«Если делаешь дичь, все хотят тебе помогать». Мнение о том, почему слово «дискриминация» набило оскомину

Источник материала:

Новость культуры по версии телеканала Euronews: в массовой продаже появились коричневые пуанты, которые должны подходить по цвету к ногам темнокожих балерин. Наш постоянный колумнист Елена Радион радуется, что еще с одним островком дискриминации в мире покончено, и рассуждает о том, почему это понятие так извратилось.

Интересно, какое отношение массовое производство балетной обуви имеет непосредственно к культуре? Это все равно что рассказывать в новостях культуры о новых концертных туфлях Анны Нетребко. Но никому это уже не кажется странным, потому что в эпоху потребления культура как таковая никого не интересует.

И впервые в жизни я чувствую, что не успеваю за временем. Боюсь, что уже не подхожу новой и очень странной для меня эпохе. Я пытаюсь увидеть в новостях смысл, ради которого нужно жить, в борьбе — идею, за которую можно умереть, в равенстве — справедливость, одинаковую для всех, в словах — мотив и искренность. А нахожу только борьбу с дискриминацией, в которой осталось не больше истинного протеста, чем в ромашке на лугу.

Дело Серафима Огурцова живет?

Не так давно я поучаствовала в интернет-опросе «Считаете ли вы, что это был сексизм?» по поводу действий диджея Мартина Солвейга, который предложил лучшей футболистке мира Аде Хегерберг станцевать тверк с наградой.

Я ответила «нет», потому что 1) сама Ада Хегерберг сказала в интервью, что она не считает этот вопрос сексистским, 2) Мартин Солвейг долго посыпал голову пеплом и клялся, что просто неудачно пошутил и очень об этом сожалеет.

Но мне все равно не дает покоя один вопрос: куда пропало чувство юмора у всех присутствующих? Я могу быть неправа, но наличие чувства юмора, умение остроумно среагировать на сложную жизненную ситуацию и не растеряться при ответе на каверзный вопрос — все это раньше считалось чуть ли не основным показателем интеллекта, а отсутствие чувства юмора — признаком тупоумия. Поэтому в моем представлении стыдно должно быть скорее Аде, чем Мартину.

В фильме «Карнавальная ночь» (1956 г.) есть такой персонаж — бюрократ Серафим Иванович Огурцов, который «сам шутить не любил и людЯм не давал». Однажды со словами «Заслушаем клоунов!» он приходит посмотреть на клоунский номер. Клоуны безуспешно пытаются ему объяснить суть шутки: «Я плачу, потому что женюсь, но моя невеста об этом еще не знает, так как я женюсь на другой…». Все заканчивается тем, что Огурцов говорит: «Если человек морально разложился, об этом надо прямо сказать, а не смеяться».

А теперь не очень свежий, но показательный пример из политической жизни: в английском городе Борнмут был уволен местный член городского совета. Его спросили, сколько пришлось бы пройти бюрократических преград Ною в наше время, а пожилой чиновник парировал, что Ною пришлось бы, помимо всего прочего, объяснять, почему на ковчеге нет гомосексуальных животных.

Ну смешно же! Даже остроумно, если учесть, что вопрос был явно провокационным. Но местное ЛГБТ-сообщество не оценило шутку, и политика попросили уйти.

Ничего не напоминает? Когда я смотрю или читаю новости, меня не покидает ощущение, что Серафимы Огурцовы стали еще сильнее и многочисленнее, чем были когда-то. Но в этом случае не совсем понятно, за что все это время боролось цивилизованное человечество?

Мне хотелось верить, что борьба шла за то, чтобы людей не могли прогнать с работы за взгляды и убеждения. А вышло наоборот: если раньше человека увольняли за то, что он симпатизирует меньшинствам, то теперь его увольняют за то, что он им не симпатизирует. Я думала, что суть борьбы была в противостоянии Серафимам Огурцовым, а оказалось, что просто одни Огурцовы сменили других.

Все животные равны, но некоторые равнее?

Моя проблема в том, что я принадлежу к поколению уже вымирающих демократов-романтиков. Наши идеалы успели сложиться до того, как отдельные заинтересованные группы научились манипулировать демократическими ценностями в целях лоббирования своих интересов, а маркетологи еще не знали, как использовать борьбу за равенство для повышения продаж.

В середине 90-х, когда я училась в университете и мы зачитывались «Скотным двором» Оруэлла, чувствуя себя в одном шаге от всеобщего равенства, братства и свободы, к нам в университет приезжала серьезная и уважаемая женщина — профессор литературы из Канады.

Очень сильное впечатление произвел рассказ иностранной профессорши о том, что она испытывает большие трудности, когда приходится выставлять отметки коренным американцам, которые отказываются сдавать зачеты и экзамены по религиозным мотивам. Их религия им не позволяет «being evaluated» (подвергаться оценке), чтобы их соответствие чему-либо или знания ставились под сомнение.

Мы спросили: «Как же они тогда учатся?». А канадская дама ответила, что так и учатся: преподаватели из соображений политической корректности вынуждены верить им на слово, когда они говорят, что все знают. А если не веришь, то проявляешь неуважение к их религии.

Тогдашним белорусским студентам, которые еще несколько лет назад сдавали экзамен по истории КППС, а уважительной причиной не сдавать экзамен считалась только смерть, рассказ о том, что преподаватели вынуждены кому-то делать поблажки, чтобы избежать обвинений в дискриминации, казался невероятно смехотворным.

В то безвозвратно ушедшее романтическое время смысл борьбы виделся нам в одинаковых возможностях для всех, а не в создании лазеек для тех, кто хочет быть «равнее». Как нас учил великий Оруэлл: если подменить равенство привилегиями, может получиться очень нездоровый прецедент.

И нездоровье здесь даже не в том, что когда вы садитесь в самолет, то внезапно узнаете, что пилот этого рейса — коренной американец, которому поверили на слово, что он умеет управлять самолетом.

Настоящее нездоровье в том, что когда 150 пассажиров этого рейса начинают требовать другого пилота, на них подают в суд за то, что они не уважают права коренных американцев, и суд выносит решение в пользу истца.

Имидж все. А еще бабло и хайп

Сколько бы Леди Гага ни говорила о политическом протесте, зашифрованном в складках ее натурального мясного платья, в котором она появилась на церемонии музыкальных наград MTV, но певица Шер, когда ее спросили, что она думает о платье Леди Гаги, по простоте душевной проговорилась: «Наряд привлек всеобщее внимание. Что еще нужно звезде?»

Отличительной чертой многих современных активистов является борьба за собственный имидж. А еще за бабло и хайп.

Недавно посмотрела интервью Юрия Дудя с Надеждой Толоконниковой, российской участницей феминистской панк-группы «Пусси Райот». Интервью оказалось затянутым, а зрители в комментариях через одного недоумевали, в чем смысл того, чем Надя занимается по жизни.

Люди уже много лет пытаются понять, за что она борется, а главное — против кого. Искателям смысла предлагаю почитать статью о Надежде в Википедии. Одну треть информации о ней после пунктов «биография» и «протестная деятельность» занимает подраздел «признание».

Журнал Foreign Policy включил Надю в число 100 ведущих интеллектуалов мира. В 2012 году французская газета Le Figaro назвала ее «женщиной года». Чтобы вы понимали, на втором месте после нее была жена тогдашнего президента США Мишель Обама, а на третьем — Мэрил Стрип.

Хотелось бы все-таки увидеть не путь к индивидуальной славе, а список политических достижений. Например, что именно изменилось после акций и протестов, какие категории населения получили поддержку, как было скорректировано законодательство. То есть, собственно, а чего этот человек достиг, позиционируя себя как активист?

Мы живем в такое интересное время, когда конкретный результат уже не является целью. Если уж идти в тюрьму, отстаивая свободу слова, пусть это слово все-таки прозвучит.

Но для этого нужно иметь, что сказать. Проще раздеться догола в церкви, отсидеть в тюрьме за хулиганство, и вот ты уже интеллектуал планеты и женщина года. Не надо годами кропотливо работать и учиться, кормить с ложечки больных в хосписе или спасать раненых в эпицентре вооруженного конфликта. Просто занимаешься «концептуальным искусством и акционизмом», и «делаешь дичь», потому что (цитирую Надежду): «Если делаешь дичь, все хотят тебе помогать…».

Интервью длилось больше часа, и все это время я думала: «Надя, у тебя целый час эфира, ты же борец за свободу слова, ты же срок за это мотала, блин, и добилась того, чтобы тебя слушали! Говори же наконец все то, что ты хотела сказать! Уже можно! Говори!». А она мне рассказывает про лесбийский секс в тюрьме, как будто это для кого-то новость.

Даже самые радикальные феминистки прошлого имели в голове для кого-то спорную, но совершенно четкую концепцию идеального будущего. Феминистка-фанатик Валери Соланас написала сатирический трактат «SCUM Manifesto», призывающий избавиться от всех мужских особей (кроме нескольких «полезных») и создать счастливое общество женщин. Андреа Дворкин — радикальная феминистка-анархистка боролась с порнографией, пытаясь действовать через судебные иски и свои книги, которых написала прилично. Идеи были.

Сейчас создается впечатление, что многим современным активистам вообще нечего предъявить народу, кроме голого тела. Теперь это просто смесь гипертрофированных личных амбиций, безыдейности, чувства превосходства и снобизма даже по отношению к тем, за чьи права они борются, самолюбования в своей показушной жертвенности и собственного пиара, который и есть главная цель каждого их слова.

Главное, чтобы повстанцы не пали…

В фильме «Отпетые мошенники» (я имею в виду фильм «Dirty Rotten Scoundrels» 1988 года с Майклом Кейном и Стивом Мартином) есть персонаж, который притворяется принцем несуществующей страны, откуда ему пришлось сбежать из-за революции. Он выманивает у одиноких миллионерш сотни тысяч долларов на борьбу с повстанцами и безбедно живет на эти деньги, а при случайных встречах со своими спонсоршами уверяет их, что борьба идет хорошо и повстанцы уже почти пали.

Схема работает в совершенно невероятных масштабах. Главное, чтобы повстанцы не пали окончательно. Теперь мы боремся за права обиженных и оскорбленных по всей вселенной, собираем на эту борьбу деньги, создаем комитеты по борьбе, подразделения, которые контролируют комитеты, и консультационные группы, которые курируют подразделения, социологические отделы, которые проводят опросы общественного мнения и проводят исследования…

А когда сформировалась целая иерархическая система с филиалами на всех уровнях, которая летит на огромной скорости вперед, осваивая бюджеты и привлекая еще большие средства, когда оплачена работа специалистов, проведены семинары и тренинги, парады и забастовки, изданы листовки и проданы майки с принтами, судьба обиженных — это последнее, что хоть кого-то заинтересует.

Почему, когда длинноногая модель в кружевных стрингах воспринимается как секс-объект — это сексизм, но когда провинциальную простушку макают лицом в грязь в «Модном приговоре» или «Давай поженимся» — это нормально? Может быть, потому что реклама изначально задумывалась как провокационная и акционистский хайп вокруг нее был предусмотрен, а программы такого толка и без того зарабатывают на скандальности, поэтому дополнительный промоушен им не нужен?

Нечто более концептуальное, чем слово из трех букв

Продвинутая молодежь сейчас скажет: «Тетя, ты безнадежно устарела со своим цинизмом и пессимизмом. А у нас, между прочим, уже метамодернизм на дворе с его постиронией и двоемыслием как вариантом новой искренности».

Согласна, я еще живу в депрессивном постмодерне и никак не вписываюсь в метамодернистическую молодежную среду. Я не могу смотреть не-совсем-новости о не-совсем-культуре, поддерживать не-совсем-борцов за не-совсем-права, сопереживать не-совсем-меньшинствам в их не-совсем-проблемах. Есть мнение, что когда кругом царит демонстративное безразличие и отрешенность, неоднозначность и двусмысленность — это способ спровоцировать хоть какую-то эмоциональную реакцию. Но у меня вопрос: зачем нужны чистые бессмысленные эмоции, если за ними нет веры и настоящей, а не двусмысленной искренности?

Я мечтаю о том, что придет день, когда худые, толстые, черные, белые, старые, молодые и самые разнообразные люди отвлекутся на минуту от генерирования новых видов дискриминации и вспомнят, что если объединить усилия, можно всем вместе эффективно бороться с тупоумием и идиотизмом. И мне бы хотелось, чтобы те, кто сейчас борется за свободу слова, могли сказать миру нечто более концептуальное, чем слово из трех букв.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.

Теги: Новости