«Для меня купили место на кладбище». Как научиться ходить и жить после страшной аварии и потери родителей

Источник материала:

Александра Савич — свадебный фотограф. Девушка создает снимки, которые становятся частью истории новой семьи. А вот свою семейную историю Саша рассказывает редко и неохотно. В 12 лет она попала в страшную аварию, в которой потеряла родителей и едва не лишилась возможности ходить. Подробностями страшной автокатастрофы, а главное — историей физической и психологической реабилитации девушка поделилась с LADY.TUT.BY.

Саша росла в дружной семье: очень тепло относилась к родителям и понимала их с полуслова. Ноябрь 2004 года навсегда изменил ее жизнь. На улице был гололед. Семья девушки ехала на машине из Минска домой в Бобруйск. Отец Саши занимался грузоперевозками. Перед поездкой он загрузил в багажник большое колесо от грузовой машины, которое максимально защищало заднюю часть автомобиля.

— У нас был небольшой Volkswagen Polo, — вспоминает Саша. — Мы подъезжали к Осиповичам. Было около часа ночи. Я спала. Помню только, как нас начало закручивать в разные стороны. Я проснулась от крика мамы: «Коля, что ты делаешь?».

Я села на заднем сидении посередине, вижу — папа руль закручивает в разные стороны. А потом вдруг мы остановились посреди дороги. И мама резко выдохнула и сказала: «Фух, выкрутился». Потом я больше ничего и не помню. Только со слов следователей и родственников узнала, что на нас ехало две фуры, мы ведь на встречную дорогу выехали… Одна нас объехала, а водитель второй или пожалел груз (вез дорогой фарфор), или не справился с управлением — и машина пошла на таран.

Водитель той фуры был литовцем. Саша никогда его не видела и не искала. Предъявить было нечего, ведь в суде доказали вину отца девушки: резина автомобиля не была заменена на зимнюю.

— Потом, когда показывали фотографии того, что осталось от машины, было жутко. Осталась только нижняя часть. Какая-то консервная баночка. Уже в больнице мне рассказали, что колесо, которое лежало сзади, меня спасло, оно не дало сжаться машине до конца. Меня, конечно, переломало, но не перетерло в мясо.

Мама Саши умерла на месте. А отец вылетел из машины через лобовое стекло. На нем, по словам врачей, не было ни царапины. Был разбит только череп. Он лежал в коме с 23 ноября, а 26 января умер. Прогнозы врачей давали надежду, что выживет, но в какой-то момент организм перестал бороться.

— Меня после смерти отца много успокаивали. Говорили, что даже если бы он выжил, все ровно остался растением, потому что у него был тяжело поврежден мозг, а вдобавок начался менингит. Как по мне, лучше бы выжил. Я бы смотрела за ним. Про маму мне только недавно рассказали знакомые, что ее по дороге собирали в мешок как шкаф. Я не могу себе это представить.

После аварии Саша попала в реанимацию осиповичской больницы. Когда она очнулась, не понимала, где находится, и не помнила, что произошло. Через некоторое время медсестра ей рассказала про аварию. Но про родителей долго никто ничего не говорил. Медперсонал молчал, а родственники рассказывали, что родители в больнице в тяжелом состоянии. Все надеялись, что отец выживет, и тогда девочка легче перенесет трагедию. Правду Саша узнала только после смерти отца. К ней пришел брат матери с женой и сказали, что родители погибли.

После Саша долго лежала в 9-ой городской клинической больнице Минска. Была серьезная черепно-мозговая травма. Операцию не делали, потому что критических повреждений не было, но образовалась киста.

Затем с повреждением тазобедренного сустава Саша попала в 6-ю городскую клиническую больницу. Был открытый перелом бедренной кости правой ноги. Врачи зажали ее пластиной, чтобы кость срослась. Пластина осталась до сих пор. В целом, Саша пролежала в различных больницах и медицинских центрах год, а еще полгода находилась на лечении дома. Ей сделали несколько операций: одну на бедре, вторую на пальце — пытались выровнять, но не получилось, а третью — на тазобедренном суставе. Головка, на которой должен находится сустав, стерлась, поэтому кость пришлось прирастить к тазу шурупами. Разница в ногах у Саши теперь 7 сантиметров, поэтому она хромает.

— Изначально разница в ногах была 14 сантиметров. Задняя часть тела выпирала назад. Я была похожа на гуся. В школе меня так и называли. Потом немного выровняли сустав, и семь сантиметров ушло.

Но для операции надо было проходить с шурупами полгода. Сейчас мне кажется, что операции перенеслись достаточно легко. Самым сложным этапом была лечебная физкультура. Надо было разрабатывать колени. Это было так больно, что мой ор слышали все три этажа.

Приходила врач, укладывала меня на живот и начинала складывать меня как пластину. Родственники не верили, думали, что я переигрываю. А однажды, тетя пришла в тот момент, когда 40-летнему мужчине разрабатывали кисть, и он плакал от боли. Наверное, только тогда мои близкие поняли, какой это для меня ад.

А однажды мне ставили спицу в колено, чтобы выровнять таз. Для этого нужно было просверлить ногу. Мой дядя, который рядом должен был стоять, чтобы поддерживать, просто сбежал. Пришли двое мужчин с дрелью и начали сверлить. Боль чувствовалась, но страх был куда сильнее. Я переживала, что больше никогда не смогу ходить.

После реабилитации Сашу забрал родной брат матери — в этой семье девочка прожила 1,5 года. Признается, что относились к ней хорошо, поэтому она быстро привязалась к новой семье. Но вскоре дядю Саши пригласили работать в США, и возник вопрос, что делать с приемным ребенком? Нужно было удочерить, но семья по каким-то причинам не стала этим заниматься и переехала.

— Это был один из самых тяжелых периодов моей жизни. Меня отправили жить в Бобруйск — в семью брата моего отца. Я была подростком, и мне очень не хотелось жить с ними.

Был и еще один повод для бунта. Сразу же после аварии родственники начали делить родительское имущество. Меня, как понимаю, тогда между собой «похоронили». Даже третье место на кладбище купили. Сегодня мне ясно, что семья была ни в чем не виновата. Но тогда казалось, что они хотят меня обокрасть. И я протестовала, поэтому мы с папиной родней никак не могли поладить. Дядя это очень чувствовал, иногда не хотел возить меня в школу и говорил: «Иди пешком». Мне было неудобно, больно, но я шла принципиально.

В семье дяди Саша прожила до 18 лет. А затем поступила в Институт журналистики БГУ. И это был ее самостоятельный выбор: во-первых, хотелось развиваться творчески, во-вторых, это был важный шаг на пути борьбы с социопатией.

— Я долго стеснялась своей хромоты, внешнего вида. Мне было трудно общаться с другими людьми. Так что пришлось бороться с самой собой за право любить себя. Сегодня хромоту воспринимаю как особенность. В Минске у меня появилась возможность быть самостоятельной. Кроме того, у меня тут была квартира: ее купили мои родственники, уехавшие в Америку, на деньги, вырученные за продажу отцовских фур.

Во время учебы в институте Саша училась жить одна и одновременно с этим привыкала быть в обществе. В начале было тяжело, иногда страшно.

— Быть особенным в обществе сложно. Особенно, когда начинаются вопросы из серии «чего хромаешь?». Некоторые люди спрашивают аккуратно, некоторые напрямую. Отвечаешь всегда по-разному. Иногда приходилось даже врать, что просто ударилась. Почему-то от этих вопросов всегда чувствуешь дискомфорт.

Сегодня у Саши третья группа инвалидности. В правой части лица у нее задет тройничный нерв. Из-за этого она поначалу не могла закрыть глаза, но со временем это прошло. Правда, осталась слабая подвижность: не поднимается бровь и не получается широко улыбаться. По прогнозу врачей, разработать лицо уже не получится. Хромоту же можно подкорректировать аппаратом Илизарова. Он представляет собой металлическую конструкцию со спицами, которая способствует вытягиванию ноги. Процесс долгий, и Сашу пугает обозначенный срок в полгода — тем более, стопроцентной гарантии, что хромота исчезнет, нет.

— Я бы очень хотела исправить проблему с тазобедренным суставом, потому что она создает много сопутствующих трудностей. Например, с позвоночником: даже сидеть очень сложно, поэтому я подгибаю ногу. Конечно, после всех моих операций, я очень боюсь, чтобы мне ломали кости. Но от консультации с профессиональными врачами я бы не отказалась. Хочется знать, есть ли у меня шансы.

При такой проблеме с тазобедренным суставом Саша нуждается в определенной ортопедической обуви, которую в Беларуси выдают раз в год — бесплатно только на один сезон. Если не хватает на этот срок, то приобретать ее можно за свои деньги. Пара стоит около 300 долларов.

Но суть проблемы иногда даже не в цене, а в сроках доставки. В последний раз Саша заказала комплект в мае, а ждала до сентября. Раньше она пыталась носить обычную обувь, но в результате развилось продольное плоскостопие. Пришлось вернуться к варианту ортопедических ботинок.

Тем не менее, проблемы со здоровьем не мешают девушке в работе. Во время учебы Саша увлеклась фотографией. В начале делала фотосессии для друзей, но постепенно увлечение переросло в реальную возможность зарабатывать себе на жизнь. Сегодня Саша профессионал, и работает в разных жанрах. Поначалу девушка боялась, что клиенты не смогут воспринимать ее как фотографа из-за физических особенностей, но, как оказалось, портфолио говорит само за себя.

— Когда я работаю на свадьбах, у меня, как и у других фотографов, начинает болеть только спина. То есть мои физические проблемы мне сейчас не мешают. С другой стороны понимаю, что к 35−40 годам может быть хуже: слишком много болячек.

Но сегодня я очень мотивирована, и это придает мне энергии. В процессе съемки вообще не ощущаю напряжения или болезненных ощущений. Фотография привлекает меня тем, что это застывший момент. Возможно, это как раз связано с потерей родителей. Их нет, но благодаря старым снимкам я могу на них смотреть. И сейчас, когда фотографирую, у меня есть ощущение, что я сохраняю счастье людей во времени.

Теги: Минск