Источник материала:
Поэзия без слов
Слово «ювелир» Николай Кузьмич не любит. Но возражать против предложенного Музеем современного изобразительного искусства названия своей персональной выставки не стал. Ведь «Ювелирика» — это уже принципиально иное, не какая–то банальная «ювелирка» магазинных прилавков, с которой творения Кузьмича не имеют ничего общего. Его авторские работы из бронзы и эмали, которыми можно любоваться в музее все эти дни, — не просто колье и подвески - ювелирные подвески из золота. Честно говоря, такие украшения в суете шумных вечеринок или среди пафосных гостей светских раутов даже представить сложно. В них — поэзия другой, несуетной жизни. Аристократизм и выразительность минувших эпох, знакомых Николаю Кузьмичу не заочно, явно не по историческим романам или старинным летописям.
Сложно сказать, что помогло брестскому мастеру восстановить утраченную еще 800 лет назад технику древневизантийской перегородчатой эмали — интуиция, генетика ли (в свое время дед Николая Кузьмича был известным в округе кузнецом), но и музейные эксперты подтверждают, что воссозданный им Крест Евфросинии Полоцкой сложно отличить от ювелирных реликвий XII века. При том, что разгадать секреты мастеров прошлого за эти 800 лет кто только не пытался... Правда, современных микроскопов и компьютерных программ у конкурентов полоцкого эмальера Лазаря Богши, изготовившего драгоценный крест по заказу первой белорусской просветительницы, не было. Впрочем, как замечает Николай Петрович, и современных проблем у них не было.
— Насколько мне известно, «глебовку», Минское художественное училище имени Глебова, вы окончили только в 32 года, неужели так долго искали себя?
— Не в этом дело. За образованием я приехал из Ростовской области, где наша семья 10 лет жила в станице. Уличное детство, ростовская шпана, сами понимаете... В общем, вступительный диктант дался мне далеко не с первого раза — в училище я поступил только в 28 лет. Но стать художником хотелось именно здесь — я же белорус! Хотя, по большому счету, ничем особенным моя биография того времени не отличается. Как и многие коллеги, работал художником–оформителем в Кобринском ДК, потом — в Бресте на телевидении, в театре... А лет 30 назад стал активно участвовать в симпозиумах по эмали — в те годы это вдруг стало модным. Но захватила меня тогда не мода: ведь в этом процессе у тебя есть фантастический сообщник. Огонь!
— А знаете, о чем я еще подумала? Ювелир (уж простите меня за это слово) — он же частый герой детективных сюжетов...
— Это вы, видимо, книг начитались. Ничего такого у нас нет и в помине. Какие детективные сюжеты, если в Беларуси отсутствует даже рынок драгоценных камней? Ювелирного бизнеса нет в принципе. Да и я никакой не ювелир, я художник. Хоть и с лицензией, дающей право работать с драгоценными материалами. Но получил я ее только благодаря стечению обстоятельств — вместе с заказом на создание раки для святых мощей Евфросинии Полоцкой. Волей–неволей пришлось окунуться в сферу ГОСТов, стандартов... Представляете, до своих 55 лет я был свободным художником, понятия не имеющим о каких бы то ни было ограничениях. А теперь регулярно вызываю инспектора, который проверяет мои весы. И весь материал у меня под контролем.
— Но для работы над Крестом преподобной Евфросинии лицензия разве была не нужна?
— Видите ли, тогда, в 1993–м, наша страна только осваивала способы существования в новых условиях. Так что без всяких там актов передачи мне вручили слиток золота, и я повез его в мастерскую автобусом союза художников...
— Так просто, без телохранителей?
— Какие телохранители, мы ведь живем в нормальной стране, где телохранители не нужны. Ну, правда, зачем? К тому же человек я небогатый.
— Раз уж зашел разговор о Кресте Евфросинии Полоцкой — многие сейчас гадают, где он может находиться...
— Версий действительно много, но, по–моему, гадать уже бесполезно. Ведь такой крест — прежде всего православная реликвия. И если он к нам когда–нибудь вернется, так только в качестве исторической ценности, поскольку в церковном смысле крест уже осквернен. Конечно, его возвращение было бы великим чудом, и достойное место в музее, безусловно, нашлось бы, но реставрировать такие вещи, я думаю, уже нельзя. Использоваться как обрядовый символ он уже не может.
— А крест, который восстановили вы, — он может?
— Да, этот крест служит. Патриарх Алексий его освятил.
— И чем вы заняты сейчас?
— Делаю лампады для полоцкого монастыря. Из серебра, оставшегося от раки.
— Эти лампады — уже ваши авторские произведения?
— От начала и до конца.
— К работе приступаете с молитвой?
— Как вам сказать. Никакого специального ритуала у меня нет, но внутри себя я каждый день обращаюсь к нашей небесной заступнице Евфросинии Полоцкой...
— Светские вещи вы также делаете?
— Редко. Однако чтобы моя мастерская и дальше выживала, видимо, придется заняться этим уже не только из любви к искусству. Честно говоря, пока у меня не было необходимости вникать в тонкости бизнеса: хватало заказов, собственно, и времени на частные контакты не было. Но взять себе в помощь наемного работника я не имею права. Пока не зарегистрирую ЧУП, я даже учеников набрать не могу — незаконно, ведь со своей лицензией я теперь не просто художник. Но какой из меня чуповец, какой я бизнесмен? У меня же тут чисто творческий процесс...
— То есть человек вы не авантюрный?
— Знаете, порой мне кажется, что художник, взявшийся содержать ювелирную мастерскую, — настоящий авантюрист!
— Значит, вы все так же лихачите за рулем, в чем признавались нашей газете несколько лет назад?
— Уже нет. Более того, чтобы успокоить своих домашних, специально купил такую машину, которая вынуждает меня ограничивать скорость. Хотя готов подтвердить: быструю езду люблю по–прежнему.
— К слову, тогда же вы откровенничали у нас в гостях, что мечтаете побывать в Венеции. Побывали?
— Все еще мечтаю увидеть уникальный «Золотой алтарь» в базилике Святого Марка, который я знаю только по фотографиям, ощутить его живую энергетику... Вот появятся у меня ученики, на которых я смогу оставить мастерскую, сразу же и поеду!
— После того как вы создали и воссоздали столько бесценных реликвий, остались ли у вас еще какие–то нереализованные планы?
— Мой самый амбициозный план — дать профессиональное образование сыну, который учится на третьем курсе академии искусств. Кстати, в мастерской он мне помогает прилично уже сейчас, вот его, пожалуй, я могу назвать своим учеником...
Автор публикации: Ирина ЗАВАДСКАЯ
Фото: Артур ПРУПАС
