В лесу деревьев не сосчитать, но есть одно... Небольшую лесную яблоньку–дичку отец называл «мая ляскоўка». Яблонька та росла под соснами, шагах в двадцати от песчаной дороги. Всегда, идя в деревню к деду с бабой, он приостанавливался и сворачивал к этому невысокому раскидистому деревцу. Бросал на траву рюкзак и садился. Из глубины рюкзака доставал бутылку вина, срывал пробку и неторопливо отпивал половину... Затем сминал блестящую станиоль пробки и прилаживал на одну из низких веток — украшал деревце... Улыбался своей изобретательности. Я ходил неподалеку и ел землянику, искал грибы, выслеживал птиц. Отец зажигал папиросу и смотрел через ветви в небо, наблюдал за мной. От папиросы закручивался синеватый дымок. Он сидел под яблонькой четверть часа. Лицо его было спокойным и сосредоточенным. Он даже и не замечал, что папироса давно погасла.
Здесь не про выпитый портвейн речь, вино здесь ни при чем. Я про слова, которые слышал от своего отца. Яблоньку он называл «мая ляскоўка». Одну из тысяч деревьев, которые шумели над нами, над мужчиной и его сыном...
Для меня то отцовское слово «моя» — очень весомое и дорогое.
Моя дорога, мой дом, моя улица, моя река, мое озеро, мой лес... Сознательная жизнь начинается именно с этого короткого слова. Когда человек не может сказать «мая ляскоўка», то и отечества у него нет.
И не надо мне много красок...
Хватит охры золотистой, немножко небесно–голубой, которой нарисую лоскутки неба и дым папиросы. Яблонька же получится сама, если перемешать золотую охру и небесно–голубую...
А отцовская рубаха будет светлой, как тот песок на дороге под соснами...
Странно, но я со своей почти фотографической памятью, с умением додумывать и дорисовывать, как ни стараюсь, сколько ни пытаюсь, а так и не могу сказать, какое из существующих воспоминаний об отце — самое первое... Самое раннее! Безусловно, оно есть, должна же существовать точка отсчета. Последнее, гнетущее — цвета тяжелой кладбищенской земли — помню, а первое размылось... Оно, по–видимому, самое нежное и прозрачное. Как вода... Вот потому и не вспоминается. Вот потому и не могу его нарисовать...
...Майский лес. Мельтешение берез. Сочная зелень травы и еще совсем мягкой листвы на деревьях и кустах. Отец держит меня за руку и показывает быстрых и пугливых птиц. Откуда он их всех знает? Сойка, дятел, кукушка, сорока–ворона, синичка... Цель путешествия в весенний лес мне неизвестна, и он не говорит, но меня это и не сильно волнует... Этот рисунок — бело–зеленый и прохладный, как тень на воде в низине. Отец перенесет меня через низину на руках. А потом мы наломаем большущий букет черемухи. Такой огромный, что меня, трехлетнего, за ним не увидеть. Я устану, и отцу доведется нести на одной руке меня, а в другой — черемуху. Цветы начнут щекотать мое лицо, качаться перед глазами, и я не смогу видеть стремительных птиц, перелетающих через дорогу. Я так и усну на его руках...
Белая черемуха... Пестрые березы, синие глаза отца, его дыхание... Может, это — первое воспоминание?
Так старательно и долго зашнуровываю начищенные отцом ботинки, неспешно и надежно завязываю шнурки «маминым бантиком»...
Так, будто впереди дальняя дорога...
Так, будто никогда больше... А отец смотрит и молчит.
Так было и в одиннадцать моих лет, и в сорок пять...
Главная
Гороскопы
