Мечта претворилась в реальность: ее открытия помогали живым страдающим людям.



Последние двадцать лет ее жизни можно уместить в том же слове «работа». Она была одной из основательниц Института радия, основными направлениями которого были биофизика, молекулярная биология и — главное — онкология. Есть даже термин «модель Кюри»: совмещение научных исследований и внимательного ухода за больными.

Мари по-прежнему пряталась от прессы — теперь неизменно благожелательной, но она хорошо знала цену этой благожелательности. На сей раз это ей удалось: скандалы же интересней открытий, не так ли? Отказы от почестей и статусных должностей. Работа и дочери. И то, и другие радовали. Особенно старшая.

Мать и дочь: Мари и Ирен Жолио-Кюри — продолжательница


Мари и Ирен Кюри

В 1926 году дочь Ирен, сотрудничавшая в лаборатории матери с самых юных лет, сообщила: она выходит замуж за одного из самых талантливых сотрудников Института радия Фредерика Жолио. Это была очень счастливая семья. Они любили одно и то же. Один из биографов писал: «На первый взгляд казалось, что характеры молодых супругов очень несходны. Фредерик — порывист, Ирен — сдержанна и методична… Но у них были одинаковые взгляды на науку, на спорт, на семейную жизнь. Гуляя в лесу Сенар, они увидели, что любят длинные прогулки. На берегу моря они с радостью обнаружили, что оба великолепно гребут и плавают, а в горах они узнали, что оба любят лыжи. Иногда они поддразнивали друг друга. Ирен говорила друзьям: „Есть мужья, которые бережно хранят фотографию жены. Попросите Фреда показать карточку, которую он носит в своем портфеле“. Это была карточка не Ирен, а великолепной щуки, пойманной Фредериком».

В 1935 году чета Жолио-Кюри получит третью в семье Нобелевскую премию за открытие искусственной радиоактивности.


Ирен и Фредерик Жолио-Кюри на вручении Нобелевской премии

Ирен говорила потом: «Меня нисколько не волновало, достигну ли я того же, что моя мать. Я любила поиски ради них самих». Дочь своих родителей.

Ирен Жолио-Кюри

В 1930 г. благодаря исследованиям В. Боте стало известно, что некоторые легкие элементы (например, бериллий и бор) испускают радиацию при бомбардировке их альфа-частицами. И тогда чета Жолио создала мощнейший источник полония для получения альфа-частиц и применила особую конденсационную камеру. Ученые поместили источник альфа-частиц на расстоянии одного миллиметра от алюминиевой фольги. Затем они подвергали ее облучению в течение десяти минут — тут и выяснилось, что фольга испускает излучение. Невероятное стало очевидным: часть алюминия и бора превратились в новые, иные химические элементы. Алюминий превратился в радиоактивный фосфор, а бор — в радиоактивный изотоп азота. И это в то время, когда все были уверены, что радиоактивность изначально присуща ряду элементов, а значит, не может быть ни вызвана, ни уничтожена, ни изменена человеком. Сколько нового это могло принести биологии и медицине!

А сколько — войне… Уже в 30-х Жолио-Кюри задумаются о о связи между искусственной радиоактивностью и практическим применением атомной энергии. Их волнует «эффект Франкенштейна». Невероятная возможность осуществить превращения взрывного характера одних элементов в другие — да ведь так можно использовать все вещества, из которых состоит планета — и разом уничтожить жизнь на Земле. Они спрашивают себя: «Если когда-нибудь исследователь найдет способ вызвать такую катастрофу, то попытается ли он сделать такой опыт?». И отвечают: увы, да. Ученый таков: он любит риск неизведанного. Есть ответственность за науку. Есть ответственность за людей. И это не всегда совпадает. В этой семье хорошо понимали ужас выбора.


Может быть, поэтому во время войны Жолио, отправив жену и детей в Швейцарию, сражается в Сопротивлении. Он спасет от нацистов запас тяжелой воды, сохранив ее для будущего ядерного реактора, который построит в Шатийоне под Парижем. Вспомним, как Мари везла чемодан с радием…

В 1934 году Мария Кюри узнает о предстоящем награждении дочери и зятя, но до церемонии (1935) не доживет.


Последние десять лет ее мучили постепенная слепота, суставные боли, туберкулез. И лишь после смерти 4 июля 1934 года был установлен точный диагноз. «Болезнь — острая злокачественная анемия. Костный мозг не дал реакции, возможно, вследствие перерождения от длительной аккумуляции радиоактивных излучений», сообщил после вскрытия лечащий врач.

Последняя книга Мари называется просто «Радиоактивность» — слово, которым можно определить ее мечту, жизнь, любовь и смерть. Ее хоронили семья и несколько друзей, одним из которых был Поль Ланжевен.

Ирен тоже умерла от последствий радиации. Выбрав такую жизнь, обе они выбрали такую смерть…

Внучка Мари и дочка Ирен, Элен, станет женой внука Поля — Мишеля Ланжевена. Оба они тоже будут физиками. Вероятно, можно говорить о хоть какой-то справедливости не только Нобеля, но и любви.

 
Теги: знакомства
 
 
Чтобы разместить новость на сайте или в блоге скопируйте код:
На вашем ресурсе это будет выглядеть так
Мы начинаем новый мини-проект о нобелевских лауреатах-женщинах, изменивших мир в разных сферах.
 
 
 

РЕКЛАМА

Архив (Новости Общества)

РЕКЛАМА


Яндекс.Метрика