XX век на скамье подсудимых. Как белорус нашел бомбу на военном полигоне и принес ее домой

Источник материала:

«Так вот ты какая, бомба, — сказал Павел Брюховецкий, перекидывая с ладони на ладонь артиллерийский снаряд. — Ну-ка, посмотрим, что у тебя внутри». Он сел на лавку у окна, взял проволоку и вставил ее в отверстие в корпусе снаряда, пытаясь раскрыть его металлические створки. Корпус не поддавался. Тогда мужчина подошел к печи и подержал проволоку в огне. «Оставил бы ты эту бомбу, еще что случится», — предостерегла Павла жена Хима, усевшаяся на всякий случай в самом дальнем углу комнаты. «А-а, ничего не случится», — отмахнулся Павел, вставил раскаленную проволоку в отверстие снаряда и вдруг со страшным грохотом взлетел над лавкой. Брызнули оконные стекла. Комнату заволокло дымом.

Эта история произошла 106 лет назад осенью 1911 года в деревне Рудное, расположенной в нескольких верстах от местечка Хойники Речицкого уезда.

Чего боялись наши предки, жившие 100−200 лет назад, о чем мечтали, какое поведение считали предосудительным, в чем видели удачу, кому завидовали и кому сочувствовали, на чем экономили, какие новости обсуждали за обеденным столом и что при этом ели? В научных трудах ответов на эти вопросы не дается. Мы решили поступить по-другому: наша главная героиня — повседневность, а главный герой — обычный, или безымянный человек. А помогут нам документы судебных дел, хранящиеся в Национальном историческом архиве Беларуси.

Истцы и ответчики, правые и виноватые тех давних судебных разбирательств давно обрели вечный покой, но их поступки и слова продолжают жить. Запечатленные густыми чернилами на плотной шероховатой бумаге, они рассказывают нам историю страны и ее граждан сквозь призму бытовых забот и людских страстей.

Имена и фамилии действующих лиц, названия населенных пунктов, состав преступления и приговор суда даются без изменений. Образное описание намерений, чувств и мыслей героев является художественной интерпретацией материалов судебного дела.

«Вернувшись к себе в комнату, он достал из ящика с инструментами зубило и молоток и попытался «расколоть бомбу»

Артиллерийский снаряд в дом Павла Брюховецкого привез его 28-летний сын Давид. Вот как это получилось.

Каждое лето Давид уезжал из родной деревни в город на заработки. В этом году он отправился в Киев. Нашел работу в Водопроводном обществе, поселился в «казенной» комнате по улице Никольской. В один из своих выходных в начале октября Давид решил пойти в лес, поискать грибы. Углубился в чащу, немного заплутал и неожиданно для себя вышел на военный полигон. Побродил по нему с интересом: посмотрел на ямы от взрывов, потыкал носком сапога в «какие-то железные трубочки — не иначе пули», а потом вдруг «увидел бомбу, наполовину зарытую в землю». Давид достал ее, удивляясь тяжести снаряда, почистил и понес в свое временное пристанище на улице Никольской. По дороге его трижды останавливали (первые два раза — случайные прохожие, третий раз — городовой): спрашивали, где он отыскал такую красоту, просили дать подержать снаряд в руках, восхищенно присвистывали. Давид Брюховецкий был очень горд.

Вернувшись к себе в комнату, он достал из ящика с инструментами зубило и молоток и попытался «расколоть бомбу». Возился около получаса, но ничего не добился — заскучал и забросил свою находку под кровать. Там снаряд пролежал до начала ноября — времени отъезда Давида домой в деревню Рудное.

Дома мужчина вновь стал в центре внимания, показывая бомбу изумленным односельчанам, почему-то называвшим снаряд «пушкой». Любование бомбой длилось один день, потом интерес к ней угас, и Давид вновь забросил свою находку — на этот раз под лавку в отцовском доме.

«Когда дым рассеялся, Хима, не получившая ни единой царапины, увидела, что кисти рук мужа оторваны»

Мать Давида Хима Корнеевна «очень страшилась пушки» и просила отнести ее в сарай, но сын ответил, что в сарае «бомбу скрадут». Женщина с этим доводом согласилась, но на лавку, под которой лежал снаряд, ни разу не присела — более того, обходила скамью стороной.

Отец Давида Павел Игнатьевич не в пример жене бомбой заинтересовался. Раскаленная проволока, которую он засунул в отверстие снаряда, воспламенила порох, и шрапнель — снаряд, который принес в дом Давид, относился к шрапнели — взорвался. 39 свинцовых пуль, вырвавшись на свободу, изрешетили оконные косяки, стены и потолок комнаты. Взрывная волна выбила стекла всех четырех окон. Проволока, которой Павел пытался «расколоть» снаряд, повисла на полотенце, покрывавшем иконы в «красном углу» избы.

Сила взрыва приподняла над лавкой 55-летнего Павла Брюховецкого и отбросила его к печи. Когда дым рассеялся, Хима (не получившая ни единой царапины) увидела, что кисти рук мужа оторваны, левая нога раздроблена, пах и живот «вырваны и обливаются кровью». При этом Павел был в сознании. Женщина стала кричать, звать на помощь.

После взрыва раненый прожил около двух часов. Он успел дать показания прибывшему на место взрыва полицейскому уряднику Потапову («бомбу решил разломать сам — никто не подзадоривал», «с сыном Давидом находился в хороших отношениях и умысла на свою смерть от него не ждал»), а потом умер «в страшных муках». Урядник стал обыскивать избу: нет ли в ней еще каких снарядов или оружия? Но обнаружил лишь характерные предметы деревенского быта: простую мебель, посуду на полке у печи и в коробе, белье и одежду в двух сундуках. Правда, на дне сундуков лежали книги — много книг, что не типично для крестьянских семей того времени. Но все это были сказки, причем сказки, дозволенные цензурой, в чем Потопов убедился, сверившись с соответствующим списком.

«Давид был уверен — найденная им бомба «холостая»

Давид Брюховецкий вернулся домой часа через полтора после взрыва (был в гостях). Он успел попрощаться с отцом, а на следующий день убитый горем и изумленный до немоты слушал выводы эксперта — бывшего артиллерийского офицера, специально приглашенного в деревню Рудное для осмотра «остатков бомбы». Давид не понимал, почему снаряд взорвался. Он был уверен в том, что найденная им бомба «холостая», так как «неоднократно слышал, что на учениях стреляют холостыми».

«Откуда ей быть боевой? — шептал он. — Сейчас ведь не война».

Но у эксперта (его фамилия в документах не сохранилась) сомнений не было: Давид нашел и принес в дом шрапнель — артиллерийский снаряд, изобретенный славным британским капитаном по имени Генри Шрэпнел и с тех пор дважды усовершенствованный. Об этом свидетельствовали все приметы, в том числе и характерное отверстие в корпусе снаряда, куда вставлялась запальная трубка. Не в него ли втыкали проволоку неразумные обыватели?

Не было у эксперта сомнений и в том, что Давид Брюховецкий не украл снаряд, а нашел его на военном полигоне. «Полоски с нарезами» на корпусе снаряда указывали на «шрапнель стрелянную», которая при выстреле могла не взорваться «по многим причинам к данному делу не относящимся».

Выслушав эксперта, урядник Потапов объявил Давиду:

— Сейчас составлю протокол, и ты пойдешь под суд.

— За что? — перепугался тот.

— За то, что принес в дом боевой снаряд и бросил его под лавку, — ответил урядник. — В присутствии понятых объявляю тебе, что ты не имеешь права отлучаться от места приписки. Понял ли? До суда обязан быть в своей хате в деревне!

«Я, как человек неграмотный и малоразвитой, опасаюсь, что на суде не смогу свидетельствовать в свою пользу»

Судил героя нашей истории Минский Окружной суд. Давид Брюховецкий обвинялся в небрежном хранении взрывчатых веществ и в неосмотрительности, которая привела к смерти человека (3 часть 118 статьи и статья 1466 Уложения о Наказаниях). К процессу Давид подготовился заранее, отправив в судебную канцелярию «Прошение», в котором… всячески расписывал, сколь он темен и необразован: «Я, как человек крайне бедный, поверенного за себя поставить не могу, а как человек неграмотный и малоразвитой, опасаюсь, что на суде не смогу свидетельствовать в свою пользу. Прошу, поэтому, принять настоящее мое прошение, в качестве объяснения по делу». Далее Давид писал, что найденный им снаряд он принял за холостой, а значит, обвинять его в небрежном хранении взрывчатых веществ «дело неподходящее». Мужчина просил освободить его от «всяческого наказания», так как он и без того уж понес «тяжелейшую кару, трагически потеряв отца».

Суд, тем не менее, признал Давида Павловича Брюховецкого виновным по обеим статьям, отметив, что 28-летний самостоятельный мужчина не несмышленый мальчик, который тащит в дом, что ни попадя. Брюховецкий мог и должен был задуматься об «опасности от снаряда», предвидеть ее и принять меры предосторожности. Таким образом, взрыв — следствие его беспечности.

Однако, определяя кару для Давида, суд неожиданно принял во внимание ту самую «неразвитость», о которой много говорил подсудимый, и решил понизить «крайне невежественному» Брюховецкому наказание на 2 степени, приговорив героя нашей истории к «низшей мере, возможной по данным статьям»: 7 дням ареста и церковному покаянию.

В чем именно заключались «темнота и тупоумие» здорового умственно и психически Давида, сумевшего некогда отказаться от уготованного ему крестьянского будущего и обучиться «городскому ремеслу», подолгу жившего в Минске и Киеве, общавшегося с разными людьми, дававшего, наконец, внятные и четкие показания при допросе, понять из материалов судебного дела не удалось.

Теги: Минск