Песни на краю земли. Как клюква поддерживает жизнь в полесской деревне

Источник материала:

В молодости Вашелько мог пройти много километров по болоту и «снять» на хорошем месте двадцать килограммов клюквы за несколько часов. Сейчас жителю полесской деревни почти восемьдесят, и это первый сезон, когда он не ходил за ягодой. На вопрос, как же так, седой Вашелько отвечает: «Старосць. Думаю: пажыву лягчэй трошкі».

Журналисты TUT.BY побывали в деревне Ольманы в Столинском районе и прошли сорок километров по Ольманским болотам. Первый репортаж — о людях, которые живут на краю твердой земли.

Еще шестьдесят лет назад «дрыгва» занимала 21% белорусской территории. К началу нового тысячелетия под болотами осталось всего 4,6% нашей страны. Но и сейчас для многих эта чавкающая земля — привычная среда обитания.

Белорус осторожно ступает по болоту, ему тут и тревожно, и спокойно. До глобального осушения ему было сложно добираться до «большой земли», но во время всех войн он искал «в багне» спасение от врагов. Клюква, щедро разбросанная по кочкам, всегда лечила его болезни и кормила в голод; но он привык обдумывать каждый шаг, иначе попадешь в топь — и поминай как звали.

В спецпроекте «Страна болот» TUT.BY расскажет о людях и деревнях, чьи судьбы от рождения до смерти связаны с «дрыгвой». Мы побывали в Кореневке, ставшей прототипом деревни из романа «Люди на болоте», провели ночь со сборщиками клюквы в Ольманских болотах и проследили, как осушали белорусскую землю.

«Непроходящие» болота

«Клюквенные» Ольманы, в отличие от «огуречных» Ольшан в том же районе, не выделяются видными домами, отстроенными на деньги с урожаев. Но и умирающей деревню Ольманы назвать никак нельзя — только учеников в местной школе, говорят, набирается на две смены. Сейчас в деревне живет около полутора тысяч человек.

Море Геродота

Возможно, здешние белорусы живут на дне моря. Если верить Геродоту, то несколько тысяч лет назад на месте Ольманских болот и окружающих деревень находилось море. На средневековых картах море уже называется Сарматским и иногда именуется озером. Было ли это море на самом деле — доподлинно неизвестно.

Среди болот есть немало песчаных островов, поросших высоким сосняком. Почти всегда эти острова-дюны вытянуты полукругом, дугой на восток, что говорит о мощных ветрах с запада, которые в давние времена и насыпали эти острова.

Мария Степановна Оглашевич, которую по местной традиции «па-вулічнаму» называют Хувихой, вспоминает: в 1956 году, когда ее сюда распределили счетоводом, Ольманы окружали «непроходящие» болота, детей же в здешних семьях было минимум пять, а то — и по двенадцать.

— Я пріехала сюды, а тут беднота такая — ні ў кога дажа занавесок не было! Выпісвалі газеты, былі такія бальшыя — «Правда», «Известия»… Вот із ніх вырезалі ўсякія ўзоры на вокны: ажурныя, з «зубамі». Это ўжэ потом сталі знізу вешаць шторкі із белай перкалі… Потом ужэ поехала молодзёж в заработкі на Ўкраіну. Заробяць пшэніцы — ой, які богаты той ужо чалавек! У яго і белы хлеб ёсць! А то ж і чорнаму былі рады, — рассказывает Хувиха.

До осушения болот ольманцы «мучаліся дорогаю»:

— Тут жэ дорогі не было: як летом — то до раёна добіралісь лодкой, як зімой — толькі лошадзьмі можно было доехаць. Ездзілі воламі. Я казала: «Му-2»: два вола і ярмо (смеется. — TUT.BY)! Само главно было добрацца до Стругі -- а от Стругі ўжэ і лодкі ходзілі до Століна. По Горыні под самы Столін подплывалі, дальшэ пешком.

Для важного дела можно было попросить в колхозе «выездного коня». Сено для скота ольманцы заготавливали прямо на болотах.

— Заходзіш грабіць сена на балоце — эта надо обуваць сапогі длінные. У короткіх будзеш іцці — нажмёш, дык водой і очі сабе зальёш! А болото было такое дрыгучае, куп’я такія здоровыя! Не надзенеш штаноў, дык ногі ўсе ўрэжэш — кроў цічэ. А камароў, а слепакоў! Шэршні лётаюць над головой — боісся, што прокусяць, дык кроў будзе ліцца. Як кажуць, не хочацца верыць, што такое было.

Сегодня Хувиха ходит, опираясь на палочку, а когда-то совсем не сидела на месте. В отличие от многих соседей, ей за работой счетовода даже за клюквой некогда было ходить.

— Не было ж время, а семья была большая! Хорошо, што свякруха была мне як маці. Я пяцёра радзіла і ніколі, счытай, у дзекретном отпуску не была. Учоты надо сдаць, каждый раз завезці ў Столін. Сколькі ў цябе пріплода, сколькі падзяжу, сколькі молока надоілі. Нядзельку дома побыла — дык у колхозе бумаг накопіцца. А сабярэш многа — папробуй іх давезці, тоже ж цяжко.

Несмотря на все сложности, переехать в регион, где природа не такая суровая, Марии Степановне не хотелось. Объясняет:

— Я вельмі любіла лес — умірала. Чарніка, лісічкі, грібы белыя — іду рано, походзю, ды назад вернешся — то ўжэ і на работу пойдзеш. І зара: чарніка расце — прынясуць жа мне, а надо, штоб я сама сходзіла і набрала…

Задумавшись, Мария Степановна добавляет:

— Але ж я кажу: добро цяпер, а ўсё раўно чаго-то бракуе. Даўней жыць цяжка было, але і людзі былі дабрэйшыя. Не то як цяпер — адзін аднаго можа піхнуць. Усе былі радня.

«Еслі мы хлеба не прывязём — ноль без палочкі»

Когда ищешь ольманских старожилов — и правда кажется, что все они друг другу родня, сваты да кумовья.

— А где у вас тут Вашелько? — спрашиваем у пожилого прохожего.

— Вашелько? Вон жа мой лучшы друг! — прохожий тут же протягивает руку для знакомства и представляется. — Бляйман!

Василий Назарович Шубич, тот самый Вашелько, живет с женой Марией Мефодьевной, которую в Ольманах каждый знает как Муню или Мунцю. Это производные от имени Моника — так назвали в Германии белорусскую девочку, рожденную в сорок четвертом. На родине имя трансформировалось в привычное нам Мария.

— Калі немец прыйшоў, бацька на болоце сена возіў. Быкоў у лесе пакінуў, прыбег, а маці ўжэ складаецца на чужы воз, штоб дзяцей адвезці — мяне і сястру Надзю. І нада было куды ўцякаць. Маці запрагла чужыя быкі да ўцяклі на хутор… А немцы ўжо ў сяле, оцэповалі. Не хочу расказуваць — ужэ ў мяне сэрца коліць.

Через неделю-другую разбежавшиеся люди попробовали вернуться в деревню, но она оказалось целиком сожженной. И все пошли в леса, в болото.

— Немец прыйшоў — Ольмані спалілі. Усе хаты! Толькі цэркаў оставілі і хату цэркоўну, дзе бацюшко жыў. Людзей не стрэлялі — собіралі на грудку (так местные называют площадь. — TUT.BY) і до Довід-Городка гналі. А людзі розбежаліс: хто ў лес, хто па дзераўням. І мы поехалі назад — у лес, кілометра тры адсюль. А там шалаша построілі із галля, — продолжает рассказ Вашелько. — А кушаць я не знаю, што маці давала: ці грыбом, ці чым шчэ. Яшчэ оставалоса жыта на полях: раньшэ сеялі… Была така трава — майна. Вона росла така вэлыкая, а семена былі меленькі-меленькі. І маці наб’е, наб’е травы — по болоту. Просее на сіто, і таўкачыкам натоўчэ, натоўчэ. Да вот і з водой наварэт — мы так й после войны піталіса.

В болотах и лесах жители Ольман провели целую зиму. Вашелько говорит, что страшно не было, потому что тогда «людзі о себе не думалі, а думалі, як к доброму прыйці». Вернувшись, на месте своих сожженных домов выкапывали землянки, строили «хацінкі».

Когда именно построили чудом сохранившуюся во время войны церковь, ольманцы точно не знают. В энциклопедиях можно найти примерные даты: 1888−1893 годы. На вопрос, насколько древняя сама деревня, старожили многозначительно отвечают: «А Ольмані - оні ж былі-та, оні ж жылі! Ольманям сколько лет — ніхто не знае».

После войны работали в колхозе, за трудодни. За деньгами побольше приходилось отлучаться на заработки. Вашелько вспоминает: чтобы купить себе хату, несколько лет ездил «на шабашку» в Сибирь:

— Я там рукі вырваў от і до. Мы строілі сто метраў короўніка. А полы послаць, а забетоніроваць — ўсё ўручную. І по Белорусіі ездзіў. Нам што? Хлеб надо. Еслі мы хлеба не прывязём — ноль без палочкі!

К рассказам Хувихи про жизнь до осушения прибавляется воспоминание Вашелько, который сам долго пас по болотам колхозных волов и коров:

— Прысесці не было дзе пастуху — стоіць у водзе. То на сяжарку прысядзеш — у болоце дзелалі куст такі, штоб сложыць туды сена. А іначай нікуда — потому шта вода да вода.

Позже, со временем, стала появляться в Ольманах техника. И жизнь становилась чуть проще:

— Колхоз організоваўся — пару машын было. Пройшло, знаеце, сколько год — у колхозе коровы началі доіць. Молоко надо было ў государство здаваць — трактор і машына возілі. То людзі як сядуць — то і трактор не довозіў, — смеется Вашелько. — А потом шчэ далі нам таксі — грузовую машыну, вездеходна така. То там пяцьдзясят чоловек нашывалос у ту машыну! Прыязджала із Століна раз у нядзелю. Доехаць — 10, 20 копіек.

Пока хозяин рассказывает, хозяйка ставит на стол тарелку с клюквой. Вашелько предлагает «запробоваць». В молодости, бывало, он ходил за ягодой далеко и «снимал» с кочек по двадцать килограммов клюквы за два-три часа. Но сейчас в тарелке клюква, собранная сыном. Сам Вашелько в этом году в болоте ни разу так и не побывал:

— Старосць. Думаю: пажыву лягчэй трошкі.

— Так, свет уключай, зачэм экономіка?! — шумно входит в дом к лучшему другу, щелкая выключателем у двери, тот самый Бляйман, а по паспорту — Андрей Михайлович.

Через пару минут выясняется, что и Бляйман в этом году в болоте не побывал.

— Не, не хадзіў. Я ж з ім заўсягда дружу, — кивает Бляйман на друга. — Як пойдзем па грыбы — ўдвох, па клюкву — ўдвох. То ў гэтым году абодва й не хадзілі.

На их болотах в этом году было много пожаров. Ольманцы уверяют: так сильно на их памяти никогда не горело. И гадают о причинах бедствия.

— Ужо і сам сабе вопрос задаваў: год-та ў нас сухі, сільна сухі. Но почэму — то там загорыцца, то там загорыцца? Ну хто-та шота… Как бутта хто-та спецыяльна. Ну так — аткуда мы знаем? — разводит руками Вашелько.

Некоторые уверены: пожары пошли с Украины, до которой отсюда рукой подать — «оні своё болото спальвалі».

— Дажа ўночы з окна відно было, як болото горыць, — рассказывают Василий Назарович и Мария Мефодьевна.

Украинка: «Люди обижэны, плакали просто. Погорэло болота»

Жительница приграничной украинской деревни Дроздынь Любовь Васильевна рассказала по телефону журналистам TUT.BY: «Люди тушыли нашыя, загрэбали жар своими руками. Вся молодежь наша вышла, пинска лесна охрана вышла — все гуртом тушыли. Утром едем — затушыли огонь, днем едем по клюкву — пожар обратно. Большинство людей обижэны — плакали просто по лесу. Неурожайно. Погорэло болота, так нам тяжэло собирать».

Известно, что еще во время майских крупных лесных пожаров в Гомельской области белорусские лесники помогали справляться со стихией и на украинской стороне.

Часть здешних болот относится к заказнику. Экологи говорят: сотни жителей, которые приходят и приезжают сюда за клюквой, создают огромную антропогенную нагрузку на болота. Со стороны Ольман на восток тянутся несколько широченных натоптанных троп — что твой проспект. Они видны даже на спутниковых фотографиях, хотя обычно болота на космоснимках выглядят как однородная серо-зеленая вата. Разрушается болотная экосистема, птицы боятся вить гнезда, уходят звери.

Есть проект преобразования Ольманского заказника в заповедник — это позволило бы сохранить экосистему и уберечь леса от пожаров. Но тогда, скорее всего, местным жителям запретят собирать клюкву. А это все равно, что запретить ловить рыбу жильцам приморских деревень.

«Запоём — аж Ольмані раскольваюцца»

Жители Ольман приезжих встречают радушно, угощают клюквенным чаем и, узнав, что назавтра идем на болота, тут же предлагают ночлег. Вашелько ведет журналистов к сестре.

Надежда Назаровна Денисович — фигура в Ольманах примечательная. Прозвище ее — Саганиха: муж был Саган. К ней уже несколько раз приезжали польские этнографы: записывали местные ольманские песни.

Посмеиваясь над своей внезапной славой, Саганиха вспоминает, как водила поляков к озеру возле Ольман.

— Так і пяю, і ягады бяру ў запол, а яны мяне фатаграфіраваюць, — рассказывает Надежда Назаровна.

Сегодня Саганиха только вернулась с болота. Ягоды уже успела сдать заготовителю.

— Змэрзла, — рассказывает она брату и Бляйману. — Вяліка роса была, да насыпалоса ў заброды — ўсё мокро было. Ой, не ўспамінайце.

Ольманский словарь

Запол — фартук для сбора клюквы, подоткнутый особым образом.

Заброды — резиновые сапоги.

Бульбач — мешок из-под картошки, в который тоже собирают клюкву.

— Тут у нас людзі жывуць, із болота. От я получаю пенсію — і то мне трудна прожыць. А ў болота пойдзі, клюквы набяры — ўсё ж такі копейка на хлеб, — объясняет Бляйман.

Ценная ягода

В нынешнем октябре заготовители в Ольманах килограмм клюквы принимали по 27 тысяч рублей (примерно (1,6 $). Почем брали в прежние годы?

В 2009 году — примерно по 2 тысячи 700 рублей (1 $);

в 2011-м — по 20 тысяч рублей (3,5 $);

в 2013-м — по 15 тысяч (1,6 $);

Вспоминают жители Ольман и радиацию, которая их болота затронула. Вашелько рассказывает:

— От Чернобыля радыяцыя. Казалі, што нет радыяцыі — а вона ёсць. От мы клюкву здаем, клюкву не прынімае заготовіцель — здзесь радыяцыі багата. А з другой стараны прыносяць — здзесь нет радыяцыі. Значыць, дзе-та ў нас-то яна прыбывае…

Зараженную клюкву ольманцы выбрасывают. Впрочем, говорят, и ее можно умудриться сдать — украинским заготовителям.

Карты радиационного загрязнения после Чернобыльской аварии показывают, что практически весь заказник "Ольманские болота" «фонит» Цезием-137: от 1 до 5 Ku/км², а условная полоса, соединяющая деревни Ольманы и Белоуша недалеко от Столина, — от 5 до 15 Ku/км². Существуют и неподтвержденные слухи, что Чернобыль ни при чем: мол, на полигоне рядом с заказником устраивали ядерные испытания.

Вместе с Надеждой Назаровной живет взрослый сын Демьян, но помощи от него немного — поэтому, несмотря на старость, Саганиха свои походы за клюквой еще не бросила. А месить болотные топи с каждым годом становится все сложнее. Рассказывает, как в прошлом году не успевала засветло вернуться домой — пришлось заночевать на острове среди болот:

— Думаю: як зайду туды, дзе леса няма — то холодно будзе і я ўжо погіну. Мерасліво было… Я дроў наносіла, наклала голля, і собачка каля мяне быў, лягла. Есці брала саліну ці каўбасіну — так мне еда не йдзе… І як запою, як запою!

Надежда Назаровна старинные ольманские песни поет здорово, но не менее здорово матерится. Когда ругательство выходит особенно смачным, Саганиха виновато смотрит на собеседника и тихонечко произносит: «Прабацце». И торопится объяснить, откуда у нее такой мужской характер.

— Была ў начальства і так ім ўжо «завярнула», што сказалі: бабушка добра, но ругаецца. Дык я й кажу: моя жызнь така ўжо. От чоловіка няма, на чатырнаццаты год як помёр. І ўсё на моей голове. Клюкву збіралі, грошы на кніжку клалі — пропалі. І кобылу годовала, і корову годовала. Сем дзяцей! А я ж сама не ходзіла ў школу — только ў вячэрню, бо ў маці сям’я вялікая была. Зроду гороваць нада было. Подругі моі позміралі ўжэ… А што ж вы думаеце, жызню з такіх год насіць!

— Па восемьдзесят жывём ўжо, а госпадзі. Пропала жызня, — вздыхает Бляйман.

За столом Вашелько, Бляйман и Саганиха описывают здешний круговорот: выходит, что жизнь ольманца вертится вокруг клюквы. Клюква кормит, клюква же и отнимает силы, клюква лечит.

— Павышэна даўленя, поніжана даўленя, язва. Кушай ілі сок выдаўляй да пей. А как ужо лякарства — то дабаўляецца мёд, — рассказывает Андрей Михайлович.

Сама же клюква — ягода стойкая.

— Она будзе годамі храніцца у кадушках. Воду з колодца наліваем. Як зімой вода замёрзнет, так і клюква замёрзнет. І зімуе, нэ порціцца, — говорит Вашелько. — А потом растает лёд і вона как учорашняя. Опяць свежу воду поменяй — і вона опяць будзе стояць!

Сообразив к столу напитков, которые покрепче клюквенного компота, ольманские старожилы затягивают песни.

— А, ты спорціў трошкі! — возмущается Саганиха, когда ей кажется, что Бляйман сфальшивил.

Видео: Песня «Возьмі ты, Ваня, меня з собою» в исполнении жителей деревни Ольманы

Открыть/скачать видео (13.19 МБ)

Аудио: Песня «Пайшла дзеўка», в исполнении жителей деревни Ольманы

Скачать аудио (1.02 МБ)

— Я вот і зараз, як дома ўпраўляюса — усе песні перапою, што знаю, — рассказывает Надежда Назаровна. — Кабаном даваці — пою. Праўда, не громка, не тое, што цяпер, таму што скажуць: напілас. І по лесу ўжо ходзю да пою.

— Пелі й на полі! Копаем картошку — паём, жыта жнём — паём. І не думайце: не было, штоб там поставілі бутылку і таму спявалі. Проста пелі, — уверяет Вашелько.

— Гэта я цяпер нясу пяць кіль клюквы, а то даўней — у бульбач набіраем, — рассказывает Саганиха. — Выходзім до озера, мяшкі скідаемо, отдыхаемо. Рано ж з клюквы не йдзеш — як сцямнее. Дык прыйдэмо дадому, сядэмо ды поём — аж Ольмані раскольваюцца. Гэта цяпер людзі багатыя сталі, ужо не ўмеюць пець.

Бляйман добавляет:

— Сядэмо: дзве-тры лодкі да по два-чатыры чоловека. Як запоём! А голас па возеры…

Продолжение следует

Корреспонденты TUT.BY провели несколько дней среди болот, пытаясь напасть на след нелегальных сборщиков клюквы из Украины. Кто на островах строит станки, зачем женщины бросают в болото хлеб, где Гриша Кук научился чинить часы Rolex и как правильно приготовить клюквенный компот — читайте во второй части спецпроекта «Страна болот».

Теги: знакомства