Главный экономист ЕБРР - о Беларуси, Трампе, Brexit и цене на нефть

Источник материала:

Сегодня вечером в Минске главный экономист Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР) Сергей Гуриев представит ежегодный исследовательский отчет Transition Report, посвященный неравенству. Накануне, после прилета в белорусскую столицу, на пути из аэропорта в гостиницу г-н Гуриев ответил на вопросы корреспондента TUT.BY.

Сергей Гуриев родился 21 октября 1971 года в Орджоникидзе. В 1993 году окончил Московский физико-технический институт. В 1997—1998 годах стажировался на экономическом факультете Массачусетского технологического института. Имеет степень кандидата физико-математических наук и доктора экономических наук. В течение 2004−2013 годов был штатным профессором экономики и ректором Российской экономической школы в Москве. В 2009—2011 годах был включен в первую сотню «Кадрового резерва» президента России. В 2013 году покинул РФ и переехал во Францию после обысков группы экспертов по «делу ЮКОСа». С 3 ноября 2015 года главный экономист Европейского банка реконструкции и развития. Входил в совет директоров ряда крупных российских компаний. Публиковался в ежедневном издании РФ «Ведомости», в газетах New York Times, Financial Times, Washington Post, журнале Forbes.

Свой новый доклад ЕБРР основывал на исследовании более 51 000 домохозяйств в 34 странах (29 посткоммунистических, а также на Кипре, в Германии, Греции, Италии и Турции), проведенного в конце 2015 — первой половине 2016 г. В этом году ежегодный отчет банка о переходных экономиках впервые посвящен неравенству и социально ориентированному (инклюзивному) экономическому росту, бенефициарами которого становятся все слои населения. Не только СССР, но и все остальные страны бывшего советского блока, а также бывшие советские республики столкнулись 25 лет назад (или чуть больше) с необходимостью кардинальных экономических реформ.

Кто же выиграл и кто проиграл от реформ? Переход от плановой экономики к рыночной, осуществленный в 30 странах, привел к разным результатам. В некоторых странах построена рыночная экономика и демократическая политическая система, в других — институты «капитализма для своих» (crony capitalism). «Наши результаты говорят о том, что первые годы реформ были очень болезненными для подавляющего большинства семей — кроме самых богатых и самых образованных. Последующий рост привел к росту доходов почти для всех, но больше всего от реформ выиграло опять-таки наиболее образованное и обеспеченное меньшинство. В этом смысле те проблемы, с которыми сегодня сталкиваются развитые страны, проявились в переходных экономиках гораздо раньше. Несмотря на рост ВВП, большинство населения было недовольно происходящим и голосовало за популистов — как раз потому, что выгоды от реформ доставались меньшинству. При этом во многих странах популисты не выполнили своих обещаний, перераспределяя ресурсы в первую очередь в пользу своего окружения, а также инвестируя их в пропаганду и цензуру — с тем чтобы остаться у власти, несмотря на отсутствие ощутимых социально-экономических достижений», написал Сергей Гуриев в своей статье для «Ведомостей».

— Чем Беларусь в вашем докладе отличается от других посткоммунистических стран?

— Беларусь не сильно отличается от других стран региона. Примерно 80% населения увидели скромный рост доходов. А 10−20% получили наибольший выигрыш от реформ последних 25 лет. Но в Беларуси уровень неравенства ниже, чем в других странах. Беларусь отличается в лучшую сторону, например, от соседней Украины. В том смысле, что даже самые бедные слои населения выиграли от реформ.

— Сейчас в Беларуси как раз идет дискуссия насчет необходимости структурных реформ. Послушав ваши выводы, многие люди решат, что, мол, зачем они нужны, если все сливки снимает элита.

— Разговоры о дорожной карте реформ, структурных преобразованиях необходимы уже из-за того, что Беларусь сталкивается с серьезными экономическими вызовами. Экономический рост, который продолжался около 20 лет, закончился. Он резко замедлился в последние несколько лет. Потом Беларусь попала в рецессию. 2 года рецессии — такого при правлении нынешнего президента не бывало. Это достаточно серьезная рецессия, приведшая к снижению доходов, проблемам с инфляцией, дефицитом госбюджета, ростом государственного долга. Без преобразований нельзя выйти на траекторию быстрого и устойчивого экономического роста. Эти изменения нужны не потому что, кому-то нравится слово «реформы», а потому что для роста доходов нужна более конкурентоспособная экономика. Когда мы говорим о реформах, то их надо проводить таким образом, чтобы защитить наиболее уязвимые слои населения. К сожалению, не всем странам это удается. Наш доклад показывает, что во многих странах с переходной экономикой этого сделать не удалось.

— Почему?

— Мне кажется, реформаторы недооценили тяжесть реформ. Они считали, что начальная рецессия и спад доходов будут минимальными. Рост возобновится очень скоро. Они недооценили последствия реформ. Они не думали, как помочь социально уязвимым слоям населения. Сейчас мы знаем уже больше, как это сделать. Можно привести в пример Украину, где сокращены субсидии на потребление энергии. И где вместо того, чтобы субсидировать все энергопотребление, субсидии сосредоточены на самых бедных. Это привело к экономии для бюджета. При этом наиболее уязвимые слои пострадали в меньшей степени. Это нормально. Потому что если вы субсидируете цены на электроэнергию, то чем богаче человек, чем больше у него квартира, чем больше у него электроприборов, тем больше вы ему субсидий и даете. Это несправедливо и неэффективно.

— Структурные реформы — это общие слова. Какие именно преобразования необходимы? Нас вот пугают страшным словом «приватизация».

— Приватизация — это, безусловно, необходимая мера. Для того, чтобы добиться повышения эффективности и роста конкурентоспособности предприятий, их необходимо поместить в конкурентную среду, отделив от государства. У них должны быть правильные стимулы для инвестиций в новые технологии, организации производства более эффективными методами. Но приватизацию необходимо провести честным и прозрачным образом, чтобы не было сомнений, что предприятия проданы наиболее эффективному владельцу, чтобы не было сомнений, что этот владелец заплатил больше денег в бюджет. Да, в странах, где оперирует ЕББР, были примеры неудачных приватизационных сделок, но это не означает, что приватизацию нельзя проводить хорошо. Было много и удачных примеров. Когда государство заработало большие деньги, а предприятия повышали свою эффективность, конкурировали не только на внутреннем, но и на международных рынках.

— Какие реформы еще необходимы? МВФ настаивает на реформе в секторе ЖКХ, выравнивании тарифов на перевозки, отмене перекрестного субсидировании…

— Да, реформы в этих секторах необходимы. Кроме того, Беларусь нуждается в развитии инфраструктуры. Причем в инвестициях в инфраструктуру на коммерческой основе [а не просто во вливании денег]. Мы сейчас ведем переговоры по поводу государственно-частного партнерства в дорожном строительстве в Беларуси. Чтобы привлечь частные деньги сюда, необходим как раз такой механизм, как ГЧП. Мы обладаем знаниями, экспертизой таких проектов. Готовы вместе с частным сектором инвестировать как в дорожную инфраструктуру, так и, например, муниципальные объекты ЖКХ.

— Что иностранных инвесторов смущает в Беларуси?

— Есть еще потенциал в улучшении бизнес-климата. Хотя в рейтинге Doing Business Беларусь занимает 37 место. Основная проблема модели, построенной на доминировании государственного сектора, заключается в том, что с госпредприятиями сложно конкурировать. Пока не будет создана критическая масса частных предприятий, частный бизнес будет всегда находиться в подчиненном положении. Это отпугивает и иностранных инвесторов.

— Говорят, что инвесторы замерли в ожидании новой программы Беларуси с Международным валютным фондом (МВФ).

— Нельзя сказать, что для инвесторов это является единственным необходимым и достаточным условиям. Но, согласен, существенным положительным фактором. Беларусь не находится в отчаянном состоянии. Но программа МВФ поможет убедить инвесторов, что правительство привержено курсу структурных реформ. Соглашение с Фондом включает обязательства, какие реформы и когда будут проводиться. В этом смысле такая предсказуемость поможет привлечь инвесторов. Для нас, банка, это также является фактором, увеличивающим предсказуемость экономической политики.

— Аналитики ЕБРР ожидают, что ВВП Беларуси в 2017 году может вырасти на 1%. Чем обосновывается выход на траекторию роста после двухлетней рецессии? Беларусь нащупала дно и сможет от него оттолкнуться?

— Рецессия в Беларуси была во многом вызвана рецессий в России, крупнейшем [торговом и финансовом] партнере Беларуси. Сейчас РФ выходит из рецессии, будет спрос на белорусские товары. Цены на нефть немного повысились, это означает, что одна из ключевых статей белорусского экспорта — нефтепродукты — тоже будут дорожать. Поэтому ситуация должна улучшаться. Хотя, конечно, после любой рецессии остается наследие плохих долгов. По некоторым оценкам, в банковской системе Беларуси этот показатель существенный — около 15%. Их надо как-то реструктуризировать.

— Уже после выхода вашего прогноза на этот год Александр Лукашенко поставил задачу выйти на среднюю зарплату в 2017 году в 500 долларов. Местные эксперты и экономисты в этом усмотрели тревожный сигнал. Потому что, по их мнению, обеспечить это можно будет только с помощью включения печатного станка… Вы эти риски не оценивали?

— Мы поддерживаем режим таргетирования инфляции, а не валютного курса. Мы рады тому, что инфляция снижается. Вполне вероятно, что в ближайшем будущем мы уже увидим однозначные цифры инфляции. Безусловно, если Национальный банк начинает печатать деньги, это приводит к всплеску инфляции. Это так или иначе приведет к дальнейшей долларизации экономики, и не поможет развитию экономики. Мы рекомендуем смотреть за рисками всплеска инфляции, и пока мы видим, что Нацбанку это удается.

— Какой прогноз по цене на нефть в ЕБРР?

— Наш последний официальный макроэкономический прогноз был сделан в ноябре с оценкой 50−55 доллар за баррель, и мы до сих пор его придерживаемся. На самом деле, есть много рисков как понижения, так и повышения нефтяных цен. Президент США Дональд Трамп подписывает указы по либерализации строительства нефтепроводов. Вполне возможно, что он выполнит свои обещания по либерализации добычи и экспорта нефти, что может привести к снижению цен на нефть. С другой стороны, геополитическая напряженность на Ближнем Востоке может привести к повышению цен на нефть. Тоже самое касается неопределенности отношений нового президента США к соглашению с Ираном.

— Некоторые западные экономисты недоумевают от того, что Беларусь, которая добывает лишь 1,6 млн нефти в год и то ее продает за границу, является одним из крупнейших экспортеров нефтепродуктов в мире. Они видят в этом некий экономический алогизм, от которого неплохо бы избавиться. Как вы можете прокомментировать данный факт?

— Это наследие советской модели экономического развития, чтобы республики понимали выгоду от своего сотрудничества [с РСФСР]. Сейчас нефтепереработка в Беларуси также зависит от российской нефти, от цены, по какой сырье может попасть в Беларусь. А процветание Беларуси во многом зависит от отношений с Россией. Но это отношения между Россией и Беларусью, здесь перемешиваются политика и геополитика. Это не моя работа как экономиста.

— Вы упомянули уже Дональда Трампа. Но когда он только победил, биржи отреагировали довольно нервно. Многие бизнесмены пребывали в недоумении от того, что непонятно, что от нового президента ожидать. Сейчас ситуация нормализировалась? Какие у вас как экономиста ожидании от действий Трампа?

— Биржи реагируют позитивно, потому что Дональд Трамп — это республиканский президент, который пообещал серьезное снижение корпоративных налогов. Надо понимать, что курс биржи не отражает ожиданий темпов роста экономики. Курс биржи отражает ожидания рынка от корпоративной прибыли в будущем. Поэтому любое снижение налогов должно приводить к росту цен на акции. Сейчас акции компаний торгуются на американских биржах на довольно высоких уровнях. Но в дальнейшем ситуация остается довольно непредсказуемой. Есть целый ряд назначений, который еще не сделаны. И есть целый ряд заявлений, который могут привести к увеличению неопределенности в области политики США и на Ближнем Востоке, и в Европе, и в отношениях с Китаем, и в отношениях с Мексикой. Поэтому сложно пока говорить, что произойдет.

Для нашего региона есть дополнительные риски, связанные с тем, что обещания Дональда Трампа по разворачиванию большого инфраструктурного пакета в Америке, финансированию строительства инфраструктуры, приведет к росту процентных ставок, это означает, что из стран с развивающейся экономикой капитал может перетечь в США. Поэтому мы очень внимательно следим за этими рисками.

— Вы не упомянули про российско-американские отношения. А это тоже одно из важных ожиданий? Наладятся ли они на ваш взгляд?

— Трудно об этом пока говорить. Мы много раз слышали, что президент Трамп собирался начать новые переговоры с президентом России. С другой стороны, на слушаниях в Сенате и кандидат на должность госсекретаря, и кандидат на должность министра финансов выступали с традиционных республиканских консервативных позиций, убежали сенаторов, что они привержены курсу сдерживания России.

— Как вы сейчас охарактеризуете экономическое состояние в России?

— Мы прогнозируем окончания рецессии, выход на траекторию небольшого роста 1−1,5 в год. Но это также будет зависеть от цен на нефть, удастся ли выйти из изоляции, восстановить отношения с Западом. Но этого темпа роста недостаточно, чтобы сократить отставание от развитых стран. При них Россию в ближайшем будущем по уровню жизни обгонит Китай. Это не те темпы роста, как если бы Россия не была в изоляции, проводила структурные реформы, привлекала инвестиции. Потому что сегодня лучшие технологии и лучшие управленческие практики сосредоточены в глобальных компаниях.

— Насколько реально, что в ближайшем будущем Россия выйдет из изоляции?

— Это одно из решений американской администрации, которое сложно предсказать.

— А сырьевая зависимость экономики России сохранится?

— При нынешних ценах на нефть Россия по-прежнему будет одним из ведущих производителей и экспортеров нефти. Даже при ценах 50−55 долларов за баррель производство нефти в России выгодно и рентабельно, приносит много денег в бюджет. В целом нет ничего страшного в том, чтобы страна специализировалась на экспорте природных ресурсов. Есть много таких стран, которым удалось добиться высокого уровня жизни, построить устойчивые демократические институты (например, Норвегия, Канада, Австралия). Из недавно вступивших в Организацию экономического сотрудничества и развития стран Чили. В этом нет ничего страшного. Но действительно Россия остается зависимой от экспорта нефти.

— Еще одна актуальная глобальная тема это Brexit. Как она может повлиять на ситуацию в регионе?

— Большинство наших стран-операций не торгуют напрямую с Великобританией. Тем не менее, ключевые партнеры Великобритании — крупнейшие страны Евросоюза — пострадают от Brexit, потеряют в темпах экономического роста. Этот эффект наверняка повлияет на страны-операции ЕБРР. Но мы до сих пор не знаем, как произойдет Brexit. [Премьер-министр Великобритании] Тереза Мэй заявила, что есть план выйти с общего рынка и заключить некое таможенное соглашение с Евросоюзом. Верховный суд Великобритании заявил, что решение должно быть одобрено парламентом. Но учитывая то, что в парламенте представлены в основном противники Брекзита, непонятно какое именно соглашение будет подписано.

— Четыре ключевых фактора — и одна сплошная неопределенность. Как-то грустно…

— Да, мы живем во время высокой неопределенности. Один из ключевых вопросов, который сегодня стоит перед экономистами и политологами, — как сделать так, чтобы выгода от экономического роста и глобализации доставалась всем. В середине 80-х годов 40% мирового населения находились за чертой бедности. Сегодня — 10%. (Бедность определяется доходом в 2 доллара в день. — Прим. TUT.BY). Но в то же время при всех проблемах, при всех рисках мировая экономика прирастает где-то на 3% в год, что позволит победить глобальную бедность к 2030 году.

Теги: Минск