Французская революция по-китайски

Источник материала:

ПЛЕСКАЧЕВСКАЯ Инесса

Есть великие произведения литературы, которые к тому же понятны любому народу и любой культуре — пусть с переводом. «Евгения Онегина» могут не понять не то что китайцы, но даже молодые россияне — из–за чего страдания–то? «Но я другому отдана и буду век ему верна» — как–то не по–современному, хотя, казалось бы, любовь — тема вечная и всегда актуальная. Это, конечно, так, но вот проявления любви, оказывается, меняются с временами и нравами.

Достоевский актуален всегда — потому что пишет не столько о любви, сколько о внутренней жизни каждого из нас. Декорации меняются, но суть остается, ведь на самом деле природа человеческая — всегда одинакова, и в этом плане мы недалеко ушли от наших не самых цивилизованных предков. А потому и истории универсальные тоже есть. «Страдания юного Вертера» — это, конечно, хорошо, но война и революции продаются лучше, наверное, потому, что понятны всем почти без перевода. Согласитесь, настоящую любовь — ну чтобы как в «Соборе Парижской Богоматери» или «Унесенных ветром», — встретить не всегда удается, а вот что такое война или революция, мы все знаем: каждый день по телевизору показывают.

В Китае героические темы актуальны всегда. Достаточно сказать, что самым любимым произведением из всего написанного на русском языке остается «Как закалялась сталь», а спектакль «А зори здесь тихие...» идет в пекинском театре с неизменным аншлагом уже не первый год. Теперь наступил черед революции французской и тамошнего же героизма. Перепетого, конечно, на китайский манер. В академии театрального искусства прошла премьера пекинской оперы «Грустный мир». Пытаетесь вспомнить знаменитое произведение с таким названием? Не стоит, его нет: к китайским реалиям приспосабливать нужно не только книги, но и их названия. «Грустный мир» — это «Отверженные» Виктора Гюго. Произведение, как оказалось, универсальное и вполне современное: я видела его переделанным в мюзикл в Лондоне, а теперь вот — в пекинскую оперу в столице Поднебесной.

Начинается спектакль со сцены угнетения: работают мужчины и женщины, а их бьют плетками и палками, унижают — подневольный труд. Потом сюжет оперы развивается в соответствии с произведением — почти. Самые впечатляющие сцены — революция и Париж на баррикадах: простреленное красное знамя, которое герой выпускает из рук, только умирая. Но, как известно, есть у революции начало — нет у революции конца: на смену одному герою приходит другой, и знамя вновь взвивается над толпой.

Пекинская опера, поклонницей которой я остаюсь, практически все столетия своего существования от жизни была далека: ни лицами, ни движениями, ни пением жизнь она не напоминала, оставаясь чистым и прекрасным искусством, не замутненным встречей с суровой действительностью и необходимостью ее отражать. Но Национальная академия театрального искусства — самое известное в Китае учебное заведение, где готовят будущих звезд традиционной оперы, — давно пытается экспериментировать с жанрами, пытаясь привлечь в зрительскую аудиторию молодежь. «Грустный мир» — интересная попытка в этой связи. Революционные бои на улицах Парижа (кто бы мог подумать, что тема окажется настолько актуальной, насколько и вечной) сделаны в лучших традициях пекинской оперы — это великолепные акробатические трюки, всегда впечатляющие в исполнении китайцев. Между прочим, артисты пекинской оперы — выдающиеся универсалы: они поют, танцуют и выполняют те самые акробатические трюки, причем всегда и везде только вживую. Так что когда поп–звезды говорят, что хорошо петь и танцевать одновременно невозможно, — не верьте: это показатель мастерства. Или его отсутствия.

Опера «Грустный мир», в отличие от оригинала Гюго, заканчивается хеппи–эндом, как его понимают китайцы: приемная дочь Козетта, которая вышла замуж за революционера Мориса и отказалась было от общения с приемным отцом Жаном Вальжаном, все–таки встречается с ним. Все недоразумения и недопонимания разрешаются, Вальжан умирает естественной смертью и умиротворенным: именно так понимают в Китае «счастливый конец».

Между прочим, мюзикл «Отверженные» заканчивается практически так же: в наше время трагические финалы хуже продаются. Ведь современные мы — вечно спешащие, вечно циничные, разучившиеся доверять друг другу, — все равно мечтаем о счастливом финале для себя и тех, кто нам нравится.

Китайские артисты, играющие французов, мне понравились. Была, говорят, поначалу идея петь по–французски, но попробовали и поняли: не стоит. История все–таки универсальная, на каком языке ее ни исполняй.