"Врачи говорили, что проживу несколько дней". Две реальные истории про анорексию и булимию

Источник материала:

Диагнозы «анорексия» и «булимия» давно обросли мифами. И самый опасный из них — «заболевший может справиться сам».

Мы поговорили с двумя девушками, которые борются с нарушениями пищевого поведения. И выяснили у эксперта, как начинаются такие расстройства, чем они опасны и почему «просто перестань» никогда не сработает.

Ольга, 26 лет: «Я включилась в игру и стала умышленно управлять потерей веса»

Диагноз: анорексия

— Люди считают, что анорексия всегда начинается с навязчивой идеи похудеть. Но эта болезнь далеко не про килограммы.

В конце 2013 года у меня был депрессивный период. Там все смешалось: тяжелые отношения, работа, завышенные ожидания от жизни и от себя. На фоне напряженного графика и нервов я часто забывала поесть. Поэтому в первое время вообще не замечала, что со мной происходит что-то нездоровое. И вот я становлюсь на весы и вижу 42 килограмма (до этого моя норма была 50). Ну, думаю, нормально, меньше не надо. Потом 41,5. Отлично, но меньше не стоит. Потом 41,40, еще меньше. И в этом «меньше» появился какой-то азарт. Я включилась в игру и стала умышленно управлять потерей веса.

Самое забавное, что моя внешность всегда меня устраивала. До анорексии мой вес не менялся с 10 класса. Я носила XS, спокойно ела сладости и поздно ужинала. При этом не мучила себя спортом, потому что без особых усилий вписывалась в стандарты.

Но я идеалистка. Перфекционист. Мне важно чувствовать, что я полностью контролирую мою жизнь. А подчинить все события своей воле невозможно. Поэтому такие, как я, порой и попадаются на удочку анорексии. Эта болезнь создает иллюзию контроля, дает некий рычаг: только я решаю, есть мне или не есть, только я решаю, жить мне или не жить. Мы загоняем себя в строгие рамки, в пределах которых можем существовать. Все, что находится за ними, — очень страшно, потому что не поддается контролю. Поэтому анорексия — это всегда про контроль и страх.

Цифра «42» на весах была первым тревожным маячком. Однако признавать, что болею, я стала лишь тогда, когда начались серьезные физические проблемы. Но на тот момент страх измениться, страх потерять тот псевдоконтроль стал настолько велик, что справиться сама я уже не могла.

«Анорексия рождает страх перед обществом, перед едой, перед изменениями, но напрочь лишает страха умереть»

Что чувствуют анорексики? Слабость, головокружение. Нет предобморочного ощущения, просто какая-то нестабильность в пространстве. Я стала очень сильно мерзнуть. Это не просто зябко — от холода сводит даже лицо. Я только потом узнала от врачей, что это один из признаков катастрофического дефицита питательных веществ. Еще очень сильно болел желудок. Если я все-таки решалась поесть, он сопротивлялся. Переваривание элементарного яблока давалось мне с трудом. Началась брадикардия, давление сильно упало. Приступы сердечной недостаточности учащались зимой: становилось тяжело дышать, руки тряслись, конечности синели. Кто знает, что бы со мной было, если бы в такие моменты рядом никто не находился…

Анорексия рождает страх перед обществом, перед едой, перед изменениями, но напрочь лишает страха умереть. Ты вообще не чувствуешь смертельной опасности, не понимаешь, что тебя может выключить через час и мир закончится.

Только при всей совокупности физических и психологических симптомов стало понятно, что надо что-то делать. И мы начали лечение. Я говорю «мы», потому что изначально это были больше силы моей семьи, нежели мои. Я поменяла пять психотерапевтов, сменила подходы к медикаментам, пережила Новинки и частную клинику и только теперь чувствую, что двигаюсь к выздоровлению.
Много времени было потрачено зря. Отчасти из-за моего сопротивления, отчасти из-за методов, которыми у нас пользуется медицина и психиатрия в отношении РПП (расстройств пищевого поведения).

«Врачи давали мне несколько дней, некоторые прямым текстом говорили, что не собираются лечить — статистику портить не хотят»

РНПЦ психического здоровья — одно из самых страшных испытаний в моей жизни. Там очень жесткие условия, это как тюрьма: ко мне не пускали близких, телефоном пользоваться строго запрещали, мыться позволяли только раз в неделю. Люди с РПП не опасны для общества, они наносят вред только себе, но при этом вынуждены находиться с абсолютно неадекватными пациентами, которые могут делать рядом с тобой все что угодно. Принцип работы с анорексией у отечественной психиатрии прост — запугать человека, чтобы он начал насиловать себя едой, желая поскорее выйти из больницы.

У меня есть знакомые, которые действительно набрали вес «благодаря» такому давлению. Только теперь они абсолютно изолированы от общества. Сидят девочки дома, с работ поуходили. Некоторые и вовсе скатились в рецидив.

Для человека, больного анорексией, любой новый килограмм — это очень трудно. Это надо пережить, принять, с этим нужно справиться. Если игнорировать психологические аспекты болезни, будет только хуже.

После больницы я сбросила вес до критически низкого — в моем случае это были 33 килограмма. Передвигаться по дому мне помогал муж. О работе вообще речи не шло. Врачи говорили, что проживу несколько дней. Некоторые прямым текстом сообщали, что не собираются лечить — статистику портить не хотят.

К счастью, тогда мы нашли частную клинику, где меня две недели капельницами и уколами приводили к минимальной жизнеспособности. Потом был еще психотерапевт, с которым, как говорится, не срослось. Я не виню его и прочих, работавших со мной. Просто своего психотерапевта нужно найти. У всех нас разные темпоритмы, эмоциональный фон, разное видение мира. Плюс пищевые расстройства — это особая специализация. С этим нужно уметь работать.

«И психотерапевт мне сказала, что произошло нечто очень важное. Исчезла вязкость речи»

В феврале прошлого года я попала к психотерапевту, с которым все тоже началось с моего сопротивления. Процесс шел очень медленно. Она долго старалась выстроить простые человеческие отношения между нами. И, наконец, на первый план лечения вышла моя депрессия — собственно, первопричина анорексии. Впервые за долгое время я чувствую, что могу бороться. Понемногу с набором веса стали появляться силы и желание работать, развиваться, реализовываться — я уже не в болезни «с головой», а в работе, творчестве, проектах.

Интересная деталь, о которой я даже не задумывалась раньше: в самый тяжелый период ограничений я полностью отказалась от глюкозы. Изучила все продукты, в которых она может находиться. Это был такой удар по мозгу! Совсем недавно психотерапевт сказала мне, что наконец произошло нечто очень важное. С регулярной минимальной дозой сахара в рационе у меня изменилась вязкость речи. Около года я несколько заторможенно разговаривала просто потому, что мозг не получал необходимое!

До сих пор не могу поверить, что все это со мной произошло. Я же вроде не глупая, не инфантильная. Да, с некоторых пор я зависимый человек, я это признаю.

Но насильно анорексию не вылечить. Думаю, это болезнь тех, кто себя не любит. Значит, тем, кто рядом, надо любить в два раза сильнее! Если бы я видела, что с близким человеком происходит нечто подобное, я бы его отвлекала всеми силами. Я бы искала причину вместе с ним. Я бы всеми возможными способами давала понять, насколько он уникален, и уникальность эта — вовсе не в болезни.

Юлия, 22 года: «У меня ничего не получалось. Поэтому я открыла для себя слабительное»

Диагноз: булимия

Мое питание строилось довольно типично для нашей страны: первое, второе, компот. «Почему ты не доела, почему только суп, булочку еще возьми». Я никогда не была особо плотной. Но переходный возраст заставил тело быстро и заметно округляться. И это очень раздражало! Поэтому лет с 12 я стала ограничивать мучное, сладкое, жареное — все по стандарту. Сильно я от этого не худела, но чувствовала себя нормально.
А потом в какой-то момент поняла, что вместо ограничения еды могу попробовать избавиться от нее более простым способом. Я не знала о булимии, нигде не видела «наглядного примера», это пришло как-то само. Потом очень удивилась, что не одна я такая умная.

На самом деле у меня года два ничего не получалось. Я пыталась сделать так, чтобы меня стошнило, но было трудновато. Поэтому я открыла для себя слабительное. Оно не существенно помогало мне худеть: вес то уходил, то возвращался. Но это тоже было средством успокоиться.

Потом присоединились мочегонные. Сейчас я прекрасно знаю, какую таблетку и когда нужно выпить, чтобы добиться нужного эффекта. Вызывать рвоту к 14 годам я тоже все-таки научилась, и вот он — полный набор булимички.

«Ломались ногти, крошились зубы. И я решила, что с этим пора что-то делать. Так быть не должно»

Остановить приступ булимии ненасильно невозможно. Я могла три месяца следить за питанием, а потом что-то щелкало — и начинался сдвиг по фазе. А могла долгое время не париться. Ела, что и как хочу, но потом раз — и поехали. Я ела и начинала чувствовать себя виноватой. Это становилось невыносимым — и я блевала, чтобы избавиться от любых чувств. Когда ты очистился, нет вообще никаких эмоций, никакой тревоги. Ты пустой. Ты исправил ситуацию.

Сам процесс опорожнения желудка очень выматывает. После этого я еще минут 15 лежу, иногда засыпаю. Если не засыпаю, начинаю себя винить уже за то, что мучаю организм.

Булимия — это какой-то цикл вины и тревожности. Раньше я связывала свои приступы с ревностью. Своего бывшего я ревновала даже к собаке. Я смотрела на девушек у него в друзьях, с которыми он даже не общался, сравнивала их с собой и заедала свои нервы. Вы понимаете, что было потом…
Это прошло. Я проанализировала, что корень беды — только моя низкая самооценка. И сказала себе: «Так мы больше делать не будем». Но проблема в том, что поводы нервничать есть всегда. Предугадать, после чего начнется очередной порочный круг, нереально.

Самый адовый такой круг был зимой 2016 г. В течение месяца я каждый божий день до отвала наедалась и сразу же тошнила. В конце этого месяца мне стало очень плохо. Ломались ногти, крошились зубы. И я решила, что с этим пора что-то делать. Так быть не должно.

Уже пять месяцев я в ремиссии. Никакого слабительного и рвоты. Но от мочегонки пока отказаться не могу. Я уверена, что если совсем перестану пить таблетки, то начну много есть, и все снова будет повторяться. Сейчас я знаю свои порции. Не ограничиваю себя, но и не переедаю. Стала много читать об интуитивном питании. Ем очень медленно, чем иногда раздражаю друзей. (Смеется.)

Но я думаю, что без мочегонки у меня будет недостаточно худое лицо. Скулы, тонкие пальчики, косточки — мне очень важно вот это все. Взвешиваться, кстати, тоже перестала. Если увижу на весах не ту цифру, крыша снова поедет.

«Я тогда подумала, что если прямо сейчас в родительском туалете умру, весело от этого никому не будет»

В ремиссию я вышла после того, как очень сильно передознулась слабительными. В тот раз я не хотела блевать, но переборщила с таблетками. Это вызвало и рвоту в том числе. Уже просто нечему и неоткуда было выходить, но органы все равно пытались сокращаться, и это было очень больно. Я тогда подумала, что если прямо сейчас в родительском туалете умру, весело от этого никому не будет.

Вообще, родные не совсем в курсе моих проблем. Они замечают, что я странно себя веду, но не понимают почему. Открыться полностью я смогла только перед самыми близкими. Было страшно, но я не пожалела.
Никто не ругает меня, не сдерживает и не встревает. Но я чувствую поддержку и заботу. Это супербанально, но иногда я подхожу к своему парню, говорю: «Смотри, какая ляжка толстая! Когда я сажусь, она растекается по стулу». Он очень удивляется и предлагает купить очки.

А еще он настолько тактично и аккуратно интересуется моим самоощущением, что у меня нет мыслей типа: «Вот, он постоянно думает, что я булимичка! Я опять сделала что-то плохое».

Подруга часто мне говорит, какая я стройная и хорошенькая, какие у меня худые щечки. Она часто меня фотографирует. Показывает, говорит: «Смотри, какая ты красивая». И я думаю, ладно, с этого ракурса — может быть.

Комплименты очень болезненны для меня. Я им не доверяю. Но это все равно приятно. Если кто-то из близких хоть на 5% считает, что я красивая и стройная, то это делает мою жизнь чуть легче.

«Есть такие сиденья-тройки, и я очень расстраиваюсь, если сажусь на такое, а кто-то третий потом не может уместиться»

Сейчас я коплю на психотерапию. Вообще, у меня уже было что-то вроде консультации у врача из Новинок, который занимается РПП. Я около часа просидела у него в кабинете, плакала, разговаривала. Он дал мне контакты, сказал обратиться в центр за платной психотерапией. Предложил есть пять раз в день стандартными для меня порциями, потому что маленькие были бы ограничением. Я пыталась следовать его совету, но вскоре мне показалось, что порции все же большеваты, и вообще…

Еще был вариант оформить прошение и лечь в больницу. Но этого мне совсем не хотелось. Поэтому сейчас держусь своими силами. Мне очень помогает бодипозитив. Это одна из тех вещей, которые меня держат в балансе. Я знаю, что, как бы ни выглядела, имею право на жизнь, имею право чувствовать себя хорошо.

Мне нравятся люди разных телосложений. Полный человек может быть вот прям кумиром моим, но представить, что я такая, не могу. У меня нет никакой антипатии к толстым людям, но по отношению к себе я фэтфоб. Мне всегда хочется быть поменьше. Это доходит до смешного. Есть такие сиденья-тройки. И я очень расстраиваюсь, если сажусь на такое, а кто-то третий потом не может уместиться. Каких-то два сантиметра! Это так корежит. Сразу начинаю себе говорить: «Юля, зачем ты ела то пирожное».

Сейчас я абсолютно нейтрально отношусь к своему телу. Но вспомнить, когда оно меня радовало в последний раз, не могу. Мне может нравиться мое лицо, мой макияж, вся картинка сверху. Но я понимаю, что мои руки довольно широкие, с ногами что-то не так и тому подобное.

Раньше я с утра становилась перед зеркалом и говорила себе, что я красивая, что хорошо выгляжу. Плакала, но говорила. Бодипозитив прибавляет мозгов, но справиться с РПП своими силами все равно очень сложно. Я не могу расстаться с маленькой испуганной девочкой внутри меня, которая постоянно хочет быть худее. Она со мной уже все-таки восемь лет. Люди могут знать меня процентов на 98. Но оставшиеся два известны только ей. Да, эта девочка делает мне больно. Но с другой стороны… А что не делает?

Комментарий эксперта:

Янина Ловчева — психолог, гештальт-терапевт, супервизор

— Существуют диагностические критерии анорексии и булимии. Но эти расстройства, как и все психологические, невозможно вылечить по какому-то единому образцу. Люди разные, поэтому триггеры болезни всегда будут индивидуальные.
В массовом сознании анорексия и булимия — всего лишь реакция неокрепших умов на культ красоты и молодости, который транслирует современное общество. Однако проблема в том, что комплексы по поводу внешнего вида — это не причина, это симптом РПП.

История Юли начинается с недовольства своим телом в подростковом возрасте. Это классическая ситуация. Симптомы РПП чаще всего возникают именно в этот период. Вступая в пубертат, мы сталкиваемся с испытаниями, формирующими нашу личность. То, как мы их пройдем, определяет огромное количество факторов: что в нас заложено с самого детства, как формировались представления о себе, какой климат был в семье и т.д. И любое расстройство пищевого поведения — это желание человека спрятаться за отношения с едой в процессе этих испытаний.

При этом предупредить болезнь сложно. Даже если родители очень любили ребенка и осознанно относились к воспитанию, у него могут возникнуть сложности с отношением к себе, что, в свою очередь, может вылиться в нездоровое отношение к питанию. Гиперопека и жесткий контроль в этом случае могут только усугубить ситуацию. Поэтому лучшее, что в принципе можно сделать для подростка, — дать ему пространство для рассуждений и самостоятельных решений, не лишая при этом любви и поддержки.

К сожалению, даже такая стратегия не может на 100% уберечь человека от анорексии и булимии. И чтобы быть способным выбраться из этой ямы, либо помочь с этим близкому, нужно понимать, как работают механизмы этих расстройств.

Ольга определила абсолютно верно: анорексия — это про контроль. Людям с анорексией сложно переживать эмоции, потому что эти эмоции, как правило, очень интенсивны и глубоки. Они будто смотрят на мир через увеличительную призму: многие события кажутся невыносимыми. И это расстройство «помогает» почувствовать контроль. «Я могу контролировать свой вес, я могу контролировать свой голод — значит, могу контролировать то, что я чувствую».

Условно анорексию можно разделить на абстинентную и жертвенную. Абстинентная — это то, что мы уже охарактеризовали: повышенная чувствительность, желание контролировать эмоции. Жертвенная же возникает в ответ на какой-то кризис в семье. Самый банальный пример — развод родителей. Ребёнок голодает, попадает в опасное для жизни положение — семья вновь объединяется для его спасения. Анорексия становится неосознанным способом получить утраченное внимание от отца и матери (или мужа, или детей).

Но когда ты влез в это с головой, выбраться непросто. Иногда родители, включаясь в эту гонку спасения, питают заболевание. В таких случаях важно остановиться и не предпринимать никаких мер. Это не значит, что следует оставить ребёнка на пороге жизни и смерти. Это значит, что нужно обратиться к специалистам.
У Ольги, на мой взгляд, именно абстинентная форма. И это наиболее сложный вариант расстройства. Анорексия при нем становится подобием доспехов от внешнего мира. И от этих доспехов очень сложно отказаться.

У булимии механизм немного другой. Булимики не оттачивают способность отказаться от еды, они скорее концентрируются на контроле своих желаний. «Вот хочу купить это, сделать то, уехать куда-нибудь, сказать кому-то что-то. Хочу, хочу, хочу». Булимия — это именно навязчивые желания и стремления. Страх осуществить их сублимируется в компульсивном переедании.
Само по себе компульсивное переедание является отдельным расстройством. Булимия отличается от него тем, что после приступа «обжорства» следуют неоправданные компенсирующие действия: вызов рвоты, прием таблеток, чрезмерные физические нагрузки.
Юлия рассказывает, что периодами контролировала свое питание и даже сидела на диетах, но потом булимический эпизод возникал снова. Чем выше контроль и ограничения при этом расстройстве, тем вероятнее будет следующий приступ. Основной характеристикой этого расстройства можно назвать невозможность себя остановить.

С едой неспособность контролировать свое поведение не так пугает. «Ну объелась, — думает булимик, — зато быстро исправила это». Все равно никто не увидит. В отличие от анорексии, при булимии вес обычно держится в пределах нормы. Это одна из опасностей этого расстройства. Внешние его проявления сложно заметить близким.

Еще одна опасность заключается в самом процессе «очищения». Юлия рассказывает, что изначально не могла вызвать рвоту, но постоянная практика может привести к тому, что люди начинают тошнить просто по желанию, не прибегая к внешним средствам.
И тут это заболевание может выйти на другой уровень: когда вызываемая рвота становится главной целью. В этом случае само переедание используется как средство, чтобы стошнить, потому что весь процесс от переедания до рвоты приносит удовольствие.
Пытаться самому справиться с РПП — не лучшее решение. Осознания проблемы недостаточно. Чтобы выздороветь, нужно пройти нелегкий путь: от разблокирования симптоматики до исследования внутреннего мира. Это нужно, чтобы найти внутренние ресурсы, с помощью которых можно будет выйти за пределы РПП.

И пройти этот путь поможет сопровождающий, который знает, что делать.