Свержение Буратино. "Витебск моего детства" от Александра Веледимовича

Источник материала:

Новый рассказ в конкурсе «Витебск моего детства», который прошел с 19 июля по 10 августа (итоги подведем позже) — от известного фотографа Александра Веледимовича. Он открывает здесь еще одну грань своего таланта — литературную.

Келья стала квартирой и как встречали Пасху во время безбожия. «Витебск моего детства»

Как отдыхали «чапаевские» парни и девчонки. «Витебск моего детства» от Светланы Мишурной

Жареные бананы и «горка-бомбоубежище». «Витебск моего детства» от Елены Горидовец

«Витебск моего детства». Разноцветные куры, трамвай-«тарахтелка» и игра в «копеечку»

«Витебск моего детства». Улица Толстого, на которой стирали белье и разносили молоко

Район FRZ: самовольный стадион и жесткие футбольные «зарубы». «Витебск моего детства»

Куда делось обращение заводчан к потомкам? «Витебск моего детства» от Сергея Тарасевича

Площадь Победы с деревьями и чудо-оранжерея в ботаническом саду. «Витебск моего детства»

Дом з чараўнікамі. «Віцебск майго дзяцінства» ад Святланы Баранкоўскай

Танцы на грани весны

Субботнее утро началось с «Черного Шабаша"*, но в чем соль папиной шутки, я узнал гораздо позже. А той осенью это было не так уж важно. Папа — веселый и молодой, со словами: «Труба зовет», стянул с меня одеяло, открыл окно и повернул ручку на усилителе вправо.

В распахнутую форточку ворвался сырой ноябрьский воздух, а рваное эхо гитары Тони Айоми задиристо заскакало между красными флагами ноябрьской демонстрации. Из мощных колонок Оззи Осборн суровой скороговоркой «I need someone to show me the things in life that I can’t find…» просит о помощи, но я его не понимаю. Мне весело прыгать на кровати в фланелевой пижаме с луной на кармашке.

За окном красная колонна рабочих кирпичного завода ползет к рынку, прячется по дворам, оставляет на асфальте окурки и праздничный мусор. Она — «запчасть» мира, который я встречал только в детском саду и синем букваре. В нем жили дедушка Ленин в шалаше, пограничники с собаками и послушные пионеры. А я разучивал стишок: «Я помню город Петроград в семнадцатом году, бежит матрос, бежит солдат, стреляя на ходу…».

Папа жил в каком-то другом мире. Гаражи, эстакады, хард-рок, друзья по всей округе 103-го дома на улице Гагарина. Папа, с сигаретой в зубах, лихо сливал бензин из бака в канистру и со смехом просил меня никогда так не делать. Он исчезал на несколько недель, колеся на красной «копейке» где-то под Смоленском: с товарищами ремонтировал клубы колхозов.

В семье эти приключения назывались «папа на шабашке». Возвращался посреди ночи, табачно-бензиновый, целовал маму, тягал меня за нос, а следующее утро взрывалось Into the fire от Deep Purple.

— Шурик, беги сюда. Тут атас!

Я шлепаю босиком на балкон. Там папа курит и улыбается:

— Смотри! Бу-ра-ти-на!

В центре перекрестка, напротив овощного магазина, верхом на мусорном баке сидит огромная деревянная кукла. Редкие машины объезжают ее, а желтый луч светофора прыгает по полосатому колпаку.

Обычно гордый Буратино парил над входом в детский сад недосягаемо-прекрасный, как мультики в телевизоре. Я смотрел на него по утрам, и мне казалось, что он даже одет лучше, чем дети в нашей группы, и веселее ему, небожителю.

Я несмело хихикаю и смотрю на папу. Он стряхивает пепел и говорит:

— Вот такая революция. Танцуйте мальчики, любите девочек!

И был день, и был вечер 7 ноября 1987 года. Мелькнуло воскресенье. Словом, детский сад подкрался незаметно.

С папой весело опаздывать, он не морщит сурово брови, как мама, он просто быстро идет. Я широко шагаю, но со стороны это напоминает бреющий полет над замерзшими лужами. Слово «бреющий» мне пробовал объяснить дедушка, и я усвоил, что это связано с самолетами и верхушками елок, а не с его электробритвой.

Сад «Золотой ключик» встречает пустой аркой. Свержение Буратино кажется мне добрым знаком и как-то примиряет с пшенной кашей.

После завтрака в торжественной суете воспитатели готовят нас к линейке. Лена Блинова повторяет стихотворение, кто-то плачет из-за испачканной рубашки, шипит пластинка на проигрывателе, а рядом с пианино сидит незнакомая смешная тетя с «бооольшой» прической.

Галина Васильевна стучит по музыкальному треугольнику, шум стихает, и я в нарядных шортах, белой рубашке, коричневых чешках тщательно подравниваю носочки вдоль линии на ковре.

Колонки откашливаются, и сквозь треск — голос совершенного советского ребенка поет:

Дремлет притихший северный город,
Низкое небо над головой…
Что тебе снится, крейсер «Аврора»,
В час, когда утро встает над Невой?

Это правильная песня, от нее бегут мурашки по спине, как от All night long группы Rainbow. Я знал, что на «Авроре» плавали хорошие ребята — незаменимые герои черно-белых фильмов и картинок в детских книжках. Мне больше всего нравились моряки с пулеметами «Максим» на тележках, они…

Я не успеваю додумать эту мысль, я понимаю, что после припева необходим танец, от которого всем будет весело. И вместе с бодрым маршевым ритмом на строчках «Может, ты снова, в тучах мохнатых вспышки орудий видишь вдали…» — прыгаю вперед.

Это триумф.

На фоне монолитной шеренги суровых детсадовцев я исполняю в смешанной технике «чистую радость жизни» — творческий винегрет из прыжков на кровати, спортивных движений в программе «Утренняя гимнастика» и танцев вприсядку, которые разучивал под надзором прадедушки-кавалериста.

Дальше линейка продолжалась без меня. 15 секунд славы закончились оглушительным смехом. Галина Васильевна, затащив меня на кухню, что-то говорила строгим голосом, а я, не понимая, в чем виноват, плакал.

В будущем замаячила перспектива карьеры хулигана, поход в угол с одеялом на голове во время тихого часа и участь Плохиша с буржуями. Таким, как я, с матросами c «Авроры» точно не по дороге, одна надежда на папу и его веселый мир.

*"Черный Шабаш" - папин перевод названия рок-группы Black Sabbath.

Теги: Витебск