«Пойманного преступника трудно было осудить». Как в 19 веке белорусские рыбаки занимались браконьерством

Источник материала:

«Если растереть это средство с кашей, тестом или горохом и бросить в реку, то по прошествии малого времени косяк рыбы всплывет на поверхность. Поначалу рыба будет одуревшей: станет пускать пузыри, бить хвостом. А потом сделается вялой: ляжет на бок и отдастся на волю течения. Тогда ее можно брать руками». Эти слова были произнесены в 1883 году в стенах Минского окружного суда рыбаком, привлеченным на суд в качестве очевидца. Задачей рыбака было описать запрещенный способ рыбной ловли с помощью ядовитого вещества под названием кукельван.

Кукельван для «дурного» пива и богатого улова

Дореволюционные словари сообщают нам, что кукельван — это вьющийся кустарник, который растет в Юго-Восточной Азии. Плоды его горьки и ядовиты. Заготавливают их, высушивая и растирая в порошок, чтобы применять в медицине, а также «чтобы травить насекомых». Но это «благородные» способы использования кукельвана. В XIX веке были распространены и неблагородные: кукельван добавляли в «худые сорта» пива, чтобы придать напитку горечь (по другим сведениям — не горечь, а «одуряющие» свойства) и чтобы ловить рыбу.

Составители словарей утверждали, что рыбная ловля с помощью кукельвана «крайне истребительна», так как рыба от ядовитого порошка не только всплывает на поверхность, но и «выходит на мель, забивается в траву», где массово гибнет. У рыбаков, которые лично видели, как «ловят на кукельван», был иной опыт: они говорили, что рыба далеко не всегда умирает, а, полежав в траве или поплавав боком, «отходит» — поворачивается «на брюхо» и уплывает на глубину. Эксперты также считали, что из-за ядовитого кукельвана рыба становится непригодной для употребления в пищу. А вот рыбаки-браконьеры рассказывали о том, что ели пойманную с помощью кукельвана рыбу без каких-либо (видимых) последствий для здоровья.

Но кто бы ни был прав, а ловить рыбу «посредством отравляющих веществ» было запрещено законом. В «Уложении о наказаниях» — дореволюционном уголовном кодексе — существовала статья 1624, которая предусматривала ответственность за «истребление рыбы в прудах и реках» с помощью яда. Виновные в данном преступлении «заключались в тюрьму» на срок от четырех до восьми месяцев. Тем не менее рыбу «на кукельван» в конце XIX — начале XX веков рыбаки-браконьеры ловили много и часто. Об этом можно судить по документам, сохранившимся в Национальном историческом архиве Беларуси. Ознакомившись с ними, нетрудно восстановить картину браконьерской рыбалки.

«Шла отравленная рыба, а кто травил — не знаю»

Рыбак медленно плывет на лодке и понемногу рассыпает приманку с кукельваном. Затем ждет. Через полчаса из воды показывается отравленная рыба. Она «трепыхается» на поверхности 15−30 минут. В течение этого времени ее можно ловить. Чем? Чаще всего руками, потому что в случае появления полиции, ареста и обыска сачок и подсака станут «уличающими предметами». Удобно вытаскивать рыбу из воды кувшином с широким горлом. Кувшин не улика, во всяком случае, не явная улика, так как всегда можно сказать, что в нем было молоко или квас. А вот от глиняной плошки, в которой лежала ядовитая приманка, следует избавиться, как только она опустеет: разбить и выбросить за борт.

За 7−10 минут подобной рыбалки браконьер вытаскивал из воды «сверх полпуда рыбы» (1 пуд — 16,38 кг). Всех 15−30 минут (пока действует кукельван) у нарушителя закона, как правило, не было: и ловить рыбу, и покидать место преступления нужно было в спешке. Опасаться браконьеру следовало «сторожа по водяной части», полицейского и случайных свидетелей, которые могли донести властям.

«Сторожем по водяной части» в народе называли пристанского сторожа. У него была постовая будка на реке, имелась лодка. Обязанностью такого сторожа было следить за порядком на воде. На представителей полиции (урядников, стражников) подобная обязанность не возлагалась, но они часто использовали реку в качестве транспортной ленты, «проезжая на лодке от деревни к деревне».

О случайных свидетелях разговор особый. Как известно, в Беларуси 20 800 рек, общая длина которых превышает 90 тысяч километров. Но найти уединенное место на этих десятках тысяч километров уже в конце XIX — начале XX века было не так-то просто. На воде были лодки с рыбаками (не браконьерами). Удили рыбу и с берега. Кто-то ходил по воде в поисках брода, а кто-то измерял глубину реки, чтобы узнать, пройдет ли здесь его «лайба» («большая лодка» или «небольшое судно» — так характеризуют лайбы в источниках). Кроме того, даже в самых глухих, заболоченных и труднодоступных прибрежных местах обязательно были люди: один до утра искал не вернувшуюся «с паши» корову, второй — пропавшего гуся, третий жал траву, четвертый собирал полезные травы и так далее. Рыбак-браконьер, кружащийся на лодке и запускающий руки (кувшин, сачок) в воду, был виден им издалека.

Таким образом, свидетели преступной рыбалки зачастую находились, и поймать браконьера было сравнительно нетрудно. Проблема заключалась в другом: пойманного преступника трудно было осудить. Дело в том, что «трепыхающаяся» вокруг рыбака рыба и даже заполненная отравленным уловом лодка еще не являлись фактами умышленного истребления рыбы. Необходимо было доказать, что именно этот человек бросал в реку кукельван. Понятно, что в этом никто не признавался. Напротив, пойманный браконьер старался представить дело так, будто бы он оказался не в том месте и не в то время. «Я ехал на лодке и издали увидел, как какие-то два парня что-то кидали в воду с моста. Потом из воды показалась рыба, ну я и собрал ее. А парни убежали». «Здесь был какой-то старик, который бросал в воду хлеб, а потом стал вытаскивать рыбу. Я проехал мимо, рыбы не касался, но ниже по течению набрал в свою лодку немного одуревших плоточек: все равно им пропадать, а мне ужин». Или совсем кратко: «Шла отравленная рыба, а кто травил — не знаю».

Однако был в толковании закона один нюанс, любимый следователями и ненавидимый браконьерами: если один и тот же человек трижды попадался на реке рядом с отравленной кукельваном рыбой, то судьи были вправе считать его «вполне изобличенным», виновным. И неважно, что никто не видел, как этот рыбак бросал в воду яд. Считалось, что невозможно трижды оказываться не в том месте и не в то время.

«Его осуждали: мол, пакостно ловишь»

Как раз о таком случае — третьем аресте заядлого браконьера — повествует одно из любопытных судебных дел. Его главные герои — 37-летний мещанин местечка Копаткевичи Мозырского уезда (сейчас Петриковский район Гомельской области) Осип Кирбай, река Птичь, ну и кукельван.

В первый раз Осипа Кирбая арестовывали по обвинению в истреблении рыбы отравой в одиночку, во второй раз — вместе с двумя молодыми сообщниками Федором Щуриком и Григорием Титовым. Тогда трое браконьеров удерживали лодки поперек течения, практически перекрыв Птичь «в нешироком месте» и лихорадочно наполняя свои плавательные средства рыбой. Наказания по вышеперечисленным причинам избежали все трое.

О том, сколько раз Кирбай рыбачил с помощью кукельвана, но при этом не был пойман, мог бы сказать только он сам. Жители Копаткевичей и окрестных деревень знали, что Осип браконьер. Его осуждали: мол, пакостно ловишь. На что Осип отвечал порицающему следующее: «Тебе голова обо мне болит? Поймают — отсижу пару месяцев. Разве ж не сидят люди?».

Роковой для Кирбая стала рыбалка, которую он предпринял 13 июня 1911 года в трех верстах от Копаткевичей около урочища Паршивая Лука. В то утро он едва успел высыпать в воду кукельван, как на реке показалась лодка полицейского стражника Копаткевичей Павла Артемоновича, плывшего в ближайшую деревню.

Свое присутствие на реке Кирбай объяснил полицейскому поисками брода. Но легко представить, с какой тревогой браконьер вглядывался в воду, молясь, чтобы кукельван не стал действовать раньше времени.

Рыба всплыла через положенные 30 минут. Лодка Артемоновича к тому времени давно ушла, но… стала возвращаться: стражник справился с делами раньше, чем рассчитывал. Заметив, что навстречу ему «плещется» отравленная рыба Артемонович усиленно заработал веслами. Осип при появлении стражника бросил все — лодку, улов, кувшин и завернутый в тряпку сачок, чтобы вброд перейти на другой берег и скрыться в кустах.

Артемонович составил протокол и уведомил о случившемся пристанского сторожа Мозырской Судоходной Дистанции Ивана Лешкевича. Последний мог многое рассказать суду о Кирбае.

Осипу Кирбаю действительно пришлось отсидеть в тюрьме, но только не пару месяцев, как он рассчитывал. «Ввиду упорного запирательства» Минский окружной суд решил «посадить Кирбая на 6 месяцев». Наказание пришлось отбыть сполна.

О браконьерских способах рыбной ловли у нас все. Но есть еще пара слов о том, как — какими способами — ловили рыбу в конце XIX — начале XX веков «честные рыбаки». Выступая свидетелями по делу браконьеров, они объясняли, что сами делали на реке. Вот фразы, которые произносились чаще всего: «Я ловил рыбу «дорожкою» и «Мы ловили рыбу плавным волочком». О «дорожке» в источниках сказано, что это «род сети». Объяснений тому, что значит ловить «плавным волочком», не приводится, как это бывает в тех случаях, когда говорят об общеизвестном, всем понятном.