Дуэт для пианики и цимбал

Источник материала:

Белорусско-японская семья Тацуми-Бугайчуков рассказала «Знаменке» о том, кто у них дома варит борщ и по какой системе они воспитывают дочку.

«На занятиях по русскому я чувствовала радость, а на других - нет»

Если бы лет тридцать назад кто-нибудь сказал Масако Тацуми, что она будет жить в десяти тысячах километров от родного дома, то она вряд ли поверила бы. Девочка с трудом представляла себя вдали от любимого Киота, с его чередующимися в странном орнаменте старинными храмами и типовыми коробками, от уютной родительской квартиры и родной школы, где учителя, не мудрствуя лукаво, раздавали детям подзатыльники и оплеухи буквально за все – от не-уместного смеха до неправильно отставленной ноги на уроке танцев.

Все изменилось, когда она в возрасте двенадцати лет, к несказанному удивлению родителей, решила самостоятельно выучить русский язык, а потом, поступив в университет, выбрала его в качестве второго иностранного. Удивительно, но великий и могучий, с его склонениями, спряжениями и падежами, давался ей на порядок легче, чем строгий и логичный английский. «Просто на занятиях по русскому я чувствовала радость, а на других – нет», – объясняет Масако.

Но университетского курса девушке показалось мало, и она отправилась постигать тайны русской грамматики во Владивосток, отделенный от ее островной родины всего парой сотен километров Японского моря. Впрочем, надолго она там не задержалась: город оказался сплошь заселенным иностранцами, так что о полноценном погружении в языковую среду, где бы все – от вывесок на магазинах до разговоров в автобусах – было русским, не могло идти и речи. Но была и еще одна причина, заставившая изящную, как статуэтка, девушку усиленно пробираться вглубь континента. «Не знаю, как сейчас, но тогда во Владивостоке иностранцев не любили: в мужчину могли и камнем запустить», - вспоминает Масако.

В результате желание найти страну поспокойней и поукромней привело ее в Минск, где она записалась на курсы русского языка при Белгосуниверситете и скромно поселилась в общежитии. Именно здесь, в крошечной комнатке с потертыми обоями и стоящими впритык друг к другу кроватями, она и встретила свою судьбу.

«В Японии считалось, что до семи лет детей воспитывать нельзя»

Масако, будучи человеком скромным, рассказывает о своей семейной жизни неохотно, то и дело норовя вежливо перевести беседу в другое русло. И лишь вскользь упоминает о том, что ее муж Степан Бугайчук, который когда-то удачно заглянул в гости к ее соседке по общежитию, известный в профессиональных кругах оружейник. И что он отлично варит борщ и печет блины, так что Масако, прожив в Беларуси без малого двадцать лет и давно освоив все наши кулинарные премудрости, до сих пор охотно уступает ему место у плиты. И что, впервые оказавшись в Японии, он никак не мог смириться с тем, что здесь один город плавно переходит в другой, и горячо доказывал молодой жене, что они еще не выехали из Осаки, хотя на самом деле уже подбирались к родному Киото. «А где в таком случае лес? – сокрушался Степан. – Поля-то где?»

Сегодня супруги воспитывают дочку Юйэ, которая в свои десять одинаково хорошо говорит и по-русски, и на «кокуго», как называют свой язык сами японцы. «Я начала учить дочку родному языку буквально с рождения, – рассказывает Масако. – Для Японии считается нормальным заниматься интеллектуальным развитием детей с первых дней их появления на свет. Здесь никого не удивляют уроки математики для годовалых малышей или занятия английского для тех, кто еще недавно научился ползать. Более того, в местных магазинах даже можно купить «переговорное устройство с будущим малышом» – что-то наподобие изогнутой дудочки, которая одним концом подводится к маминому рту, а другим – к животу. Считается, что если с его помощью разговаривать с будущим сыном или дочкой, петь ему песенки, то он все будет слышать».

Японская система воспитания не похожа ни на какую другую: к примеру, здесь долгое время считалось, что пока ребенку не исполнилось семи лет, родители не должны предпринимать никаких попыток наставлять его на путь истинный, ведь все, что есть в малыше в этом возрасте, – от Бога, и родные не вправе вмешиваться в высший промысел. Зато с седьмого дня рождения, на котором, как считается, Господь передает бразды правления маме и папе, ребенка держат в послушании и большой строгости.
«Здешняя школьная программа тоже сильно отличается от белорусской, – рассказывает Масако. – Очень много внимания отводится обучению музыке: лично я выпустилась из школы, умея играть на флейте, треугольнике и пианике – национальном инструменте, который является чем-то средним между фортепиано и гармошкой». Не желая расставаться с традицией, Масако и дочку отдала в школу с музыкальным уклоном. Вы ни за что не догадаетесь, на чем играет маленькая Юйэ, – на наших родных, исконно белорусских цимбалах.

«Японцы не едят суши каждый день – это было бы так же странно, как если бы вы питались только драниками»

И Масако, и Степан, и Юйэ, которая пару лет назад тоже посчастливилось побывать на родине своих дедов, уже привыкли к тому, что знакомые засыпают их вопросами об этой далекой стране – удивительной и непонятной, словно другая планета. «Многие искренне верят в то, что по японским улицам до сих пор ходят самураи, в полном облачении, с мечом за пазухой, – смеется Масако. – А еще люди считают, что мы едим исключительно суши - доставка суши на дом – хотя это было бы так же странно, как если бы вы каждый день ели драники. Кстати, в белорусских кафе мне приходилось встречать суши, не имеющие к моей стране ни малейшего отношения: с манго, с папайей, с каким-то кремом – у нас никогда не готовили ничего подобного. А еще бывает забавно почитать меню – слова вроде как японские, но на самом деле не имеющие никакого смысла». Сегодня Масако возглавляет Информационный центр японской культуры, который сама же и создала на базе детской библиотеки № 5. Здесь, в бывшем книгохранилище, она учит школьников искусству оригами, проводит церемонии чаепития, а раз в неделю, в воскресенье, учит всех желающих японскому языку, причем совершенно бесплатно. И муж, и школьница-дочка, которая вполне уютно чувствует себя в кимоно и, как заправская японка, ловко орудует бамбуковыми палочками, охотно помогают ей приобщать наших соотечественников к восточной культуре – неслучайно первый иероглиф в сложном и непривычном нашему уху имени Юйэ переводится как «человек, соединяющий Беларусь и Японию».

Виктория КРУПЕНЬКОВА, фото Виктора ДУБОЙСКОГО, «ЗН», и из личного архива Масако Тацуми