Человек без родины с привычкой бежать. История сирийского переселенца в Берлине

Источник материала:

Уже пару лет в берлинском районе Моабит работает то ли клуб по интересам, то ли кафе для беженцев. По вечерам открыт еще и бар. Для «своих» выпивку отпускают по закупочной цене, всем остальным — с минимальной наценкой. Сегодня здесь можно и поесть: по средам после курсов немецкого — традиционный совместный ужин. На раздаче сириец Мохаммед на хорошем для иммигранта русском предлагает за пятьдесят евроцентов попробовать свой вариант украинского борща. Со сметаной, но с арабской лепешкой вместо пампушек или черного хлеба. На слегка недоваренную картошку, кажется, никто не обращает внимания.

В Беларуси нередко можно услышать мнение, что беженцы, которые стремятся в ЕС (и особенно — в Германию), едут туда за пособием. О том, кто и по каким причинам убегает в спокойные страны, TUT.BY попросил рассказать Мохаммеда аль-Довваха из Берлина.

— До того, как переехать в Германию, я пять лет прожил в Украине. Там выучил русский и научился готовить борщ, — объясняет кулинарные навыки Мохаммед аль-Доввах.

Вообще, уехав из Сирии, он планировал остаться в Украине. И там, как старший брат Ахмад, отучиться в Одесском национальном медицинском университете и стать врачом. Но из этих планов ничего не вышло. По разным причинам, в том числе и безопасности, он снова вынужден был менять место жительства. Кажется, привычка бежать — это у них семейное.

Алеппо — Одесса

Сейчас Мохаммеду 23 года. Он, хоть и родился в Дамаске, но называет себя палестинцем из Сирии. До 1948 года его бабушка с дедушкой жили в городе Цфат. Сейчас это израильская территория. После Арабо-израильской войны они вынуждены были спасаться бегством в соседнюю Сирию.

Позже Мохаммед с семьей переехал в Алеппо. Родители преподавали арабский: отец — в старшей школе, мама — в начальной. Они были местной интеллигенцией с достатком выше среднего: несколько квартир, земля, машины и пара магазинов. Но в 2009 от всего этого пришлось отказаться.

— В 2009 году у нас еще было относительно спокойно. Так казалось со стороны. Но президентские выборы в Иране тогда закончились революцией. Скоро беспорядки начались и в Сирии. Родители как будто почувствовали, что скоро будет война, и решили уезжать, — вспоминает Мохаммед.

Предчувствие их не подвело. Сейчас на месте некогда элитной недвижимости семьи Доввах — лишь руины, оставшиеся после бомбежек.

В 2009-м родители парня перебрались в Объединенные Арабские Эмираты. Но Мохаммед решил поехать в Одессу, куда незадолго до этого за дипломом хирурга уехал его старший брат. Казалось, жизнь наладилась.

— В 2011-м году в Сирии уже шла война. Поначалу мы переписывались с родственниками, которые там остались. Какой там действительно ужас, я понял, посмотрев фотографии тех районов, где мы жили. В Украине я чувствовал себя в безопасности: не было страха, что кто-то будет стрелять или рядом взорвется бомба, — рассказывает парень.

В Украине он сначала выучил русский, а потом поступил в медуниверситет. С деньгами проблем не было — того, что высылал из ОАЭ отец, хватало и на оплату образования, и на аренду отдельного жилья, и на карманные расходы.

— Отучился я там два с половиной года. Начинал, как и все, на лечебном деле, а на третьем курсе должен был выбирать специализацию. Но не успел, — отводя взгляд в сторону, признается Мохаммед.

Дело в том, что отец неожиданно умер. И платить за учебу было просто нечем. Мать столько не зарабатывала, а брат у тому времени уже успел жениться и обзавестись ребенком. И зарплаты украинского врача ему самому едва хватало на жизнь.

Диагноз: чужой

Вернуться в Сирию парень не мог. Во-первых, там война, от которой, наоборот, все бегут. Во-вторых, там он официально числится изменником родины. А за это — сначала тюрьма, а потом армия.

— Важно, что я палестинец, а не сириец. Я не понимаю, за что там идет война и почему люди должны умирать за президента, — говорит молодой человек, до этого признавшись, что старается быть вне политики. Так на родине было безопаснее.

Сирийское посольство в Украине помогать парню отказалось. Мол, он предал их страну. После очередного Майдана и подъема национального движения, в Одессе снова, как в начале «нулевых», говорит Мохаммед, активизировались скинхеды. И в какой-то момент они поставили будущему доктору с неславянской внешностью самый страшный для него диагноз — «чужой».

— Их многие называли патриотами. В кавычках, конечно. Они многим угрожали. И мне тоже, — рассказывает Мохаммед. — Я там жил один на съемной квартире. И однажды мне прислали анонимное письмо, что «это их город, их страна, в которой мне не место»…

После нескольких таких анонимок молодой человек решил переехать в студенческое общежитие. Но и там его нашли. Поздно вечером на входе его остановили два милиционера. Так называемый дополнительный контроль на алкоголь и наркотики. Но Мохаммед — мусульманин, и с этим у него проблем никогда не было.

— Они завели меня в угол и спросили: «Как будем решать проблему?». Тогда я понял, что они хотят взятку. А потом они прямо спросили, сколько у меня денег в кармане. Но я не такой лох, чтобы отдать им все свои деньги, — уверяет молодой человек. — Они угрожали мне, что отведут в полицейский участок, и там проблемы будут посерьезней. Но я сыграл «на дурачка», и они меня отпустили.

Из этой ситуации Мохаммед видел только один выход — снова бежать. Он открыл шенгенскую визу и купил билет в один конец до Берлина.

Одесса — Берлин

— Когда уезжал, у меня была одна цель — доучиться в университете. Я выбирал между Германией и Канадой. Но все-таки решил приехать в Берлин. Здесь у меня живет тетя, я думал, что она хоть первое время поможет. Но она только отвела меня в LAGeSo (ведомство по здравоохранению и социальным вопросам — TUT.BY) и оставила там. Все. Но спасибо ей и за это, — иронично рассказывает Мохаммед.

У мигрантов с Востока не принято нагружать бежавших раньше родственников или знакомых своими проблемами. По крайней мере, до тех пор, пока те окончательно не решат свои. А это значит, что почти никогда.

И тетя знала, что на свое пособие она вряд ли прокормит еще одного родственника. В LAGeSo парня зарегистрировали и, пока проверяли личность, на неделю поселили в большом общежитии для беженцев. Потом был год скитаний по разным временным лагерям-распределителям.

— В конце концов мне дали вид на жительство на три года. А еще выделили комнату 13 квадратных метров в хостеле, который переделали в жилье для мигрантов, — описывает молодой человек свой первый год в Берлине. — У меня еще хорошие условия. Обычно селят вместе по 4, 6, а то и по 10 человек.

Помимо койко-места, беженцу каждый месяц полагается пособие — около 600 евро. Этих денег, по словам Мохаммеда, ему хватает только на еду и проездной на дорогой в Европе транспорт.

— Сейчас я учу язык, чтобы можно было пойти в университет и все-таки получить образование. Здесь такая система, что государство сначала платит стипендию, но, когда я уже устроюсь на работу, половину должен буду вернуть.

Как — Мохаммед будет думать потом. Но сегодня основная проблема беженцев в Германии — ультраправые националисты. Популярности им добавили и события прошлой зимы в Кельне. Тогда мигранты домогались европейских девушек.

— Признаюсь, я тогда очень злился. Потому что виноваты во всем были конкретные люди, а пострадали все беженцы. Мне хотелось спросить тех людей, кто они, и почему все это устроили? Эта страна им помогла, а они в раз все перечеркнули, — не сдерживает эмоций молодой человек.

Но все разговоры о том, что что беженцы хотят совершить исламизацию Европы, он называет не иначе, как пропагандой. По его словам, большинство людей, которые переехали на ПМЖ в Европу, хотят избавиться от многолетнего страха и мечтают просто жить нормально.

— Мы не хотим убивать или участвовать в войне. ИГИЛ, которым всех пугают, — это же угроза и для самих мусульман. Настоящие верующие против. Потому что радикалы читают Коран по-своему: они берут одну часть фразы, но забывают про вторую. Это не ислам, — уверяет Мохаммед. — Есть навязанные стереотипы. Например, если ты мусульманин, то ходишь только в черном, а еще, что мужчинам обязательно нужно иметь четыре жены. Но это неправда. У нас в Сирии женщины ходят и в коротких юбках, и в джинсах. Рядом с нашей мечетью в Сирии стояла церковь. И они друг другу не мешали.

— Ты думаешь, правые, которые устраивают акции протеста, когда-нибудь успокоятся и примут вас за своих? — спрашиваю Мохаммеда.

— Если бы с ними можно было нормально поговорить и понять, почему они так к нам относятся. Мы что, такие страшные люди, чтобы быть против нас? Но такой диалог вряд ли возможен.

Точка невозврата

То, что сейчас происходит в Сирии, Мохаммед называет катастрофой. На родине у него не осталось ничего — даже комнаты в общежитии в 13 квадратных метров.

— В том, что случилось в Сирии, виноват сам народ. Люди молчали все это время. А сейчас они страдают, пока кто-то делит деньги и нашу нефть. Разные силы говорят, что воюют против радикальных исламистов, а вместо этого убивают простой народ. А ИГИЛ делает там, что хочет, и спокойно передвигается по стране.

И парень уверен, что это еще нескоро закончится. И даже уход Башара Асада с поста президента вряд ли решит проблему.

— Очень много богатых людей в Сирии с ним связаны. Поэтому может стать президентом кто-то из них. А еще США или Россия могут кого-то поставить. Но народу от этого легче не станет. И война там еще долго не закончится, — считает Мохаммед.

Он уже восемь лет не был в Сирии и не видел своих родственников. И сомневается, что когда-то вернется домой. В его планах — отучиться, утроится на работу и помогать семье. О том, чтобы заводить собственную семью, парень пока думать не хочет. И уверяет, что ему это еще долго не будет нужно. Возможно, и так. А, быть может, пока все еще дает о себе знать привычка постоянно бежать от войны. Одному это делать легче.

Читайте также:

«Я просто поняла: надо что-то делать». Белоруска создала в Германии организацию помощи беженцам