О волшебниках, обманщиках и занудах

Источник материала:

РУБЛЕВСКАЯ Людмила, СБ

Сегодня опять заговорили о миссии литературы. Одни считают, что таковая, традициями освященная, имеется, другие отстаивают полную свободу, в том числе и от всяких миссий... Мои собеседницы в сегодняшнем «Триолете», известный кинорежиссер Маргарита Касымова и литературный критик Ганна Кислицына, имеют на этот счет свое мнение... Так же, как и я, литературный обозреватель, она же писатель Людмила Рублевская. Что ж, каждый треугольник предполагает наличие острых углов, не так ли?

Маргарита Касымова. Не так много лет тому назад говорили, что театр умер, потому что появился кинематограф. Потом стали говорить, что кинематограф умер, потому что появилось телевидение. Но люди возвратились в театр, люди возвратились в кинозалы... Вы можете представить себе мир без Красной Шапочки, без сказок Андерсена, Гауфа? Без Достоевского, Чехова, Островского, Моэма и Хемингуэя?

Людмила Рублевская. К сожалению, могу. Учительница младшего класса начала рассказывать ученикам про Красную Шапочку, и кто–то из них дико засмеялся. Оказалось, что для некоторых малышей Красная Шапочка ассоциировалась не с братьями Гримм, а с известным порнофильмом...

М.К. Это — как болезнь. Человечество должно этим переболеть. Вдруг дорвались — Интернет... Сорок — пятьдесят каналов... Все дозволено... Но люди вернутся к книге. Без духовности народ не может.

Л.Р. Но книга точно так же может нести бездуховность, как и духовность.

М.К. Да, это так. Есть великий памятник Фальконе Петру I в Петербурге. И очень спорный памятник Петру I авторства Церетели в Москве. Разные скульпторы. Разное время. Разные ценности...

Ганна Кислицына. Возможно, просто Церетели, создавая памятник, воспринимал свою работу как миссию? Он же искренне верит, что осчастливливает человечество, что памятники, которые он расставляет по всему миру, это высокое искусство.

М.К. Художник должен быть прежде всего ответствен за то, что он делает.

Л.Р. А как же Фет, который писал свои стихи на обертках, сигарных коробках во время заседаний государственных комиссий?

Г.К. Это не значит, что он не думал о своей миссии в искусстве.

Л.Р. Да он вообще не считал себя поэтом. Его стихи подбирали из мусорных корзин...

Г.К. Можно относиться к себе иронически, можно не воспринимать себя миссионером, но думать о миссии в литературе — это всегда соседствует с талантом. Но — парадокс — как только в критике, в прессе начинают говорить о миссии художника, это всегда заканчивается плачевно. Потому что художников начинают учить: «Вы неправильно понимаете свою миссию».

М.К. Очень грустно, когда бездарный человек присваивает себе звание мессии.

Г.К. И еще более грустно, когда кто–либо, например государство, присваивает ему это звание. Во многом белорусская литература пострадала именно от этого. Когда писатели знали, что, пока не начнут писать на определенные темы — о войне, о дружбе народов, — они никогда не станут в первые ряды. Художник не мог говорить об интимном, личном.

М.К. Интеллигентность — это генетическое. Иногда, когда я езжу по Беларуси, встречаю в селах удивительно интеллигентных людей, которые не имеют дипломов. Вдруг бабушка начинает мне петь «Зорка Венера ўзышла над зямлёю...» Спрашиваю, кто написал? «Да кто ж написал? Наше, народное, белорусское». Вот на примере Богдановича — миссия писательская. Когда трудно сказать уже, где народное, а где — сочиненное. В конце концов, всегда есть молодые люди, которые читают высокую литературу. Я прошла по шести книжным магазинам Минска и не нашла книги о Швейке. Раскупают!

Г.К. Это не совсем феномен интеллигентности, это связано с тем, что Швейк — это брэнд. А теперь доминирует брэндовое сознание: я пью кока–колу не потому, что она мне нравится, а потому что позиционирую себя молодой... Я читаю Швейка не потому, что он мне нравится, а потому что позиционирую себя как некое богемное существо, которое любит пиво и пофигистски относится к жизни. Попроси юношу, который покупает сегодня Швейка, назвать имя еще хоть одного чешского писателя, и он станет в тупик.

М.К. Что ж, раньше было модным быть интеллигентным по–чеховски... Быть ранимым, рефлексирующим...

Л.Р. А сегодня мода на псевдомессианскую литературу. Что Дэн Браун с «Кодом да Винчи», что Джоан Роулинг...

Г.К. Мессианство и миссия — разные вещи... У литературы и искусства вообще много функций. Функция массовой культуры — дать человеку отдохнуть после монотонного труда. В одном телешоу спросили мнение мужчин о бразильских сериалах, получили ответ: это ужасно. Женщины смотрят на экран и хотят такого же в жизни, и нам приходится бриться и дарить женщинам цветы. И в доме должно быть чисто и не наплевано. Вот вам и эстетическая миссия.

Л.Р. Так ведь беда сегодняшняя в том, что главным стало одно — чтобы искусство помогало отдохнуть, расслабиться...

Г.К. Не вижу в этом ничего плохого. У нас очень сложная жизнь. Если человек идет на развлекательный спектакль, это не значит, что дома он не читает драму.

Л.Р. А с какой стати он будет читать драму, если его отучили ее воспринимать?

Г.К. А помните, когда были репортажи с подводной лодки «Курск», вся страна сидела перед телевизором. Все сопереживали, всех трясло...

Л.Р. А мне кажется, было глубоко безнравственно делать шоу из чужой смерти.

М.К. Литература — это подсказ по
жизни. Сегодня эта ее роль очень умалена, поскольку слишком много бездарной литературы, которая портит вкусы, вредит духовности.

Л.Р. Бывают произведения, в которых духовность чуть ли не из ушей лезет, а литературы в них нет.

М.К. Да, можно быть высокодуховным человеком, лишенным таланта. Но когда сочетаются талант и духовность, получается шедевр.

Л.Р. Талант — это отклонение от норм.

Г.К. Я прочитала у Брыля, что педофилов вроде автора «Лолиты» нужно судить. Но я никогда не откажусь от Набокова, хотя не знаю, как тут быть с духовностью... Мир велик, то, что для нас хорошо, для кого–то может быть плохо. Но истинно духовный человек никогда не будет ходить, извините, «крестом вперед», надевая его поверх пиджака. Он всегда скромен. Идеалы должны выявляться подспудно.

М.К. Ко мне пришла девочка с просьбой помочь подобрать репертуар для вступительных экзаменов в театральный вуз. Я нашла для нее басню Алексея Константиновича Толстого, стихи Ростопчиной, отрывок из Олеши. Что касается белорусской литературы — предложила отрывок из Виктора Козько, юмористическое стихотворение Крапивы... Посоветовала поэзию Владислава Ходасевича. Девочка попыталась о чем–то из всего этого рассказать в школе. А там ей заявили: что ты маешься? Возьми школьный учебник и читай по нему.

Г.К. Думаю, лет через 100 соберутся три такие милые женщины и скажут: какой ужас! Наши дети не ходят в кино! Они даже «Властелина колец» не смотрели.

М.К. Платон в своих философских тетрадях пишет: я помню, какие мы были чудные дети. А какие дети сейчас? Скоро наступит конец света! Мы говорим то же самое. Но вот я предлагаю детям, с которыми работаю, свою библиотеку. И одна девочка взахлеб читает Григоровича, которого забыли даже на Руси Великой. Вторая читает Шмелева. Третья увлеклась средневековой французской литературой. То есть нужно просто заинтересовать.

Л.Р. Миссия — это всегда спасение чего–то... Может ли литература спасти человека?

М.К. Мы живем на грани жизни и смерти. А литература помогает жить. От петербургской бабушки мне досталась библиотека, в которой, например, книга патриарха Тихона... И когда мне тяжело, я читаю ее и нахожу ответы на свои вопросы.

Г.К. Да, тысячи людей стали интересоваться историей религии после того, как почитали книгу Дэна Брауна.

Л.Р. И тысячи людей сегодня убеждены благодаря Дэну Брауну, что Иисус Христос был женат на Марии Магдалине.

Г.К. Но ведь читатель потом посмотрит передачу, прочитает другие книги, чтобы убедиться, так это было или не так.

Л.Р. А если не посмотрит, не почитает? Для меня Дэн Браун — это однозначно спекуляция... Я вижу грубые швы, с помощью которых Браун клепал свой сюжет, скомпилировав, между прочим, всю «теоретическую часть» из двух книг французского искусствоведа...

Г.К. Ну кто того искусствоведа стал бы так читать? У него что, были бы такие огромные тиражи? Пускай меня обманывают. Но если я проглатываю том за день, я прощу писателю все.

Л.Р. Ты произнесла ключевое слово: обманывают... Ведь фантазия, воображение — это не есть обман. Ты думаешь, Браун верит в то, о чем пишет? Да он напишет что угодно о ком угодно, лишь бы это продавалось. Миссия такой литературы — зарабатывать деньги автору и издателям.

Г.К. Знаешь, даже если я захочу безумное количество денег, я не смогу сделать такую книгу, которая бы мне их принесла. Я не смогу обмануть такое количество людей... И когда Брауна обвиняют в подделке, мне смешно. Ну подделайте вы так что–нибудь, чтобы о вас говорил весь мир! Вот у нас минские авторы подделывают «Гарри Поттера» и считают, что их книги покупают ради их имен... А что ж у вас, ребята, обложка–то краденая? Что ж у вас даже шрифт такой, как у Роулинг?

М.К. Популярные в свое время авторы забываются. Мы сегодня не помним Боборыкина, которого русское литературное общество считало лучшим писателем своего времени. Григоровича в свое время превозносили выше всех... Но определять писателю место в истории мы сейчас не имеем права. Это дело времени.

Л.Р. Все равно Дэн Браун останется маргиналом литературы.

Г.К. А приведи пример другой книги, которая сегодня объединила бы мир?

Л.Р. Так ведь интерес — не к книге Брауна, не к ее художественным достоинствам, красотам стиля, психологической глубине и т.п., чего и не имеется, а к завиральным эзотерическим идеям. При чем тут литература?

Г.К. Просто писатель должен помнить, что его миссия — служить обществу.

Л.Р. Ну вот и пафос к завершению. Не ожидала!

М.К. Очень правильные слова. Потому что миссия литературы вечна.

А вы как думаете, уважаемые читатели?

На снимке: Ганна Кислицына, Людмила Рублевская и Маргарита Касымова.