Хатаевич против Сталина и расстрельные ямы в пригородах. Как Гомель пережил Большой террор

Источник материала:

80 лет назад, в июне 1937 года, в СССР была развязана кампания массовых политических репрессий. Споры об их причинах, количестве жертв и последствиях не утихают до сих пор.

Предчувствие гражданской войны

Например, одни утверждают, что террор начался по единоличной воле Иосифа Сталина. Другие исследователи приводят аргументы в пользу того, что решение о тотальной зачистке было коллективным. И ратовавшая за них партийная группировка окончательно победила только на пленуме ЦК ВКП (б) в июне 1937 года. Но в ЦК существовала и противоположная фракция, пытавшаяся остановить репрессии.

Одним из тех, кто открыто высказался против массовых расправ, был гомельчанин Мендель Хатаевич. Мендель Маркович, в то время — 2-й секретарь Компартии Украины, не побоялся выступить против самого Иосифа Виссарионовича.

Хатаевич родился в Гомеле в 1893 году в семье небогатых еврейских торговцев. И сам первоначально зарабатывал на хлеб этим же ремеслом — продавал газеты. Газетный киоск матери стоял на углу Румянцевской и Ирининской улиц. И почтенная публика, идущая на моцион на городской бульвар, охотно покупала тут кадетскую «Речь» или «Гомельскую копейку». А вот невзначай заглядывавшим в киоск пролетариям Хатаевич из-под полы передавал газету «Правда» — он давно уже состоял в подпольной социал-демократической партии. И под кличкой Матвей руководил рабочими кружками. Но в 1915 году царская полиция вышла на след конспиратора из газетного киоска. И Хатаевич по этапу пошел в Енисейскую губернию. Вместе с ним в ссылку отправился и другой гомельчанин, скромный конторщик лесного склада и одновременно член грозной партии эсеров Яков Агранов.

Революция 1917 года освободила Менделя из Сибири. Однако перед занятием Гомеля немцами в марте 1918 года Хатаевич вместе с другими большевиками и левыми эсерами эвакуируется в Поволжье. В Самаре во время мятежа чехословацких легионеров пуля прошла ему через грудь рядом с сердцем и вышла через руку. Затем прямо в больничной палате чешский легионер, приняв чернявого пациента за венгра, замахнулся на Хатаевича штыком: «Мадьяр!». Но медсестры подняли крик, доказывали, что больной получил огнестрельную рану случайно — и не дали его заколоть. Хатаевич скрылся из лечебницы, но вскоре был опознан в трамвае и задержан. Арестованного били рукояткой нагана по голове, требуя выдать укрывавших его людей, но Хатаевич молчал. Восстание рабочих Самары в октябре 1918 года освободило его из тюрьмы и спасло от «эвакуации» в колчаковском «поезде смерти». Таковы были реалии гражданской войны…

И после того как с окончательной победой Советов с ее «горячей фазой» было покончено, угли смертельного противостояния продолжали тлеть…

Жаркое лето 1937-го года

Во второй половине 30-х годов ситуация стала обостряться. Что же послужило причиной массовых репрессий? Стремление Сталина к неограниченной власти? Нарушение «ленинских норм»? Будто бы запрограммированная в самой сути «коммунизма» установка на уничтожение всех и вся? Провокация немецкой разведки, подбросившей дезинформацию о «заговоре военных»? Существует также множество других версий.

Для того чтобы понять суть происходящего, стоит вспомнить, что вообще происходило в СССР и в мире в то время. После завершения коллективизации в Советском Союзе была создана крупная промышленность и аграрный сектор, которыми управляла государственная бюрократия. Но новый правящий слой стремился к упразднению остатков прежней революционной демократии в партии и в Советах. Именно этой задаче служила и новая «сталинская» Конституция 1936 года. При этом исследователь репрессий Леонид Наумов приводит версию, что выборы по новой Конституции, во многом копировавшей «буржуазный парламентаризм», первоначально предполагались на альтернативной основе. Возможно, что запаниковавшая по этому поводу региональная номенклатура и потребовала тотальной «зачистки».

Немалую роль играла и международная обстановка — нацистский террор в Германии после прихода к власти Гитлера и подготовка новой мировой войны. Накануне войны, в ситуации «осажденной крепости», в СССР возобладала паранойя. На ее фоне противоречия между партийно-хозяйственной номенклатурой, военными, чекистами и их внутренними бюрократическими кланами привели к беспрецедентным репрессиям. Своего рода — к суррогату гражданской войны.

На пленуме ЦК в феврале-марте 1937 года впервые была объявлена необходимость массового террора. К конкретике репрессий обратились на пленуме ЦК ВКП (б), который открылся 23 июня 1937 года. Пленум разрабатывал новое положения о выборах в Верховный Совет СССР и одновременно — готовил чудовищную чистку в партии и стране. Доклад с требованием развернуть репрессии сделал нарком внутренних дел Николай Ежов. По иронии судьбы недавнему приходу Ежова на пост наркома НКВД способствовал соратник Хатаевича по ссылке — Яков Агранов, 1-й заместитель наркома НКВД Генриха Ягоды. Сталин, Ежов и Агранов составили настоящий заговор против Ягоды, который противился курсу на фабрикацию дел. Вскоре Ежов сменил его на посту наркома НКВД, а Ягода был арестован и расстрелян. А вот июньский пленум 1937 года, как пишет исследователь Вадим Роговин, стал первой и последней попыткой части членов ЦК открыто выступить против чрезвычайных полномочий НКВД.

Но уже накануне пленума более сорока потенциальных оппозиционеров были отстранены от участия в нем. Затем их исключили из состава ЦК, а дела начали передавать в НКВД. В числе последних были и Николай Голодед, бывший глава правительства БССР, и Вильгельм Кнорин, экс-секретарь ЦК КПБ (б). Однако не досмотрели — 16 коммунистов все равно выступили на заседаниях пленума против репрессий. Среди них был и 2-й секретарь ЦК КПУ (б) Мендель Хатаевич. Торговец газетами из Гомеля, поднявшийся до высших органов новой власти, — личность непростая. По одним данным, он имел непосредственное отношение к выкачке хлеба с голодающей Украины в начале 30-х. По другим, наоборот, — наладил снабжение вверенной ему Днепропетровской области продовольствием. Активно выступал против Троцкого — и покровительствовал обвиняемому в украинском национализме академику Дмитрию Яворницкому. И перед лицом наступающего кровавого кошмара массовых чисток Хатаевич решил протестовать — прекрасно понимая, на что он идет. Аресты высказавшихся против террора членов и кандидатов ЦК начались почти сразу.

Хатаевича арестовали уже после завершения работы пленума, 9 июля 1937 года. По одним данным — в номере «Националя», по другим — в поезде, везущем его домой. Первый раз Сталин вычеркнет его фамилию из расстрельного списка, но в другой раз — оставит. Бывшего члена ЦК ВКП (б) Менделя Хатаевича расстреляют в октябре 1937 года. Соавтора «ежовщины» Якова Агранова арестуют спустя десять дней после Хатаевича. Бывший конторщик из Гомеля, возглавивший госбезопасность в НКВД СССР, тоже окончит свою жизнь на расстрельном полигоне.

Расстрельный список из телефонной книги

Сразу же после пленума аресты начнутся на местах. В Гомеле, как и по всей стране, еще весной-летом 1937 года под прицелом оказались военные. Было арестовано командование 6-й Чонгарской Кубано-Терской кавалерийской казачьей дивизии и часть комсостава.

Летом 1937 года были начаты «польская» и «кулацко-повстанческая» массовые операции. В Гомеле также было оформлено дело «польской фашистско-повстанческой организации». Еще в 1919 году Гомельской ЧК были раскрыты реально действующие структуры «Польской организации войсковой» (ПОВ). Но по воспоминаниям ветеранов гомельского НКВД, которым самим удалось уцелеть от репрессий, в 1937 году люди с польскими фамилиями брались едва ли не из телефонного справочника. Добиться от них показаний о сотрудничестве с польской разведкой — было уже делом техники следователей. Особенно «активна» ПОВ-2 почему-то оказалась на Гомельском вагоноремонтном заводе, долгое время носившем имя польского коммуниста Ланцуцкого. К делу «польских фашистов» была присоединена и «контрреволюционная организация» церковников.

Вопреки еще одному мифу о 1937-м, доносы соседей и коллег не играли существенной роли в арестах. Обычно для выполнения лимитов на аресты использовались списки бывших членов «политпартий» — РСДРП (меньшевиков), эсеров, анархистов, Бунда, и других. Впрочем, под ударом оказались и старые большевики. Создается впечатление, что молодое поколение бюрократии просто пыталось зачистить места от всех активных участников революции. Характерен в этом смысле протокол допроса 65-летнего Игната Мохова, в прошлом — члена партии эсеров. Выясняя подробности о его дореволюционной деятельности, следователь спрашивает: «Кто такой Карпович?» Петр Карпович — легенда гомельского рабочего движения, покушавшийся на царского министра. Но молодой сержант НКВД ничего не знает о нем — и пытается установить местонахождение революционера. Создается впечатление, что следователь хочет «пришить» Мохову принадлежность к «террористической группе Карповича», который погиб еще в 1917 году. При этом подследственный проживал до ареста на улице имени… Карповича.

Бывшим эсерам очень охотно фабриковали «террористические намерения». В сентябре 1937 года была «раскрыта» «к.р. эсеровская организация» в Ветке. Здесь в НКВД собрали всех бывших членов боевой в прошлом местной организации социалистов-революционеров. 59-летнему Митрофану Малееву предъявили обвинение в «разжигании антисоветских настроений в очереди за хлебом и террористических настроений в отношении Молотова». Старый эсер якобы произнес, пародируя Сталина: «Жить стало лучше, жить стало веселее — черного хлеба нет, надо кушать белый…». Но ветковчанин Илларион Шатилов на попытки следователя «пришить» его к «делу об очереди» заявлял: «Возле очереди за хлебом я никогда не проходил…» Но другой подследственный дал на него крепкий компромат: «Шатилов за выпивкой высказывал недовольство советской властью и большими налогами». У бывшего же левого эсера Дмитрия Жилина был изъят вообще убойный «вещдок»: от руки нарисованный плакат «Таблица выигрышей» с несколькими кукишами. В октябре 1937 года Особой тройкой НКВД БССР проходившие по делу «ветковских эсеров» были приговорены к 10 годам лагерей. Согласно имеющимся в деле справкам, большинство осужденных умерло в сибирских лагерях в 1942—1943 годах. Но, скорее всего, они были расстреляны значительно раньше…

Дело «гомельских эсеров» выглядит еще внушительнее. Согласно показаниям бывшего левого эсера Бениамина Астрахана, плановика индустриального техникума, в Гомеле с 1935 года существовала организация, получавшая указания из подпольного ЦК эсеров в Москве. Нелегальная организация эсеров была разбита на «пятерки», встречи проходили в цирке и на городском бульваре, собрания — в «парке за мостиком». Проводились очные ставки с другими эсерами, а обилие в протоколах деталей и фамилий могло создать впечатление существования антисоветского подполья в Гомеле у кого угодно.

Паралич сердца

Кроме приговоров к «высшей мере», в делах многих арестованных значится смерть «от паралича сердца». Бывший член ЦК Бунда, работавший до ареста охранником фабрики «Труд», 54-летний Евсей Гдалин умер в тюремной больнице от «сердечной слабости, вызванной годами». В январе 1938 года от «порока сердца» скончался в тюрьме и видный гомельский адвокат, бывший эсер Григорий Калашников. В 1937 году был арестован и расстрелян бывший член РСДРП, юрисконсульт Днепро-Двинского речного пароходства Иосиф Курас. Кандидат в депутаты Учредительного собрания бундовец Залман Рейзин два года провел в тюрьме еще при царе. В советское время он работал на радио. После ареста его жена Рейзина подала жалобу, в которой писала, что ее муж, сын состоятельных владельцев магазина, выбрал путь революционера и был «фанатиком коммунизма». Но это не помогло, и в январе 1938 года Рейзина приговорили к ВМН.

При этом выходцев из небольшевистских «мелкобуржуазных» партий больше всего было среди самих чекистов — свыше 31 процента. Первый нарком НКВД Генрих Ягода был в прошлом анархистом-коммунистом со стажем, его 1-й заместитель Яков Аганов — левым эсером. 1-й зам Ежова Михаил Фриновский и первый нарком НКВД БССР Леонид Заковский также активно участвовали в анархистском движении. Другой нарком НКВД БССР Израиль Леплевский состоял в брестском Бунде. А вот сам Николай Ежов был сыном царского полицейского и литовки из Ковно.

Как ни парадоксально это выглядит, но больше всего арестовывали членов правящей партии большевиков — 63 процента репрессированных были коммунистами. В Гомеле были арестованы почти все городские партийные и советские руководители, многие директора заводов и учреждений.

Репрессиям подвергались также представители национальных меньшинств из пограничных СССР капиталистических государств. В Гомеле это были поляки, немцы, литовцы, латыши, ассирийцы (Иран) и другие. Например, еще в 1936 году был арестован Рейнгольд Циммерман, член «Рот фронта», директор школы в Наровлянском районе. Кстати говоря, вскоре он был освобожден по распоряжению наркома НКВД БССР Израиля Леплевского. Евреи в этот список не входили — Государства Израиль еще не существовало. Например, в прошлом принадлежавший к сионистской партии Моисей Вигдорчик, бухгалтер артели «Кооператор», был расстрелян как агент польской разведки — его жена Дора была из Польши. Однако в общесоюзной статистике евреи занимали среди репрессированных 2-е место — после славян. Антисемитизм среди следователей тоже встречался. В следственном деле железнодорожника Г. М. Лившица есть его показания конца 1938 года: «Следователи Приходько и Беспамятнов… плевали в лицо, затыкали рот тряпкой, ставили в стойки в полусогнутом состоянии и на носках, наносили антисемитские оскорбления. Следователь Беспамятнов, нанося удары ребром ладони по шее, говорил: «Вот тебе в условиях сталинской Конституции». Но больше всего следователи «прокололись» на «клевете на наркома Ежова». Лившиц показывает, что его истязатели разоткровенничались и заявили, что Ежов лично на допросе Ягоды распорядился «дать ему почувствовать, что он обвиняемый».

Некоторым арестованным коммунистам казалось, что в СССР произошел контрреволюционный переворот и они находятся в застенках захвативших власть фашистов. Кстати говоря, многие исполнители репрессий в 1938 году были ликвидированы в рамках дела «о фашистском заговоре в НКВД».

Не в меньшей, если не в большей степени, коснулись репрессии и самих чекистов. Под чистку попали 75 процентов сотрудников госбезопасности. Руководящий состав НКВД в Гомеле в период Большего террора обновлялся несколько раз.

Жесткой «профилактической» зачистке, включая расстрелы, подлежали бывшие уголовные преступники. По некоторым данным, количество уголовных в общем числе репрессированных доходило до 25−30 процентов.

В расстрельной статистике того периода есть еще одна особенность — большинство приговоренных к ВМН являются мужчинами. Так, из 50 казненных по делу «контрреволюционных церковников» в Гомеле только одна — женщина. Это безработная Степанида Голубева из Терешковичей. Однако расстреляна была и лидер партии белорусских социалистов-революционеров, министр БНР и учительница из Новобелицы Пелагея Бодунова.

Расстрелы проводились в лесу за Новобелицей, в районе «Щекотовской дачи». О том, что тут приводились в исполнение смертные приговоры именно НКВД, говорят результаты раскопок гомельских археологов. А вот другие места, называемые в этой связи, на сегодняшний день таких доказательств не имеют. Но это, как и количество жертв, — тема отдельной истории…

«Малая реабилитация»

В ноябре 1938 года по решению ЦК ВКП (б) Большой террор был остановлен, почти все внесудебные карательные органы упразднялись, возвращались прокурорские санкции на арест. Первый секретарь ЦК КПБ (б) Пантелеймон Пономаренко потребовал отстранить от работы всех сотрудников НКВД, принимавших участие в избиениях заключенных. В ноябре 1938 года «за нарушение революционной законности» был арестован начальник УНКВД по Гомельской области лейтенант госбезопасности Самуил Шлифенсон. Он был известен как организатор «режимных камер», где «внутренняя агентура» выбивала из заключенных признания. Тех же сотрудников госбезопасности, которые возмущались незаконными методами следствия, Шлифенсон предлагал самих подвергнуть «проверке». Началась «малая реабилитация». Многих из тех, кому повезло дожить до этого времени, освобождали. Уже в декабре 1938 года Бениамин Астрахан отказывается от своих показаний, «так как они были даны мною вынуждено, физическими методами воздействия при допросе следователем Детиненко». Проходившие по этому делу другие подследственные от своих показаний тоже отрекаются — но заявляют, что физических мер в отношении их не применялось. 15 декабря 1938 года заместитель прокурора Гомельской области Полярный постановил: «Один факт принадлежности Астрахана к эсеровской организации в прошлом не может послужить основанием для привлечения к уголовной ответственности». Дома плановика из техникума ждала жена и двенадцатилетний сын. На свободе оказался и один из основателей революционного движения в Гомеле Игнатий Мохов, и железнодорожник Лифшиц — тот самый, которого били по шее «за сталинскую Конституцию». Перед освобождением все они дали подписку о неразглашении…

Теги: Гомель