Источник материала:

Открытое сердце

Людмила Боровкова знает, в чем душа теплится

Самая знаменитая женщина–кардиохирург — персонаж вымышленный. Ищущая земной любви Мегги Райс из «Города ангелов». Если бы не романтический сюжет, много ли бы мы знали о тех, кого во всем мире можно пересчитать по пальцам? А на пространстве СНГ — так и на пальцах одной руки? Заведующей операционным блоком РНПЦ «Кардиология» Людмиле Боровковой невозможное удалось: она единственная в Беларуси женщина, которая ежедневно склоняется со скальпелем над святая святых — человеческим сердцем.

Да еще успевает курировать Витебский регион, вместе с профессором Юрием Островским наставляя специалистов только что созданного там кардиохирургического отделения. «Моя работа далека от голливудской лирики и философии, в ней гораздо больше прозы жизни», — предупреждает Людмила Васильевна. Тем интереснее ее «женский взгляд» на мир, куда, по нашим представлениям, вхожи только широкоплечие мужчины.

— Да, по–моему, у хирургии не женское лицо. И откровенно говоря, мой внешний облик совсем с ней не вяжется. Но так получилось: я попала в кардиохирургическую операционную после медицинского училища, по распределению, в качестве операционной сестры. Продолжала там работать и поступив в мединститут. А потом альтернативы, по существу, не было: идти в поликлинику работать на участок или пробовать себя в кардиохирургии. Коллеги были не против. Все, в общем, решилось само собой. Сразу, со студенческой скамьи, прийти в эту профессию невозможно, даже многим мужчинам.

— Нагрузки непомерные? Ведь операция может длиться и 6, и 8 часов...

— И дольше, если мы оперируем по поводу расслаивающей аневризмы грудной аорты, одной из самых тяжелых патологий. Но, наверное, «спасает» адреналин, гормон стресса — усталости не чувствуется. Кардиохирурги вообще очень стойкие...

— ...А живут, по статистике, в среднем гораздо меньше, чем другие медики.

— Почему же? Майкл Дебейки, знаменитейший кардиохирург, в свое время консультировавший Ельцина перед аортокоронарным шунтированием, не дожил всего несколько месяцев до столетнего юбилея. И уже в конце жизни перенес сложную операцию на аорте, которую провели его же ученики, после чего еще успешно преподавал.

— Так в чем тогда «эксклюзив» кардиохирургии?

— Пожалуй, главная особенность нашей работы (из которой вытекают как ее достоинства, так и недостатки) — в ее «командности». Здесь очень важно чувство локтя. Даже самый искусный виртуоз не может гарантировать результат, успех всегда — плод общего труда, согласованных действий операционной бригады, анестезиолога и перфузиологической службы. Везде, в каждой мелочи все должно быть комильфо. А для этого и люди должны быть особенными — натурами сильными, целеустремленными, умеющими отвечать за свои поступки, снова и снова начинать все с начала.

— Правда ли, что до кардиохирурга нужно расти пять–восемь лет?

— В среднем да. За один год делаешь первый шаг, за второй — другой... Потихонечку из третьих–четвертых ассистентов переходишь в первые, а потом и в «операторы». Наверное, у меня этот путь был несколько длиннее, а ступеней больше, потому что по жизни рядом со мной шли и дерзали мужчины.

— Сложно женщине в «сильной» профессии?

— Мои коллеги говорят: у нас нет мужчин и женщин, у нас есть только кардиохирурги. Все делится поровну — и нагрузка, и дежурства.

— 8 Марта как отмечаете?

— Мне говорят обычно: мы идем поздравлять медицинских сестер с праздником, ты с нами или как? В шутку, конечно... Ни в ущемленном, ни в привилегированном положении себя никогда не чувствовала: обычная работа, рутинная, фронт работы у всех одинаковый. Мне даже несколько проще: мужчины не могут «погасить» свой стресс слезами, а я — могу. К тому же у женщины есть генетическая предрасположенность к рукоделию, к шитью. Ведь мы, хирурги, чем занимаемся? Шьем! Стежок миллиметр–полтора. Настоящая работа белошвейки — серьезная, дотошная, ювелирная. Поэтому, наверное, моя любимая операция — аортокоронарное шунтирование.

— О кардиохирургах говорят: они моделируют смерть на операционном столе. У вас есть такое ощущение?

— Если мы работаем на открытом сердце, то на наших глазах при помощи специальных растворов сердце вначале замирает (так хирург получает возможность работать на небьющемся, «сухом» сердце, а выжить организму помогает все это время аппарат искусственного кровообращения во главе с перфузиологической бригадой), а потом постепенно начинает сокращаться, все сильнее и сильнее. Но этот процесс никогда не ассоциируется с «мертвым» сердцем — скорее со «спящим». Потому что только так можно выполнить все задуманное и продлить человеку жизнь.

— А не слишком ли много медицина берет на себя?

— Все предопределено не нами. Иногда, казалось бы, не должно быть никаких неожиданностей, но на операционном столе ты их получаешь. И наоборот: ты идешь на операцию с чувством, что шанс невелик, но он дается. И это не наша заслуга и не наша воля.

— Тогда, должно быть, у вас масса профессиональных суеверий?

— Только одно: если с операционного стола падает инструмент — это к неудаче. Тогда все побыстрее стараются наступить на него или поднять... В операционном блоке у нас есть две иконы. Когда отделение открывалось, то было освящено, тогда же нам подарили икону св. Пантелеймона, покровителя всех врачующих, вторая икона — св. Луки. Каждый пациент перед операцией всегда видит эти образа по правую руку от себя и знает их историю.

— Читатели всегда интересуются: душа, она все–таки в сердце?

— У меня пациенты спрашивают другое: какое у меня сердце? Обычно я отвечаю: большое и доброе. Хотя для кардиохирурга большое сердце — плохой признак, это, как правило, больное сердце. Но если исходить из того, что сердце всегда считалось сосредоточением доброты, всего лучшего, что есть в человеке, а душа — его квинтэссенцией, то, думаю, да, душа теплится именно в сердце... Но я не философ, я хирург.

Блиц–вопрос о личном

— Любимая книга?

— «Человек, который смеется» Виктора Гюго. Люблю классику — Чехова, Достоевского. Из женского чтива — Франсуазу Саган. Лучшее средство от бессонницы для меня — томик стихов, который по душе: Тютчев, Фет, Баратынский, наша Наталья Батракова.

— Фильм?

— Не «Город ангелов», а «Шоколад» с Жюльетт Бинош.

— Как восстанавливаете силы?

— В общении с друзьями и близкими мне по духу людьми. С моей собакой, с которой хочешь не хочешь нужно гулять дважды в день. Люблю баню, бассейн, пытаюсь выбираться на йогу, шейпинг. Минимум раз в неделю играем с ребенком в теннис, а когда сезон — катаемся на велосипедах.

— Можете работать «на автомате»?

— Это невозможно. Каждый пациент индивидуален, одного шаблона нет, тем более в искусстве сердечно–сосудистой хирургии. С другой стороны, профессионализм на то и вырабатывается, чтобы чувствовать себя спокойно, даже в разных нештатных ситуациях.

Автор публикации: Людмила ГАБАСОВА

Фото: Александр РУЖЕЧКА