«Смерть Сталина, по сути, меня спасла»

Олег Табаков — о двойной нравственной бухгалтерии, инфаркте себе на пользу и любви американской миллиардерши

В отличие от большинства коллег по артистическому цеху Олег Табаков (на снимке) не любит плакаться в жилетку и не пытается снискать дополнительные лавры рассказом о том, как гнобили его за успех в мятежной Праге, не давали «народного» из-за того, что засветился с другом-отъезжантом, и как два года вообще был невыездным. Публично Табаков партбилет не сжигал, хотя вступил в свое время в компартию исключительно по просьбе Ефремова: тот объяснил своим друзьям Лелику и Женьке Евстигнееву, что, если в «Современнике» не будет первичной парторганизации, театр закроют. К диссидентам Олег Павлович не примыкал, с властями всегда был мил и обходителен, однако, когда арестовали Ходорковского, фирму «ЮКОС», числившуюся одним из спонсоров, до конца года с мхатовских афиш не убирал...

Сам Табаков называет себя «веселым толстым человеком, любящим поесть», а вот недоброжелатели (у нового худрука МХАТа, который первым делом взялся освобождать труппу от балласта без оглядки на звания народных и заслуженных, их не может не быть) именуют его Волком Табаки. Правда, в отличие от героев Киплинга, которые превыше всего чтили закон джунглей, Табаков с подобающей грустью в голосе ссылается на реалии нынешнего российского капитализма и за девять лет своего руководства Московским художественным даже скептикам сумел доказать, что творчество и прибыль — вещи вполне совместимые.

Не меньше, чем самыми звездными ролями на сцене и в кино, он гордится созданием колледжа для одаренных детей. Кстати, учить молодежь Табаков начал давным-давно, когда его порыв вызывал только недоумение: зачем? И только первая жена считала, что знает ответ: чтобы совращать студенток. Мэтр посмеивается: «Мой отец сочетался последний раз браком в 77 лет, значит, время у меня еще есть...»

17 августа народному артисту СССР Олегу Табакову исполнилось 75 лет. Предлагаем читателям «Р» фрагменты его интервью украинскому еженедельнику «Бульвар Гордона».

— Олег Павлович, правда ли, что в юности вы совершенно серьезно планировали осуществить покушение на самого... Сталина?

— Ну (улыбается), на такое, может, и не замахивался, но мысли, действительно, обуревали... Понимаете, я происхожу из семьи, у которой в селе Гонората Балтского уезда Одесской области было большое имение. Там производилось так много зерна, что доходы позволяли моим предкам владеть еще маленьким островком возле Капри... Естественно, у меня были довольно веские причины не любить строй, который в Советском Союзе господствовал. Попросту говоря, я с детских лет вынужден был вести двойную если не жизнь, то нравственную бухгалтерию. Это с одной стороны, а с другой — я был нормальным ребенком. Видел, как под покровом ночи к нашему дому подъезжает машина и увозит людей, как бесследно они исчезают.

— Это в Саратове было?

— Да, и если ты не был идиотом или потенциальным подлецом, не замечать изнанки той жизни не мог. Конечно, это было довольно тяжело для моей юной головы, во всяком случае, я вполне созрел к тому, чтобы в феврале 53-го предложить своим четырем друзьям идею, основанную на опыте казненного декабриста Павла Пестеля. Составленный им по этому поводу документ в публичной библиотеке Саратова имелся — я перекатал оттуда интересующие меня положения и с этим пришел к ребятам...

— Как же вы собирались свой заговор реализовать?

— Ну, милый, это не сразу. Тем не менее из четверых согласился с моим предложением только Юрка Гольман, а кто-то из остальных не выдержал и каким-то, может, несчастным образом довел о нашем разговоре до сведения заинтересованных лиц. Смерть Сталина, по сути, меня спасла...

— Вас так и не тронули?

— Нет. Это было в конце февраля, а умер он 5 марта... Повезло... (Мне вообще везло с детских лет). Возможно, желание покончить с «отцом народов» было отчасти вызвано и собственным печальным опытом — когда мне было 14 лет, под репрессии попал человек, влюбленный в мою маму Марию Андреевну Березовскую (она жила одиноко, отец после войны вернулся с другой семьей). Звали его Самуил Борисович Клигман, по образованию он был архитектором, а в душе — поэтом. Самуил Борисович получил свой червонец плюс пять «по рогам»...

— Пресловутая 58-я статья: 10 лет лагерей и 5 — поражения в правах...

— Да, а в 55-м или 56-м — уже не помню — в студенческую аудиторию, где мы танцевали, влетел Валя Гафт. «Лелик! — он добавил одно нецензурное слово. — Там тебя зэк ждет у Артистического кафе». Это через дорогу от Школы-студии. Я выбежал и увидел: стоит Самуил Борисович в ватных стеганых брюках и в телогрейке с зоновской надписью, как у Александра Исаевича была, по-моему, — Щ 202 или что-то в таком роде — еще не срезанной. Он стоял и, видимо, мучительно сомневался, подойду я к нему или нет... Мы обнялись... Воспроизвел же эту историю, чтобы вы поняли: мне многое о сталинском режиме было известно, и я не только его любить не мог, но и боялся всего этого... Хотел выжить и, в общем-то, исхитрялся...

— Инфаркт вас свалил в 29 лет. Согласитесь, на удивление рано. Как же вас угораздило?

— Думаю, получил по заслугам. Говорю совершенно серьезно. К 29 годам я уже был занят в огромном количестве спектаклей, снялся в 40, если не больше, фильмах...

— Перетрудились?

— Конечно, но главное, не испугался. И эта «прививка» пошла мне на пользу... Понимаете, тогда была такая методика — инфарктников заставляли семь недель лежать на спине, и хотя я нарушал режим, вставал иногда — сестрички были там замечательные...

— ...С ними разве улежишь?

— ...Тем не менее изрядное время мне пришлось провести на больничной койке, а помните, как князь Андрей Болконский - подробнее о характеристики героя сочинение можно найти по ссылке лежит на поле и видит над собой бездонное голубое небо? Я вот тоже смотрел в потолок и размышлял, представлял, но уцелел и вышел из этого испытания с большим позитивным зарядом.

— Переоценка ценностей произошла?

— Наверное... Просто перестал заниматься тем, что мне неинтересно.

— У вас в глазах извечное такое лукавство. Вы чувствуете себя хитрецом?

— Ну поскольку называть себя умным мне не с руки, скажу лучше так: я хитрый.

— Вы ведь, если не ошибаюсь, на четвертушку мордвин?

— Я и мордвин, и украинец, и поляк, и русский.

— Рассказывали, что в свое время вы могли остаться в США...

— Какой вы, однако, осведомленный! Это такая любовная история, когда жизнь меня тоже пыталась ломать через колено, на твердость испытывала. Просто я был влюблен в американскую девушку, причем из рода миллиардеров. Она была так молода, легкомысленна...

— ...И богата?

— Да, но любил я ее не за это (как шутят, не только за это). Короче, она знала о моей мечте: студия, студия! — и говорила: «Эти вот деньги папы и мамы, а эти мне оставила бабушка — поделим их пополам, по-братски». Увы, я безнадежно испорченный русский человек, это меня не прельщало.

— Не жалеете, что не остались тогда в Штатах?

— Нет, что ты!

— Значит, как следует не любили...

— Не-е-ет, вот тут ты не прав... Она мне еще долго звонила…

— Ваш развод с супругой актрисой Людмилой Крыловой и многолетний роман, а впоследствии свадьбу с актрисой Мариной Зудиной обсуждали практически все...

— Грешен. Превысив служебные полномочия, ученицей увлекся...

— Не страшно было в это плавание пускаться — как-никак, разница между вами 30 лет?

— Когда любишь, не страшно...

— Похоже, вы в этом случае больше любили...

—Понимаешь, нас все-таки не разделял океан — Марина была поблизости.

— Вот видите, уже расчеты какие-то...

— А ты как думал? Я человек прагматичный, а наш роман длился 12 лет, и подвозить любимую на Семеновскую, на Преображенскую, пусть и не каждый вечер, согласись, обременительно. Нет, подумал, не выдержу! (Смеется.) Нельзя: разорительно.

— Супруга об этом затяжном увлечении знала? Скандалы закатывала?

— Всякое было, но что уж сейчас об этом? Я очень благодарен моей первой жене Людмиле Ивановне Крыловой за ее любовь, красоту — просто за то, что родила мне сына Антона и дочку Сашу, но это само собой, а то само собой.

— Антон и Саша долго не могли простить вам ухода из семьи...

— Антон недолго... Во всяком случае, этот факт как-то принял. Я с радостью вижу своих внуков и, когда могу, балую. С Сашей (грустно) у нас по-прежнему отношений нет...

— Многие приближенные к театру судачили, что со стороны Марины Зудиной это брак по расчету...

— Понимаешь, расчетливые так себя не ведут: за эти 12 лет она, наверное, отдельную показательную роту поклонников уже имела бы, а если Марина так долго ждала, значит, какие-то чувства с ее стороны были.

— Не в том ли секрет вашего прекрасного состояния, что молодая жена замедляет старение?

— Думаю, что и старик, если он в 70 лет сделал ребенка, демонстрирует неплохую физическую форму. По-моему, этот процесс — поддержания тонуса! — обоюдный, и потом, когда я прижимаю к себе младшую дочку Машу или журю в очередной раз сына Пашу, когда обнимаю внучек Анечку, Полину и самую маленькую Антонину (это последняя дочка Антона, правда, я ее дважды обнял, и оба раза она заплакала), это полная подзарядка.

— Ваша жена — эффектная молодая женщина. Признайтесь, где-то в глубине души вы ревнуете ее к ровесникам, мужчинам чуть старше?

— Чем-чем, а чувством ревности я обделен — так уж сложилось. Я просто из докторской, врачебной семьи — возможно, это кое-что объясняет. Мой сводный старший брат по отцу и сводная старшая сестра по маме окончили Саратовский мединститут, и все, что касается анатомии, физиологии, патфизиологии и гинекологии я узнал очень рано. Ощущение краткосрочности отпущенного нам на земную жизнь времени пришло ко мне не из литературы, а из первоисточников.

— Недавно газеты взахлеб писали о том, что у вас новая пассия, еще моложе Марины Зудиной, и вы уходите из семьи. Это правда?

— Не-е-ет... В эти игры я не играю: дай Бог справиться с кругом моих служебных обязанностей.

— Неужели, когда видите хорошенькую студентку, вам не хочется с ней пофлиртовать, хотя бы чуть-чуть развлечься извечной игрой мужчины и женщины?

— (Прищуриваясь). Любовь — такое занятие, что играть тут нельзя, она, как писал Пастернак, «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез». Как ни странно, я по-прежнему Марину люблю — это мне самому удивительно. До романа с ней у меня был несколько иной цикл смены караула и с завидной, заметь, регулярностью. А потом пришла эта толстощекая девочка...

— Чем же она вас, Олег Палыч, взяла?

— Любовь, любовь — ничем другим меня не возьмешь…