Косовские албанцы: Скоро от сербов не останется даже памяти на земле

Источник материала:

Продолжение. Начало в номерах «КП» за 11, 13 и 14 декабря

Албанский городок Фаризай в центре Косово. Дождь льет как из ведра. В дверях маленького ювелирного магазинчика меня встречает его владелец - двоюродный брат жены троюродного брата моего мужа по имени Арбен. По-русски говоря, нашему забору двоюродный плетень. Арбен - албанский католик, а все католики по  традиции либо пекари, либо ювелиры (никто не знает почему).

Мой новый «родственник» закрывает свою «золотую» лавку, и мы идем к нему в гости. В следующем квартале я вижу добротный трехэтажный дом, способный постоять за себя. «Здесь живет наш дядюшка. А вот тут, - Арбен указывает на солидную виллу в десяти шагах, - наша тетушка с мужем. Там дальше кузены». И вскоре я выясняю, что весь квартал, бок о бок застроенный богатыми крепкими домами, заселяют только ближайшие кровные родственники. В глубине квартала - роскошная четырехэтажная вилла Арбена, а рядом достраивает дом его родной брат.

«Арбен, а почему все родственники селятся в двух шагах друг от друга?» - «Ну так спокойнее. Никогда не знаешь, что может случиться. А опираться можно только на родню». Я смотрю на этот квартал, больше напоминающий крепость, и начинаю понимать главный албанский принцип: доверяй только своим. Клан - это все. В экс-югославской армии албанских солдат не любили именно за то, что они всегда держались вместе.

Моя новая родня и соседи встречают меня с распростертыми объятиями. В гостиной - бар с таким количеством вин, виски и коньяков, которому позавидовало бы какое-нибудь парижское кафе. На стол ставят двухлитровую бутыль домашней ракии (так, на всякий случай) и закуски. Все расселись по местам и умиленно смотрят на меня. Для албанцев родственник, да еще издалека, - это царь и бог. Для него расшибутся в лепешку и снимут последнюю рубашку. Албанский мир четко делится на своих и чужих, а я неожиданно попала в категорию своих. Меня ожидает обширная программа: сначала выпивка в доме, потом ресторан, ночевка и на следующий день знакомство с новыми родственниками, которых у меня в этом городке, по скромным подсчетам, штук пятьдесят. Я быстренько сокращаю программу до выпивки.

Тут совсем не к месту по местному ТВ показывают интервью с нашим министром иностранных дел Лавровым, который четко заявляет, что Россия будет всячески препятствовать получению Косово независимости. О черт! Все вопросительно смотрят на меня. «Русская политика направлена не против албанцев, а против создания прецедента», - дипломатично объясняю я. Странное слово «прецедент» всех пугает. «Нам дела нет до прецедента. Мы - простые люди, в политику не лезем. Нам бы только независимость получить». - «Ну, к примеру, как вы будете путешествовать, если полмира не признает косовский паспорт?» - «Как-нибудь». - Все отмахиваются от трудностей.

Независимость представляется в виде сказки. Люди горячо обсуждают, какими будут гимн и флаг. Косовское правительство уже закупило китайские фейерверки для праздничного салюта. «А как вы выживете экономически, если, к примеру, Сербия вырубит вам электричество?» И в качестве иллюстрации в доме тут же гаснет свет. Арбен торопится включить генератор. «Ну у нас есть какая-то электростанция. Выживем». «А как люди здесь вообще выживают? Сколько средняя зарплата в Фаризае?» (Мне неудобно спросить в лоб, откуда у людей деньги на строительство роскошных домов.) «Средняя зарплата - 200 евро, - объясняет мне соседка-мусульманка Аделина. - Но это не имеет значения. Все Косово живет за счет заграничных родственников. Для албанцев семья - смысл жизни и главный долг, а наши диаспоры в мире очень влиятельны и богаты. У меня, к примеру, две сестры - одна в Вене, другая в Лондоне. Каждый месяц они посылают деньги, дважды в год наносят визит. Вся моя одежда привезена родственниками».

Хотя Аделина мусульманка, она одета по последней европейской моде. «Я даже ношу короткие юбки. Знаешь, в Косово, как и в Боснии, появились странные люди, готовые платить за то, чтобы женщины носили хиджаб, а мужчины бороду. Но я никогда на это не пойду». «А за тысячу евро в месяц?» - подначиваю я Аделину. «И за две тысячи не продам свою свободу. Для нас религия - не главное. Я, к примеру, праздную Рождество со своими друзьями-католиками, а они вместе со мной - Курбан-байрам. Да и в мечети я никогда не бываю, даже брак мы заключали по гражданскому обычаю. Для албанцев важно, что они албанцы, а не религиозные различия».

И я тут же вспоминаю слова одного православного священника: «В Косово идет не война религий, а война одной нации против другой, в которой албанские католики и мусульмане сражаются в одном строю против сербов».

Кто такой Александр Македонский?

Если верить моему албанскому водителю Арману, вначале в мире появились албанцы, а только потом амебы и все остальное человечество. Наша машина застряла в горах, поскольку нам залили бензин, разбавленный водой. Арман по-албански ругается с машиной и одновременно по-английски рассказывает мне историю мира (с албанской точки зрения).

Когда выясняется, что Александр Македонский был стопроцентным албанцем, я устало говорю: «Ты только не рассказывай это моим горячим греческим друзьям. Придут и на ножи поставят». «Это вряд ли, - безмятежно говорит Арман. - Все зависит от того, кто быстрее выхватит нож».

Следующий камень преткновения - сербские монастыри ХIV века, которые, по мнению Армана, построены албанцами. «Что ж вы их с таким усердием сжигаете, если сами же их якобы построили?» - с иронией спрашиваю я. «Это эмоциональный ответ народа на бесчинства сербов, - объясняет Арман. - Мне кажется, у тебя сложилось ложное представление, что я не люблю сербов. Я к ним очень хорошо отношусь. Но есть историческая справедливость. Сербы начали как белградский пашалук (территория, управляемая турецким пашой) и закончат как занюханный белградский пашалук. После Косово от них сбежит и Воеводина». В глазах Армана мелькает мстительный огонек. «Вот посмотришь. Еще несколько десятилетий, и от сербов не останется даже памяти на земле».

Наша машина фыркает и заводится, и мы продолжаем путь до Призрена, до сербского монастыря Святых Архангелов.

Монастырь-тюрьма

Колючая проволока в несколько рядов. Крепкие ворота, боевые машины, часовой на вышке. Немецкий солдат в натовской форме с автоматом в руках спрашивает меня на ломаном английском: «Кто такая?» - «Журналистка». «Документы! - Он берет мое удостоверение и неохотно говорит: - Сейчас доложу начальству». Долгие и сложные переговоры. Наконец ворота открываются. «Уберите камеру, - предупреждают меня. - Здесь военный объект. Снимать запрещено».

Я в сербском монастыре Святых Архангелов ХIV века. Натовские солдаты дружно говорят мне: «Гутен таг!» Вокруг - сказочный пейзаж, ввергающий в состояние восторженной печали. Дикое горное ущелье, чистые ручьи, бегущие с вершин, и развалины древнего монастыря.

Немецкий офицер с сомнением смотрит на меня: «Я, конечно, спрошу, только вряд ли монахи захотят с вами говорить. Они никого не пускают». «Скажите им, я из России!» - кричу ему вслед. Это волшебный пароль. Из монастыря выходит игумен Бенедикт, молодой мужчина в черной рясе, пристально смотрит на меня и говорит: «Добро пожаловать! Потому что вы русская!»

Маленькая келья, где мы пьем кофе. Отец Бенедикт тихо рассказывает о катастрофе, постигшей монастырь: «Нас осталось только семеро. После того как в марте 2004 года толпа албанцев сожгла монастырь дотла, мы живем за колючей проволокой под охраной солдат. В ту страшную ночь, когда с Призрена пришли шестьсот албанцев, нас тоже охраняли натовцы - семь или восемь солдат. Мы сказали им: «Вызовите подкрепление!» Они не захотели: «У нас есть приказ спасти ваши жизни, и это все». Этот монастырь - историческое сокровище 1354 года, здесь сохранилась старая гробница сербского князя Душана. Те албанцы не были толпой сумасшедших. Это были хорошо организованные варвары, у которых была одна цель - уничтожить монастырь. Они выдвинули натовцам ультиматум: «Или вы вывезете монахов и мы сожжем монастырь, или мы подожжем его вместе с монахами». Нас вывезли, когда монастырь уже пылал. Албанцами двигала такая ненависть, что никто из них ничего не украл. Они все осквернили, разрушили и изгадили - даже то, что имело ценность и что можно было продать. Даже компьютеры. Три года мы восстанавливаем монастырь. Работа тяжелая, и мы дали друг другу клятву: если албанцы снова придут, мы отсюда не уйдем. Пусть жгут монастырь вместе с нами. «Вы храбрый человек, отец мой», - с уважением говорю я. «ЭТА жизнь не слишком важна для нас. Ценно то, что будет после. И потом, я живу на Балканах, а значит, ко многому привык. В 1998 году нас, монахов православного монастыря недалеко от Ораховца, похитили боевики УЧК - Армии освобождения Косово. Нас всех посадили в машину и повезли в лес, думаю, что на расстрел. Мы помолились и ждали конца. Но что-то изменилось. Боевики по рации получили другой приказ. Нас под конвоем доставили в албанское село, куда за нами приехал Красный Крест».

Отец Бенедикт - это огонь под спудом. Строгость устава и требования нравственного самосовершенствования диктуют ему сдержанность в поведении и дисциплину в словах. Но, помимо страсти к Богу, им владеет страсть к политике, не менее опьяняющая, чем любовная страсть. Он жадно расспрашивает меня о России, восторженно говорит о Путине. «Он был призван в ответ на наши молитвы. Путин - наша надежда. Все изменилось, когда к власти пришел этот сильный человек. Он два раза предупреждает, на третий раз - действует. Я чувствую, он нас не оставит. Новая сильная Россия вспомнила о Сербии. Кто и что мы без России? Без нашего вечного защитника? Как могли сербы так заблуждаться, думаю, что Евросоюз им может помочь? ЕС говорит: «Мы возьмем вас как часть Евросоюза, только перед этим отрежем вам голову, руки и ноги». Они готовы взять нас - раненую Сербию без Косово, без нашей души. И знаешь, когда они нами всерьез заинтересовались? Когда Газпром выдвинул важный проект - строительство газопровода через Балканы. Именно в Сербии, по замыслу России, который должен осуществиться в кратчайшие сроки, должны быть крупнейшие резервуары - хранилища газа. Теперь благодаря русским мы интересны для ЕС».

Отец Бенедикт говорит о цинизме политических обольстителей, об ошибках сербских политиков, о проблеме малых народов, жаждущих независимости. «Это ошибка, что все сидят и ждут, когда Косово объявит независимость, - размышляет он как стратег. - Нужно действовать сразу. Боснийским сербам, к примеру, надо немедленно объявлять независимость, прямо сейчас, раньше Косово. Тогда международное сообщество будет поставлено в сложное положение - если они откажут боснийским сербам, но признают независимость косовских албанцев».

Отец Бенедикт тревожится о будущем России, интересуется, кто такой Медведев и можно ли ему доверять, восхищается нашими успехами в военном деле. «Ах, какие чудесные ракеты вы испытали на днях!» - восклицает он. «Отец мой, - смущенно говорю я. - Я пропустила этот момент. Что за ракеты?» - «Это новое чудо техники!» Он сыплет техническими характеристиками, как профессиональный военный. «Такие ракеты - реальный ответ России Америке и наша общая защита». «Откуда вам все это известно?!» «Через Интернет, конечно. Мы не можем жить в стороне от мира».

Он бросает взгляд на мой новый телефон. «А-а, знаю. Nokia № 95. Я читал об этой новинке. Мы стараемся быть в курсе всего интересного в мире техники. Это важно. Нельзя пренебрегать достижениями человечества, которое движется вперед». «Сколько вам лет, отец мой?» - с любопытством спрашиваю я. «Тридцать». Молодое лицо и скорбный взгляд.

Он провожает меня у ворот монастыря. Одинокая фигура в черном, похожая на странную встревоженную птицу. Он машет мне вслед рукой: «Не забывайте о нас! Передайте привет России! Эти ворота всегда для вас открыты!»