Жил–был Диккенс. Кто знает, как бы сложилась его судьба, не получи он однажды предложение написать текст к серии рисунков известного художника Роберта Сеймура. Диккенс и написал, да так, что «Посмертные записки Пиквикского клуба» начинающего писателя напрочь затмили работы маститого художника. Тщеславие Сеймура было уязвлено. Он пробовал диктовать, настаивать и отстаивать, но в один из дней не выдержал, выбежал в сад и застрелился.
Теперь уже Диккенсу предстояло найти нового иллюстратора. Он объявил конкурс. В числе претендентов на роль художника «Пиквика» оказался и некий Теккерей. Прихватив с собой папку с рисунками, в основном карикатурами и сатирическими зарисовками, он пришел на прием к молодому писателю, имя которого уже гремело на всю Англию. Но Диккенс отклонил кандидатуру пришедшего. Так мир не получил художника Уильяма Мейкписа Теккерея. Зато после отказа Диккенса этот талант стал писателем.
«Найдется ли хоть один минчанин, который не знал бы здания вокзала на станции Минск–Пассажирский! Оно стало визитной карточкой города, его неотъемлемой частью. К его неброской архитектуре мы привыкли настолько, что уже не обращали на нее внимания... Старый вокзал уже с трудом справлялся с возросшим потоком пассажиров, неумолимо назревала реконструкция. В 1979 году межвузовское специализированное конструкторское бюро Белорусского политехнического института провело обследование и отметило неудовлетворительное состояние фундаментов, несущих конструкций покрытия, значительные трещины в стенах. Вывод гласил: реконструкцию считаем нецелесообразной... И ударила многотонная железобетонная «баба» в стены старого вокзала... Казавшиеся такими крепкими, они легли почти сразу, как карточный домик. А еще до этого буквально через неделю (!) после закрытия само обрушилось перекрытие второго этажа в зоне ресторана» («Прощай, старый вокзал!..», 20.07.1991)
Посейте поступок — и вы пожнете привычку, посейте привычку — и вы пожнете характер, посейте характер — и вы пожнете судьбу. Эта истина принадлежит Теккерею. В день, когда старые газеты способны опровергнуть новые истины, когда старые вещи будут избавлены от пыли, когда мы с вами прокатимся на «Запорожце», послушаем пластинки и сдадим бутылки, когда многое предстанет не тем, чем выглядит сегодня, мы обязательно расскажем и о том, что Теккерей стал писателем дважды вопреки. Диккенс не увидел в нем задатков художника (хотя, конечно, это было неверно — Уильям с детства очень хорошо рисовал), а еще раньше Теккерей был вынужден бросить учебу на юриста в высспренном Кембридже, вчистую проиграв в карты отцовское состояние. Свой самый известный труд — «Ярмарку тщеславия» — Теккерей называл «романом без героя», а нам следовало бы назвать его романом без конца. Дело в том, что, как и «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Ярмарку» начали публиковать в журнале отдельными главами, и никто, в том числе и сам автор, не знал, когда ее предстоит закончить.
«18 июля в Кремле руководители партии и правительства осмотрели новый советский микролитражный автомобиль «Запорожец», который построен на запорожском автозаводе «Коммунар». Товарищи Н.С.Хрущев и Л.И.Брежнев совершили поездку по территории Кремля на новом автомобиле» («Осмотр нового автомобиля «Запорожец», 19.07.1960).
«Много ли квартир, где нет граммофонных пластинок с записями песен любимого певца, оперной, эстрадной музыки, народных песен? В повседневной жизни в культурном и эстетическом воспитании населения грампластинке принадлежит не последнее место. Чудо техники стало неотъемлемой принадлежностью быта, украшающей его, несущей новое искусство в массы. Но... Как бы странно это ни звучало, пластинке приходится с большими трудностями пробивать себе дорогу «в люди». Причем удивительнее всего, что на пути ее успешного продвижения оказываются как раз те, кто должен помогать ей найти своих почитателей... Низкий уровень организации торговли грампластинками, слабое изучение покупательского спроса, несерьезный подход к составлению тематических заказов привели к тому, что в торговых организациях республики в 1964 — 1968 годах осело свыше миллиона пластинок на общую сумму 700 тысяч рублей. Борисовский универмаг, Жлобинский, Мстиславский и Несвижский горпищепромторги, ссылаясь на большие остатки, отказываются выбирать в этом году 270 тысяч пластинок» («Все та же пластинка...», 1.07.1969).
Как мы уже знаем, с Диккенсом Теккерея связывало отнюдь не только одно время, в которое они жили. Их часто сравнивали. И каждый норовил отметить, что ко многому в жизни они относились по–разному. Чарльз был человеком буйного темперамента, который постоянно утверждал себя. А Уильям, наоборот, долгое время себя прятал. Неуверенный в своих силах, вечно сомневающийся, он скрывался за масками псевдонимов, и позже исследователи его творчества так и не смогли определить точно, сколько разных имен он имел. Только «Ярмарка тщеславия» вывела Теккерея из собственной тени.
Можно лишь догадываться, какую гамму чувств испытывал Теккерей, когда еще раз поругался с Диккенсом. Точнее будет сказать, это Диккенс поругался с Теккереем, поверив в слух о том, что тот распускает о нем грязные слухи. Их спор стал достоянием общественности, вылился в статьи и письма. Позже биографы напишут, что неправ был безусловно Диккенс, но прежде Теккерей протянул руку своему обидчику, когда увидел его больным на улице.
«Решением исполкома Минского горсовета с 10 июля текущего года промтоварные магазины, кроме тех, которые расположены на колхозных рынках города, переводятся на единый выходной день — в воскресенье. Этому нововведению предшествовала большая подготовительная работа. Был изучен опыт ленинградцев... Большинство покупателей горячо поддержало предложение о переводе магазинов на воскресный выходной. Вот один из откликов: «Не будет искушения в воскресенье болтаться по магазинам. Смогу спокойно отдыхать с семьей на лоне природы. Давно пора воскресенье сделать выходным» («Воскресенье для отдыха, а не для покупок», 2.07.1966).
«Министерству торговли БССР, Госагропрому БССР, Белкоопсоюзу и исполкомам Советов поручено осуществлять дополнительно мероприятия, направленные на обеспечение неограниченного приема от населения бутылок и стеклянных банок, на которые установлены залоговые цены. Торговым организациям даны дополнительные задания по открытию в городах, городских, рабочих поселках и в сельской местности приемных пунктов стеклянной тары от населения. Должен быть упорядочен режим работы действующих пунктов приема стеклопосуды, повсеместно организован прием стеклянной тары плодоовощными магазинами, торгующими плодоовощной продукцией в такой таре, а также всеми сельскими продовольственными магазинами» (Для удобства населения», 4.07.1986).
При всем при том, что Диккенс и Теккерей были литературными и жизненными антиподами, просто поразительно, сколь много общего можно найти, покопавшись в их биографиях. Каждый из этих великих британских писателей не стеснялся зарабатывать своим творчеством. Диккенс не мог простить своим родителям, что они разорились. Теккерей, который однажды прогорел сам, страшился возврата в нищету. Они работали как проклятые. Но по–разному. Один постоянно искал музу, другой терпеть не мог разговоров о вдохновении. У Диккенса было восемь детей, у Теккерея — двое. А еще у каждого из них было по жене и любовнице. В 1857 году Диккенс встретил 18–летнюю актрису, влюбился, а потом долго спорил со своим литературным отражением по поводу якобы нанесенных ей оскорблений. К тому моменту Теккерей, чья жена сошла с ума, нашел успокоение в доме своего старого приятеля священника Уильяма Брукфилда. Как пишут сегодня, постепенно дружеское чувство к жене друга, благодарность за внимание и заботу о детях перешло в глубокое чувство, с которым он не смог справиться. Теккерею отказали от дома, и этот разрыв он переживал до самой смерти.
Он умер в 1863 году. Одним из первых, кто отозвался на его смерть душевным некрологом, был Чарльз Диккенс. Но еще раньше Уильям Теккерей написал: «Мир — это зеркало, и он возвращает каждому его собственное выражение. Брось в него угрюмый взгляд — и навстречу тебе выглянет из него мрачное лицо; но кто смеется вместе с ним, тот находит в нем веселого покладистого товарища».
Главная
Гороскопы
«Найдется ли хоть один минчанин, который не знал бы здания вокзала на станции Минск–Пассажирский! Оно стало визитной карточкой города, его неотъемлемой частью. К его неброской архитектуре мы привыкли настолько, что уже не обращали на нее внимания... Старый вокзал уже с трудом справлялся с возросшим потоком пассажиров, неумолимо назревала реконструкция. В 1979 году межвузовское специализированное конструкторское бюро Белорусского политехнического института провело обследование и отметило неудовлетворительное состояние фундаментов, несущих конструкций покрытия, значительные трещины в стенах. Вывод гласил: реконструкцию считаем нецелесообразной... И ударила многотонная железобетонная «баба» в стены старого вокзала... Казавшиеся такими крепкими, они легли почти сразу, как карточный домик. А еще до этого буквально через неделю (!) после закрытия само обрушилось перекрытие второго этажа в зоне ресторана» («Прощай, старый вокзал!..», 20.07.1991)
Посейте поступок — и вы пожнете привычку, посейте привычку — и вы пожнете характер, посейте характер — и вы пожнете судьбу. Эта истина принадлежит Теккерею. В день, когда старые газеты способны опровергнуть новые истины, когда старые вещи будут избавлены от пыли, когда мы с вами прокатимся на «Запорожце», послушаем пластинки и сдадим бутылки, когда многое предстанет не тем, чем выглядит сегодня, мы обязательно расскажем и о том, что Теккерей стал писателем дважды вопреки. Диккенс не увидел в нем задатков художника (хотя, конечно, это было неверно — Уильям с детства очень хорошо рисовал), а еще раньше Теккерей был вынужден бросить учебу на юриста в высспренном Кембридже, вчистую проиграв в карты отцовское состояние. Свой самый известный труд — «Ярмарку тщеславия» — Теккерей называл «романом без героя», а нам следовало бы назвать его романом без конца. Дело в том, что, как и «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Ярмарку» начали публиковать в журнале отдельными главами, и никто, в том числе и сам автор, не знал, когда ее предстоит закончить.