История девушки Насты, которую ребенком совращал сожитель матери

Источник материала:

Когда Насте было десять лет, сожитель ее матери стал периодически укладывать ее на диван, стягивать всю ее одежду и трогать в интимных местах. Наста очень не хотела обижать маму, поэтому молчала. Сегодня девушке двадцать один год и она неустанно борется с психологическими последствиями происходившего, а также не скрывая своих лица и имени хочет в качестве предупреждения рассказать о своем травматическом опыте.

В Беларуси расследуется не более 15−20% от общего числа преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы несовершеннолетних. С 2009 по 2015 год в суд были переданы дела в отношении более 1807 детей — жертв сексуального насилия. Большинство совершенных преступлений до органов правосудия не доходят из-за страха стигматизации, стыда, недооценивания угрозы последствий пережитого для жизни ребенка.

TUT.BY продолжает публиковать материалы, раскрывающие суть, причины и следствия насилия в семье в рамках проекта «Дом и насилие». Насилие в семье — это не только про партнерское насилие. Это в такой же мере про насилие в отношении ребенка, который в такой ситуации всегда жертва. Видеть, как твою маму бьют — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Стать объектом переключения агрессии с матери на тебя — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Стать объектом сексуального насилия отца, отчима или человека знакомого — это всегда травма с долгоиграющими последствиями.

История Насты

— Почему у нас сегодня происходит этот разговор? Ты преследуешь какую-то цель? Ты уже сотрудничала со СМИ, я знаю. Тебе нужна бо́льшая аудитория? Зачем?

— Изначально был такой меркантильный момент, если, конечно, уместно употребление эпитета «меркантильный». Мне всегда казалось, что если я все расскажу, то я это отпущу и оно отпустит меня. Прошло много времени с момента сексуального насилия до момента, когда я начала рассказывать о пережитом хотя бы локально — друзьям. Меня, кстати, всегда немного коробило, что именно после моего рассказа «о» в моем присутствии начинались шуточки на тему или отпускались недвусмысленные комментарии. Я совершила «камингаут» в ЖЖ. Написала здоровый такой пост о том, «что». После чего мне на почту писем сто, если не больше, пришло. Письма, в которых женщины описывали аналогичный опыт и его последствия. Рассказывали о своих историях, и все истории словно под копирку.

— Вот ты сейчас говоришь… И наша беседа строится на доверии обоюдном, но читатель же может усомниться: а вдруг она наговаривает? Распространяет ложную информацию? Использует виктимность как средство привлечения внимания?

— Что-то примерно такое же только в более простой интерпретации я слышала от мамы, но ладно. Я отвечу так. Во-первых, по портрету крайне легко меня идентифицировать, разве что волосы я состригла — каре. Во-вторых, имени и фамилии я не скрываю, все как по паспорту: Анастасия (Наста) Захаревич. В-третьих, к первым двум пунктам я добавляю то, что я прекрасно осведомлена о Статье 188 «Клевета» УК Республики Беларуси, я даю себе отчет в том, что распространение заведомо ложной информации при объективной возможности идентификации этого мужчины на такую здоровую аудиторию может мне чего-то да стоить.

— Поняла. Средний возраст тех, кто тебе писал?

— 20 лет — 30 лет. И это было очень страшно: их количество и их содержание. И вот тогда я задумалась впервые о масштабах проблемы. Повтори, пожалуйста, вопрос.

— Почему мы с тобой сегодня разговариваем? Зачем ты это делаешь?

— Сегодня я делаю это осознанно для того, чтобы даже у мам и пап, которые считают себя супер-мамами и супер-папами где-то на подкорке отложилась мысль о том, что и они при всей своей крутости могут недоглядеть; что и их ребенок может оказаться в той ситуации, в которой оказалась я и тысячи таких как я. Чтобы они изучили вопрос, чтобы изучили механизмы превенции и механизмы лечения.

Это не алармизм, я не нагнетаю. Это действительность такая. Я могу гарантировать, что они не узнают про «это» ни от десятилетнего чада, потому что ребенок не скажет по ряду одних причин, ни от пятнадцатилетнего — у ребенка будут уже другие основания молчать. Я уверена, и тут меня не переубедить, я заслужила такую категоричность, что в подавляющем большинстве случаев мать не знает о том, что ее супруг или сожитель совершает сексуальное насилие в отношении их детей; что в подавляющем большинстве случаев родители не догадываются о том, что их ребенок подвергается систематическому сексуальному насилию вне дома. Дети им не расскажут, насильник тоже. Сами они никогда не заметят из-за стараний преступника, только если вмешается случай. А самое страшное знаешь что?

— Что?

— Иногда родитель/родители узнают о происходящем и превращаются в страуса — головой в песок. Это психологическая защита — уход от реальности, ведь не может же она жить с таким монстром, ведь это все только в страшных документальных фильмах, плохо смонтированных сюжетах БТ и у Набокова. А сами дети могут воспринимать происходящее как норму, и даже как позитивную, приятную. Детей ведь учат не доверять незнакомцам, но ведь это делает знакомый, близкий или родной человек, а значит все хорошо, ведь родной плохого не сделает? Так? Так.

— А ты понимала, что происходит?

— Да, я все понимала. В первый раз это произошло, когда мне было десять лет. Я понимала, что его действия ненормальные, что происходит что-то не то, но при этом я не наделяла его манипуляции с моим телом негативным смыслом. В большинстве случаев мне не было больно. Я четко осознавала: этого происходить не должно. Но в моем восприятии это не проходило как нечто страшное, недопустимое.

— Сколько лет тебе было?

— С десяти лет и в последующие три года. До тринадцати. Три года это происходило. А то, что это преступление, я поняла лет в пятнадцать.

— Ты тогда наткнулась на какую-то информацию, которая навела тебя на мысль?

— Нет. Это инсайт был. Будто пазл сложился, понимаешь. Он складывался, складывался, и вот я уже понимаю, что-то, что происходило и чего уже не происходит, — преступление, грязь и ужас.

— Ты рассказывала матери?

— То есть, вопрос о том, знала ли моя мама о том, что он лазил мне в трусы?

— Да.

— Да, знала. Я не рассказывала. Рассказывал он, но в такой форме мягкой, которая сегодня ей позволяет отрицать свою осведомленность «о». Он всегда просил меня не говорить ей ничего: «Ты ведь не хочешь, чтобы мама переживала». Это не было угрозой с его стороны. Он убедил меня в рациональности моего молчания. Он манипулировал, так как знал, что я очень люблю маму и не хочу, чтобы она волновалась. Это ее отрицание — сложный между нами момент сегодня. Я пробовала разговаривать с ней на эту тему…

— Когда ты пробовала с ней разговаривать?

— Первый раз лет в тринадцать. Была какая-то ссора с ней и я стала эту ситуацию приплетать, правда, у мамы тогда случилась истерика. Она вроде и верит мне, но продолжает игнорировать этот факт, как и тогда, когда это все происходило. Ничего не хочет про это знать, слышать. И тогда не хотела. Она не хочет, чтобы я про это рассказывала сегодня — считает, что я позорю себя этим. Это сложно объяснить, ее реакции: она винит себя, винит меня, она то отрицает, что знала, то подтверждает, что знала, но я точно помню, как она была свидетелем тому, как он ползал на коленях передо мной и просил прощения.

— Сколько раз он так ползал?

— Один раз, второй. Я говорила, что прощаю. А у меня был выбор? Ничего не менялось. Все продолжалось.

— Послужил ли тот факт, что ты подверглась сексуальному насилию со стороны сожителя твоей мамы причиной, по которой в итоге они разошлись?

— Нет, там совершенно другие причины были.

— Мы с тобой используем слово «все». Все — это что?

— Клал меня на диван, снимал с меня одежду. Проникновения ни разу не было. Он трогал меня там, в интимных местах. Прикасался ко мне по всему телу. Он часто пробовал мою руку класть ему на половой орган, но я всегда сразу же убирала. Он пытался это делать (класть руку) раз-два в месяц, но особенно не настаивал. Я пресекала попытки. Я часто анализирую то, что происходило, и понимаю, что всегда имела возможность пойти к соседям, позвонить маме. Я не могу точно сказать, почему я никому не говорила. Наверное, мне страшно было, что будет скандал, что мне не поверят. Маму не хотела огорчать. Да, все-таки вот этот страх маминых переживаний, жизнь у нее и без того тяжелая была.

Это могло происходить два-три раза в день, а могло и раз в неделю. Стандартная картина: я сижу, занимаюсь уроками. Он подходит, начинает гладить спину, берет под руки со словами: «Пора отдохнуть».

Я в тот период старалась максимально себя загрузить, чтобы у меня не было свободного времени, на которое он сможет претендовать. Я училась во вторую смену. Я всегда просыпалась утром, слышала, что мама уходит на работу, а это означало, что мне надо срочно вставать, идти умываться и чем-то себя занимать, но ни в коем случае не продолжать лежать в кровати, чтобы он оттуда меня не вытянул или не лег туда.

— Ты сопротивлялась?

— Нет. Вырываться смысла не было. Потому, что ударить мог. Я это совершенно точно знала, потому что на маму он руку поднимал. Я говорила: «Мне это неприятно, я не хочу, чтобы это продолжалось». На что он говорил, что это всего лишь отдых, что мне будет приятно, это меня расслабит. А когда иногда мне все-таки было больно и я уходила и пряталась в ванную, то он принимал крайне удивленный, озабоченный вид и просил прощения, заверяя, что больше мне больно не будет.

— Как он объяснял свои действия, как он мотивировал?

— «Хочу сделать тебе приятно», — говорил он. Когда однажды мама и он «расходились», а до этого он прожил с нами «наездами» лет восемь, он оговорился, что воспринимает нас с мамой как одно целое, что он не может разделить меня и ее, что мы для него не два разных человека, а один, которого он любит.

— Вот он извинялся и..?

— Фразу помню: «Извини, что все это было. Больше я не буду этого делать». И делал! Все по новой. Ничего не менялось. Все продолжалось.

— Опиши его.

— Он сам никто. Типичный 45-летний абьюзер: деньги не зарабатывал, по дому ничего не делал, эрудицией не наделен. Сидел у нас на шее. И при этом все время: «Вы такие сякие, вы плохие, я художник!» — строил нас. Что-то там из дерева вырезал. Я все выкинула позже. Он весь такой духовный-духовный все время, такой высокоморальный, вегетарианец, постился. И со староверами он жил, в Алтайский край с ними ездил. Дочь у него есть моего возраста.

— Последствия для тебя?

— Среди прочего, то, что действительно мешает полноценно функционировать, — высокая тревожность. Не уверена, что могу назвать это паническими атаками, но будто какой-то щелчок происходит, и я сразу же оказываюсь мыслями в той ситуации и мне плохо. Такие «приступы» достаточно часто происходят и накладываются на истерики.

Эта ситуация так меня унизила, что теперь я стараюсь везде прикладывать максимум усилий, чтобы доказать, что я что-то могу, что я борец, что у меня есть амбиции, что я умная. Я все всем постоянно доказываю, хотя этот процесс утомляет. Ты как бы заложник собственной энергии.

Насчет сексуальной жизни, то хоть здесь все нормально (смеется). Я даже в определенный момент начала искать хоть какое отклонение в моей сексуальной жизни, о котором везде пишут и говорят как о последствии сексуального насилия в детстве (смеется). Но ничего не нашла — все хорошо с молодым человеком. Разве что я не ставлю потребности своего мужчины выше своих потребностей, но мне не кажется это отклонением (смеется).

Очень тяжело с людьми общаться, потому что за час разговора кто-нибудь обязательно пошутит про насилие, изнасилование, женщину и т.д. Я для себя приняла твердое решение — исключать таких людей из круга общения. Мне трудно слышать, как говорят о том, что если девушку изнасиловали, то виновата она и т.д. Мне неприятно слышать какие-то глупые рассуждения на эту тему. Быть может, со стороны я и выгляжу агрессивной в общении, мол, я не разрешаю в своем присутствии шуток на такие темы, при том, что я редко объясняю почему. И, наверное, это неправильно, но такие «объяснения», требуют слишком много ресурсов, а у меня их нет.

— То есть всегда-всегда и сразу отрезаешь? Без шансов?

— Знаешь, бывают (редко, но бывают) периоды, когда я настроена «просветительски». И я часами могу объяснять, почему юмор на тему сексуального насилия недопустим и чем он опасен. Но редко. Такие беседы, обычно не несут дискуссионного характера из-за ненастроенности на поиск истины собеседника. Это полемика какая-то. Трата времени.

— Когда-нибудь возникало желание наказать этого мужчину по закону?

— Желание возникало, но много поздней. Но я уверена, что желание так и останется желанием, потому что во-первых, сегодня он живет в другой стране, в Украине. Но даже если его и выцепим, все ж опять сведется до «а где свидетели, где доказательства, и вообще срок давности истек». Это только усугубит мое эмоциональное состояние, а результатов никаких не даст.

Как определить, что ваш ребенок стал жертвой сексуального насилия

Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01

Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия, — 8 029 610-83-55

Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11