Партитура жизни Рыгора Ширмы. К 120-летию уроженца музыкальной Пружанщины

Источник материала:

Кто только и как только не давал определения интеллигенции и интеллигента – от самых выспренных до самых уничижительных. Я бы предпочел остановиться на одном из простейших, данном Натаном Эйдельманом: «Интеллигент – это тот человек, для которого система духовных ценностей выше, чем материальных». Именно эта система ценностей оставляет шанс сохранить человеческое достоинство в самых нечеловеческих условиях. Бытующее представление об интеллигенте как о хлюпике в очках, не способном за себя постоять, в корне неверно. Отсутствие желания пробивать себе дорогу кулаками и идти по головам многими воспринимается как слабость. Однако те, кто так рассуждает, забывают о том, что противостояние какой-либо необходимости – будь то исторической или биологической – требует силы куда большей, чем борьба за кусок хлеба или место под солнцем. Эстетические и нравственные ценности выводят человека из круга бесконечных социальных превращений или, если угодно, они – та самая косичка, за которую, подобно барону Мюнхгаузену, можно вытащить себя из социального болота.

Если подобного рода рассуждения покажутся вам излишне высокопарными или резкими, можно ограничиться минимумом – мы ведь любим играть на понижение – и вспомнить определение, данное Дмитрием Быковым: «Интеллигентность – это умение видеть чужое неудобство». Вот этих основополагающих качеств – сопереживание, сочувствие, соучастие – в нашем обществе, как мне кажется, сейчас не хватает.

Григорий Романович Ширма, чье 120-летие было на днях отмечено, был самым что ни на есть интеллигентом. О нем сказано и написано столько, что сказать что-то новое невозможно. Но не вспомнить его мы не могли.

В школу тайком от отца

Григорий Романович Ширма родился 20 января 1892 года в деревне Шакуны Пружанского района в большой крестьянской семье. Музыкальность, видимо, была в семейных генах, все обладали хорошим голосом, особенно дед и отец, которые служили в царской армии и знали много военных песен.

Тяга к знаниям проснулась в мальчике рано. В шесть лет его можно было застать пасущим скот с книжкой в руках. И на что можно было надеяться в полесской деревушке на границе с Беловежской пущей, кроме как на самое что ни на есть начальное образование? Но характер на то и дается человеку, чтобы пройти сквозь испытания. В двенадцать лет мальчик с разрешения матери и тайком от отца ушел в Пружаны, чтобы поступить в местное училище.

Уже через год Рыгорка стал лучшим учеником, научился играть на струнных инструментах и участвовал в оркестре и хоре училища. Единственное, что удручало юное дарование, так это отсутствие в репертуаре белорусских песен и музыки и, мягко говоря, пренебрежительное отношение со стороны окружающих к белорусским народным песням.

Его любовь к народной поэзии подметил учитель литературы и увлек записывать песни. Первые записанные им песни были от хозяйки дома, в котором он жил во время учебы. А в 1907 году, во время летних каникул, Григорий Ширма отправился, так сказать, в свою первую фольклорную экспедицию по Беловежской пуще. Переходя из деревни в деревню, он записывал не только песни, но и различные народные обряды. Сколько таких экспедиций у него еще будет!

После окончания училища Григорий Ширма поступил на двухгодичные учительские курсы в Свентянах. Здесь же он повышает свое музыкальное образование: разучивает сольфеджио, учится играть на скрипке. Здесь он организовал свой первый хор. На протяжении двух лет учительствовал в школах Лидского и Свентянского районов.

Первая мировая война застала Григория Ширму в Седлецком учительском институте, где только-только начали сбываться его мечты: у него был хор, с которым он разрабатывал большие концертные программы. Сожалел он только об одном – никак не мог найти музыкальных аранжировок белорусских народных песен.

«Эй, Воронеж…»

С началом Первой мировой войны царское правительство эвакуировало Седлецкий институт в Москву, затем в Ярославль и, наконец, в Воронеж. Здесь Ширму застала революция, которую он, как и многие-многие другие, встретил с превеликим энтузиазмом. От Белорусского национального комиссариата молодой просветитель едет в один из районов Воронежской губернии организовывать школу. Здесь и реализовался его разносторонний талант педагога: преподавал литературу, педагогику, психологию. Заодно возглавлял отдел образования и культуры. Один из его учеников, будущий известный советский писатель Гавриил Троепольский, в своих воспоминаниях называет Григория Романовича «светом моей юности».

Дома, но… без паспорта

Дома, как говорится, и солома едома. В 1922 году Григорий Ширма возвращается, полный надежд, в родную деревню. Однако польские власти запретили ему заниматься преподавательской деятельностью после того, как он отказался записаться поляком, и не выдали паспорт. Чтобы хоть как-то свести концы с концами и прокормить семью – жену и дочку – белорус Григорий Ширма устроился регентом-псаломщиком собора Александра Невского в Пружанах.

Со свойственной ему неутомимой энергией и энтузиазмом он ищет и привлекает талантливых людей, организовывает концерты, включая в них и польские народные песни, дабы польские власти не имели повода эти концерты запрещать.

На одном из таких концертов в Пружанах побывал Бронислав Тарашкевич, один из самых ярких представителей белорусского возрождения, языковед и политический деятель, переводчик и публицист. Их, кстати, объединяла не только любовь к родному краю и языку, но и то, что родились оба в один день и год. Правда, Тарашкевича ожидала совсем другая судьба. А пока, встретившись на этом концерте, они прониклись друг к другу симпатией и решили объединить усилия в своей социальной и культурной борьбе, которая на территории Западной Белоруссии обострялась с каждым днем.

В центре белорусской культуры

В 1925 году польские власти смилостивились и дали-таки нашему белорусскому культуртрегеру паспорт и право преподавать в начальной школе. Еще через год Григорий Ширма переезжает в Вильно. И неспроста. Ведь на то время Вильно хоть и находился в составе Польской Республики, был центром притяжения для многих деятелей белорусской политики и культуры. Ширма сразу активно включается в политическую и культурную жизнь. Работает воспитателем в интернате для мальчиков Виленской белорусской гимназии, здесь же преподает пение. И, конечно же, вновь создает хор.

Энергии у Григория Романовича хватало и на «Таварыства беларускай школы», которое он возглавил в 1928 году, и на поездки по Западной Белоруссии, в которых он, где только мог, организовывал кружки ТБШ, белорусские школы, еще успевал служить регентом в Виленском Кафедральном соборе.

И все же главной болью и радостью оставалась для него белорусская песня. В своих поездках он продолжал записывать народные песни и искать талантливых исполнителей. Не имея возможности обратиться к композиторам Советской Белоруссии, Григорий Ширма находит для аранжировки белорусских народных песен замечательных музыкантов, оставшихся после революции на Западе, – А. Гречанинова, ученика Римского-Корсакова, А. Кошица, М. Гайворонского. В начале 30-х Григорий Ширма знакомится с самым знаменитым, пожалуй, на то время белорусским певцом, тоже, кстати, уроженцем Брестчины, Михаилом Забейдой-Сумицким. Здесь же, в Вильно, прошли их первые совместные концерты.

Вся эта кипучая культурная и политическая деятельность – вдобавок ко всему Ширма вместе с Ф. Стацкевичем издавал журнал «Беларускі летапіс», выступал в периодической печати со статьями и рецензиями – сильно нервировала польские власти. Дважды – в 1930-м и в 1933-м -- его арестовывали.

Герой Социалистического Труда

Вторая половина жизни Григория Ширмы прошла при советской власти. Уже 1 ноября 1939 года ему дают, так сказать, карт-бланш на создание профессионального коллектива. Первоначально он назывался Белорусский ансамбль песни и танца, впоследствии – Государственная капелла БССР. (Сейчас она носит его имя).

Конечно же, между делом посадили – в 1941-м. За что – источники умалчивают. Да, собственно, и не важно. У нас ведь известно как – был бы человек, а «дело» найдется. Но Григорию Романовичу, в отличие от многих его друзей и соратников по Вильно, в том числе и Тарашкевича, повезло. За него заступился Якуб Колас. Ходатайство классика белорусской литературы возымело действие. С Лубянки вышел сам, не по этапу.

В годы войны ансамбль ездил по стране, выступал в Кузбассе и на Урале, давал концерты в госпиталях. Сразу после освобождения вернулся в Минск.

Ну, а дальше, да простит мне Читатель несколько гаерский тон, награды и звания посыпались, как из рога изобилия. Умела советская власть не только казнить, но и жаловать. Или – что более вероятно – судьба решила отдать долги. 1946 – Заслуженный деятель искусств БССР; 1949 – Народный артист БССР; 1955 – Народный артист СССР; 1977 – Герой Социалистического Труда. Два ордена Ленина, дважды лауреат Государственной премии БССР и т.д.

Казалось бы, что человеку надо? Но вот в том-то и дело, что интеллигентность не вытравишь – ни тюрьмами, ни наградами. В одном из своих интервью Зенон Позняк вспоминает, как пришел к Григорию Романовичу в середине 70-х с просьбой подписать обращение к Брежневу в защиту от разрушения старого Минска. По факту это означало подпись  против Машерова, дружбой с которым Ширма дорожил. Но – подпись поставил! На том их дружба и кончилась. А старый Минск, кстати, удалось отстоять.

В 1976 году, за два года до смерти, вышла книга статей Григория Ширмы «Песня – душа народа». Этот его афоризм бессчетное количество раз повторялся на всех концертах, транслировавшихся по центральному телевидению во времена моего детства. Мне же хочется вспомнить другую фразу, сказанную Григорием Романовичем: «Только высокий накал в душе рождает свет в искусстве».