XIX век на скамье подсудимых. Женская месть и отравление

Источник материала:

Осип Буяр очнулся от забытья первым. Оперся рукой о пол и с трудом сел, прислонившись спиной к стене. Голова у него кружилась, желудок болел невыносимо сильно, перед глазами мелькали светящиеся «мушки». Крепко зажмурившись, а затем широко открыв глаза, Осип избавился от «мушек» и увидел следующее. Эконом Иван Ярмолинский лежит у окна — хотел, судя по всему, распахнуть створки, чтобы глотнуть воздуха, да так и пал. Горничные Мария Золотухина и Мария Самусевич полулежат на небольшом диванчике — как видно, присели на него, чтобы переждать дурноту, и лишились чувств. Сырный мастер швейцарец Франц Бетшард, похоже, потерял сознание прямо за столом, потому что повалился на столешницу, опрокинув чашки…

История, которая будет рассказана сегодня, произошла 159 лет назад — в конце марта 1858 года — в принадлежащем князю Льву Радзивиллу фольварке Высокий Мозырского уезда. Действующими лицами истории стали княжеские слуги.

Чего боялись наши предки, жившие 150−200 лет назад, о чем мечтали, какое поведение считали предосудительным, в чем видели удачу, кому завидовали и кому сочувствовали, на чем экономили, какие новости обсуждали за обеденным столом и что при этом ели? В научных трудах ответов на эти вопросы не дается. Мы решили поступить по-другому: наша главная героиня — повседневность, а главный герой — обычный, или безымянный человек. А помогут нам документы судебных дел, хранящиеся в Национальном историческом архиве Беларуси.

Истцы и ответчики, правые и виноватые тех давних судебных разбирательств давно обрели вечный покой, но их поступки и слова продолжают жить. Запечатленные густыми чернилами на плотной шероховатой бумаге, они рассказывают нам историю страны и ее граждан сквозь призму бытовых забот и людских страстей.

Имена и фамилии действующих лиц, названия населенных пунктов, состав преступления и приговор суда даются без изменений. Образное описание намерений, чувств и мыслей героев является художественной интерпретацией материалов судебного дела.

Во всем виноват цирюльник!

Покачиваясь, письмоводитель Осип Буяр поднялся, пересек столовую и распахнул дверь в коридор: «На помощь! Люди! Нас отравили! Зовите врача!.. И пристава…»

Позвав на помощь, Осип Буяр на нетвердых ногах подошел к столу, за которым их компания какой-то час назад так дружно и весело распивала чай, снял крышку с самовара, осторожно вылил из него воду в стоящее рядом ведро и заглянул внутрь: на дне самовара лежали два небольших кусочка какого-то вещества. «Как есть отравили!» — произнес Осип.

«Потравленные» горничные, эконом и сырный мастер по одному приходили в себя и тут же сгибались пополам в приступах неудержимой рвоты. Врач распорядился положить их в смежных комнатах — мужчин и женщин отдельно — и до вечера «лечил болящих» от спазмов желудка и мучительной боли в животе. Представитель полиции — становой пристав — ждал, когда «потравленные» будут в состоянии давать показания и, дождавшись, восстановил с их слов картину произошедшего. Дело было так.

В тот день, как и в предыдущие, слуги собирались пить чай в 11 часов утра. Эконом Ярмолинский, письмоводитель Буяр, сырный мастер Бетшард и две горничные — обе с именем Мария — всегда пили чай отдельно от других слуг. Вскипятили самовар, накрыли на стол, принесли еду: яйца всмятку, ломти пирога с капустой (остались от воскресной трапезы), мед, баранки, сладкие сухари. Само собой, поставили на стол вазочки с вареньем: сливовым, брусничным и из белой черешни. Нарезали сыр — тот, что был признан некондиционным и отдан слугам. Уселись, разлили чай по чашкам, стали пить. Ну, а дальнейшее известно: у всех вдруг случился приступ дурноты, на глаза упала черная пелена.

На вопрос пристава, кто «крутился» рядом с самоваром, у кого была возможность подложить в него яд, ответили: «Так у каждого! На кухне тьма народа обреталась, чай ведь все пить собирались».

Но подозревать и опрашивать всех и каждого представителю полиции не пришлось. Врач, лечивший больных, посмотрел на кусочки вещества, найденного на дне самовара, и шепнул приставу:

— Похоже, что это арсеник.

— Аршен-ник, — присвистнул пристав, произнося название яда через «ш», потому что так ему было привычней, затем повернулся к слугам:

— Кто из вас здешний цирюльник? Ах ты. Как фамилия? Ты арестован! Руки за спину!

Аршеник, или арсеник, он же арсеникум — это окись мышьяка. На законных основаниях мышьяк мог иметься только у медиков — врачей, фельдшеров, аптекарей. Таким образом, при отравлении мышьяком следственная ниточка всегда тянулась к людям в белых халатах.

Почему же наш пристав заинтересовался не медиком, а цирюльником? Как известно, в Средние века цирюльники нередко выполняли обязанности врачей, пуская кровь, ставя банки, удаляя зубы. К середине XIX века — времени, когда происходила рассказываемая нами история, ситуация изменилась: теперь врачами были люди со специальным образованием. Фельдшеры — и те проходили курс врачевания, ухода за больными. Но — и это интересно! — если цирюльник больше не мог быть врачом, то «низовой врач» — фельдшер — зачастую мог и должен был выполнять обязанности цирюльника. Управляющий фольварком Радзивиллов нанял в княжеское имение фельдшера, подразумевая, что тот будет не только присматривать за заболевшими слугами, но также стричь и брить. Получается, что пристав не ошибся: арестовав цирюльника, он в его лице задержал и фельдшера.

Три увесистых пощечины — и признания готовы

Обязанности фельдшера-цирюльника в фольварке Высокий уже около года выполнял Василий Комарович. Пристав доставил Комаровича в участок вместе с женой Анной. Там, проверив документы супружеской четы и узнав, что Комаровичи происходят «из крестьянского сословия», пристав отвесил подозреваемому Василию три увесистых пощечины. И тут же получил признательные показания… от жены Василия Анны. Именно она положила в самовар мышьяк, и сделала это вот по какой причине.

Приехав с мужем к его новому месту службы, Анна ни минуты не сомневалась, что принадлежит к «сливкам» высшего общества (высшего среди слуг, разумеется). Но местные «сливки» — эконом, письмоводитель, иностранный мастер и две горничные — отказались принять ее в свой тесный кружок. Они всегда находили повод, чтобы посмеяться над Анной, а позже стали «чинить ей притеснения»: эконом добился запрета для Комаровичей на свободное пользование дровами из княжеского леса — теперь их приходилось покупать. Горничные пожаловались управляющему, что Анна совсем загоняла прислуживающую ей девчонку, в результате чего жена фельдшера-цирюльника лишилась служанки.

Анна горела желанием отомстить обидчикам, но травить их не собиралась: она хотела лишь посмеяться над теми, кто так часто смеялся над ней. «Что если подбросить им в еду слабительное? Пусть протошнятся, пусть побегают, схватившись за животы» — таков был ее план.

Анна была замужем за фельдшером около семи лет, но, как и до замужества, считала, что лекарства бывают только двух видов: от лихорадки и слабительное. Открыв медицинский шкафчик мужа, она взяла баночку с лекарством с той стороны, где, по ее мнению, «обреталось слабительное». Улучив минутку, положила «слабительное» в самовар, и надо же было такому случиться, чтобы невинное лекарство на самом деле оказалось мышьяком.

Выслушав показания невольной отравительницы, пристав тут же поехал назад в фольварок Высокий, чтобы обыскать медицинский шкафчик фельдшера: «Ну, как там положен еще какой яд?! А в самом фольварке есть обиженные, желающие свести счеты?! Глядишь, к утру половина обитателей Высокого будет перетравлена!»

Другие яды в шкафчике Василия Комаровича были. Согласно составленной полицией описи, у фельдшера нашли: 6 золотников сулемы (1 золотник — это около 4,2 г; сулема — хлорид ртути), 1,5 золотника мышьяка, 0,5 фунта (1 фунт — это около 0,4 кг) синего купороса (медной соли серной кислоты), бутыль водного раствора рвотного камня. Таким образом, Василий Комарович сел на скамью подсудимых рядом с женой.

Мужу — запрет на рецепты, жене — розги

Судил супругов Мозырский уездный суд. Анну Комарович обвиняли в отравлении 5 человек, фельдшера Василия Комаровича — в ненадлежащем хранении ядовитых медицинских препаратов. Анна пыталась спасти мужа, утверждая, что яды хранились должным образом — в шкафчике, закрытом на ключ. Мол, она, как хозяйка дома, знала, где лежит ключ, и взяла его, дождавшись ухода мужа. Но защита Анны рассыпалась, когда были заслушаны показания других обитателей Высокого. Так, садовник утверждал, что беспрепятственно брал из фельдшерского шкафчика синий купорос, а сторож признавался, что «одалживал» оттуда же мышьяк для травли мышей. Оба говорили, что делали это без ведома Комаровича, следовательно, шкафчик с медикаментами часто был открыт.

Суд признал фельдшера виновным и, на основании статьи 1098 Уложения о наказаниях, запретил Василию Комаровичу «иметь при себе аптеку», то есть медикаменты — как ядовитые, так и неядовитые. Продолжать фельдшерскую деятельность Комарович мог. Но, врачуя больных, он должен был лишь выписывать рецепты, составлять (смешивать) лекарства и продавать их больным он больше не имел права.

Анна Комарович также была признана виновной. Ее наказание на основании статей 88 и 1069: шесть недель в тюрьме. Но так как от действий Анны никто не пострадал, а сама отравительница раскаивалась в содеянном, то суд решил заменить ей тюремный срок на 25 ударов розгами. При этом была сделана оговорка: если жена фельдшера еще хоть раз из чувства мести подсыплет что-нибудь кому-нибудь в пищу, то ее накажут вдвое или даже втрое строже и сильнее. Пока же приговор суда — 25 ударов розгами — было велено привести в исполнение при Мозырском полицейском участке. Что и было сделано.