«ОСНОВОЙ ВСЕГО ОСТАЕТСЯ ЛЮБОВЬ»

Источник материала:

Елена Коренева родилась в кинематографической семье. Ее отец Алексей Коренев — известный кинорежиссер и сценарист. Мама работала на «Мосфильме» ассистентом режиссера по актерам. Но, несмотря на это, Лена мечтала стать балериной. Она буквально спала с книгой «Жила была девочка» Галины Улановой, а самым счастливым был день, когда ей подарили пуанты. Но в балетное училище Большого театра Елену не приняли. Когда ей исполнилось 16 лет, произошло то, что определило дальнейшую судьбу будущей актрисы. Отец приступал к съемкам картины «Вас вызывает Таймыр» по сценарию Александра Галича. На одну из ролей ему нужна была девушка. «Что ты ищешь, — посоветовали ему друзья, — попробуй Лену...» Дочь с успехом прошла фотопробы и была утверждена на роль. К моменту завершения съемок Галич эмигрировал во Францию, и фильм «положили на полку». Но роль Елены не осталась не замеченной другими режиссерами — отовсюду стали поступать приглашения сняться в кино. После главной роли в фильме Андрея Кончаловского «Романс о влюбленных» Елена Коренева стала очень популярной актрисой. Наиболее известные фильмы с ее участием: «Ася», «Ярославна, королева Франции», «Сватовство гусара», «Тот самый Мюнхгаузен», «Покровские ворота». Недавно на экранах прошел сериал «Сестры по крови», где Коренева сыграла одну из главных ролей
— Елена Алексеевна, расскажите о родителях, о своем детстве.
— Мой отец коренной москвич, вырос в благополучной семье. Его отец был начальником финансового отдела Мосгорсовнархоза. Мама тоже была финансистом. Жили они в пятикомнатной квартире в центре Москвы. В то время все молодые люди увлекались либо футболом во дворе, либо самодеятельностью. Отец играл в драмкружке с Олегом Ефремовым. Мама, Наталья Андреевна, воспитывалась в семье тети (родителей репрессировали в 1937-м). А тетин муж, Соломон Ильич Новиков, преподавал философию марксизма во ВГИКе. Эльдар Рязанов, Сева Воронин и другие студенты приходили к нему домой пересдавать экзамены. Родители отца хотели, чтобы он был морским инженером. А мама сбила его «с пути истинного». Они вместе учились в школе, пока детей не разделили: класс мальчиков, класс девочек. Так вот, папа в 5-м классе дернул ее за косичку и передал записку: «Константинова! Я тебя люблю!». А потом, когда папе уже было 17 лет, они случайно увиделись в метро и очень скоро поженились.
— Когда вы стали актрисой, отец учил уму-разуму?
— Отец говорил: «Дочь! Всегда играй, по сути дела, себя», «Не влезай в шкуру своего персонажа, забывая о себе». Когда он снимал меня в своем фильме, очень боялся, что я окажусь неспособной: «Дочь! Это же искусство! Тебя ждут известные актеры Инна Макарова, Евгений Весник!» Я очень старалась, не хотела подвести папу! Однажды ему нужно было, чтобы я заплакала, а у меня не получалось. И вдруг он резко дал мне пощечину и скомандовал: «Мотор!». У меня был шок.
— Вспомните свою первую встречу с Кончаловским.
— Придя на кинопробы, я долго ждала Андрея Сергеевича. Меня уже стало возмущать, что зря теряю столько времени — сработал возрастной гонор. Мама, работающая ассистентом у Кончаловского, время от времени нервно говорила: «Леночка, полистай сценарий». И вдруг заходит черноволосый мужчина, со странным оливковым цветом кожи, в больших затемненных очках. Энергично разговаривая с кем-то, он время от времени посматривал на меня, а я держала позу, не подозревая еще, что это и есть Кончаловский. Вскоре меня ему представили. Я протянула руку для пожатия, он схватил ее и долго не выпускал, разговаривая и давая какие-то указания. От того, что он так по-мужски захватил мою руку, настроение переменилось. Он казался странным, забавным, несолидным, и уж совсем было странно, зачем он так держит мою руку. Первая встреча сыграла очень большую роль во всем, что было дальше. Зима, декабрь, я готовилась к экзаменам. Андрон меня усадил, стал о чем-то спрашивать. Я сидела напротив окна, в лицо мне бил свет, от этого было ощущение неудобства. Я старалась смотреть на афишу, висевшую напротив меня на стене. Все, что он говорил, особенно о моем сходстве с Ширли Мак-Лейн, очень меня раздражало, казалось банальным. Ее я никогда не видела, ничего не знала, но от мамы уже слышала, что Андрон говорил о моем сходстве с ней. На мое поведение он отреагировал довольно резко: «Я вам что-то говорю, задаю вопросы, а вам, мне кажется, так скучно, так неинтересно со мной беседовать. Даже отвечать не хотите. Афиша вам интереснее». Я же, стараясь держать себя, медленно ответила: «Знаете, я уже слышала про Ширли Мак-Лейн. Плакат у вас красивый, а вообще мне мешает этот свет». Андрон встрепенулся, вскочил, совершенно изменился, почувствовал себя неловко: «Пожалуйста. Я сейчас закрою окно». Он встал на подоконник, стал зашторивать окна. Шторы были тяжелые, плотные. Когда он их сдвинул, комната погрузилась в полную темноту.
— Ну, теперь лучше? — спросил он, широко улыбнувшись.
Этот вопрос я поняла по-женски, поскольку мы оказались в интимной обстановке.
— Теперь лучше, — сказала я.
Его поведение меня поразило. Я поняла, что он очень одаренный актер, гораздо более эмоциональный, чем многие из тех, кто именует себя актерами. Он все время в эмоциональном состоянии, у него очень живые реакции на ситуацию. И вдруг сказал: «Ты не похожа на русскую женщину».
Я в то время читала Цветаеву, Гумилева, а мальчик, в которого я была влюблена, рассказывал мне о Ницше. Я что-то сказала о марксизме-ленинизме, который мне предстояло сдавать. Он задал несколько вопросов об этом предмете, что тоже было забавно, — мы посмеялись. Неожиданно он прервал разговор и сказал:
—Ты кого-то любишь?
Я ответила:
— Да.
— Тебе плохо?
— Да.
— Я тебя очень хорошо понимаю.
Он вскочил и полез под тахту, на которой мы сидели, достал бутылку виски:
— Я понимаю, что такое любовь и почему ты грустишь.
Мы выпили за любовь. Он понимал меня. Это стало шагом друг к другу. А во время кинопробы был обмен репликами. Андрон сказал: «Я могу в тебя влюбиться». Не думаю, что он меня соблазнял. Просто в наших отношениях все становилось очень значительным, даже когда ничто этой значительности не предвещало. Банальные ситуации вдруг взрывались чувством. Когда у нас с Кончаловским начался роман, я переехала к нему и попала в совершенно другую среду, в другой уклад, где меня, грубо говоря, «перевоспитывали».
— Вы написали автобиографическую книгу. Какая глава далась труднее всего?
— В книге есть вещи, о которых не знали ни мама, ни сестра. Им было тяжело читать некоторые отрывки. Так же тяжело, как мне это написать. Ведь в книге в отношении себя я сняла все табу. Например, рассказала, что однажды вместе с мужем-американцем попробовала заняться групповым сексом... Еще описала жизненный кризис, когда чуть не покончила с собой, была на волосок от этого решения. Рассказываю про мою первую настоящую любовь, про встречу с Кончаловским, которая произошла в драматический момент разрыва этих отношений.
— А как вы познакомились со своим мужем-американцем?
— В январе 1982 года я с Ярмольником, Абдуловым и нашей приятельницей, американкой Микки, отправилась в гости, где обещали показать новые фильмы на видео. Микки предупредила: «Будут американцы из Института русского языка». Она и познакомила меня с Кевином — преподавателем русского языка, руководителем группы, только что приехавшей в Москву на полгода. Расставаясь, Абдулов пригласил американцев в театр. После «Юноны» Кевин стал звонить мне. Вечерами после спектаклей он всегда провожал меня домой. Однажды мы смотрели «Мастера и Маргариту» на Таганке. Кевину нужно было вернуться в общежитие не позднее 12 ночи. Он не успевал досмотреть спектакль, и я предложила заночевать у меня. Потом почувствовала, что влюбляюсь в него. А еще мне было очень весело оттого, что рядом со мной какой-то марсианин — хихикает в театре, когда все молчат, цитирует Пушкина, сидит до первых петухов в дымной кухне с русским столом, полным винегрета и водки, и поет: «Ты меня на рассвете разбудишь…» В День Святого Валентина Кевин подарил мне цветы и открытку: «Будь моей Валентиной!» и нарисовал большое сердце, пронзенное стрелой. В условленный день мы с Кевином предстали перед работницей загса. И вдруг она выбежала куда-то. «Мне не дадут расписаться, отомстят за несговорчивость с определенными инстанциями!» — паниковала я. Но тут появилась исчезнувшая дама и, приветливо улыбнувшись, подписала бумаги. После отъезда в Америку мое имя убрали из титров и кинословарей, а по Москве пошли слухи, что я спилась и повесилась.
— Говорили, что вы уехали покорять Голливуд. Но вам это не удалось?
— Я снималась с 16-ти лет, что было не очень хорошо для моего организма. Вот это подтолкнуло к мысли, что мне просто необходим многолетний отдых от профессии. Даже мысли о том, что я могу там работать, не было. Я устала от своей профессии, запуталась в ней. Кроме того, я человек робкий и стеснительный, поэтому представить себе, что могу быть актрисой в Голливуде, не могла. Мне казалось, что я не такая красивая, не такая смелая, как им нужно. Я хотела заняться самообразованием. Как жене аспиранта, мне полагались льготы на обучение, и я с удовольствием ими воспользовалась. Но мы прожили недолго. Кевин объяснял наш разрыв тем, что я эмоционально незрелая, инфантильная. Наверное, мой интерес к нему был продиктован защитой от мужчин-мачо, которые доминируют в России. Кстати, мужской шовинизм был присущ почти всем моим русским знакомым. Я бежала от этого, чтобы почувствовать себя личностью.
— Это правда, что вы работали в русском ресторане «Самовар»?
— Я попала туда совершенно случайно: мы с моей подругой Аленой, у которой я жила в Нью-Йорке, по вечерам ходили гулять. Зашли в «Самовар», и вдруг один из менеджеров говорит мне: «Лен, а приходи к нам работать. Нам официантки нужны». Я тогда рассмеялась — какой бред! Артистка Коренева, пусть даже бывшая, и вдруг «Самовар», эмигрантский ресторан. А потом подумала: «А что, если...» Денег у меня оставалось немного. И я решилась.
— Во что вы верите в этой жизни?
— Я верю в друзей, в чувство товарищества. Знаю, что есть верные, честные, преданные, мужественные люди. И есть друзья, которые просто берут тебя за шкирку и заставляют жить. Со мной это было. В Америке в жизни преобладает прагматизм, который определяет поступки людей. И я сказала своим друзьям: «Нам сейчас хорошо, но мы разбежимся со временем». Они держали пари, что этого не произойдет. Теперь для меня это самые близкие люди, мы переписываемся, встречаемся. Эти люди на огромном расстоянии, через океан, поддерживают меня морально.
— Вы о чем-нибудь жалеете?
— Наверное, только о том, что не родила ребенка. Еще несколько лет назад у меня была такая возможность, но, как говорится, не сложилось. В Америке я не знала, что со мной будет через полгода, а ребенку надо гарантировать нормальную жизнь, питание, обучение. Есть женщины, которые рожают, не задумываясь. Но я так не могла. Да и мужчины, от которых я хотела бы иметь детей, по разным причинам не готовы были к такому шагу. Теперь я понимаю, что женское счастье — это прежде всего дети, но исправить уже ничего нельзя... А вообще, основой всего остается любовь.
— Что для вас важнее — слово или поступок?
— Слово и поступок — очень близкие понятия. В настоящем смысле слово и есть поступок. Поэтому говорят, что слово очень весомо. Люди, которые попусту тратят слова, грешат словоблудием, навлекают на себя массу проблем. Они тратят энергию впустую и оттягивают момент осознания своего пустословия. Поступок — это следствие, конечный результат слова. Слова без поступков бессмысленны. Но когда вы говорите о поступке, вы имеете в виду поступок и действие. А это несколько разные вещи.
Артур МЕХТИЕВ