«Проживу сколько отведено». История пациента, которому впервые в Беларуси пересадили сердце и легкие

Источник материала:

Алексей Лабзов — первый и пока единственный, кому в Беларуси пересадили сразу и сердце, и легкие. После операции прошло два года. За это время его жизнь развернуло на 180 градусов, но главное — он продолжает жить. Живет и даже смело заказывает у официанта чашечку американо.

— Кофе? А вам можно?

— Можно, если не увлекаться. Иногда организм просит, но я очень редко кофе пью. Делаю пару глотков — и слушаю: вроде нормально, мотор не сбивается.

Алексею 35. По жизни оптимист, по темпераменту — холерик. С семьей живет в Богушевске — это на Витебщине. На днях приехал в Минск на разведку. Разведкой называет консультацию у врача: пациенту нужно проверить аденоиды. Возможно, придется удалять. Операция несложная, но любая операция — это наркоз, а как при наркозе поведет себя его сердце, непонятно. Вот местные доктора и направили его в Минск, чтобы республиканским профессорам показать.

Их решения Алексей ждет спокойно.

— У меня жена и две дочки. Есть для кого жить, а раз так — нечего бояться, — озвучивает он свою философию. — Наоборот! Нужно о будущем думать. Я вот давно мечтал водить, в марте комиссия дала добро, и я пошел на права учиться.

«Сколько я еще на своем сердце протяну — год, два, три? А так будет шанс»

Лет в 10 у Алексея была другая мечта: погонять с пацанами в футбол. Каждый раз думал об этом перед сном, а врачи каждый год выписывали освобождение от физкультуры.

Почему? Школьник особо не вникал. В 22−23 года, вспоминает, от специалистов узнал, что у него врожденный порок сердца. Наши врачи помочь ему тогда не могли, советовали: если есть деньги, езжайте лечиться за границу. Денег не было, но сдаваться тоже не хотелось. Алексей бросил курить, сменил работу на физически менее сложную, женился и стал папой.

— До свадьбы с Аней мы встречались лет пять, — на лице собеседника появляется улыбка. — За все это время только однажды я завел разговор: «Зачем я тебе такой, нашла бы здорового». Не помню, что она ответила, что-то вроде: «Люблю тебя одного». И все — больше мы этот вопрос не поднимали. Раз так надо — будем жить.

Организм Алексея был настроен не столь оптимистично. Одышка с каждым месяцем становилась все сильнее. К 30 годам уже после двух лестничных пролетов пути сердце устраивало внутреннее землетрясение.

— В 32 года меня поставили в лист ожидания на пересадку, — вспоминает мужчина. — Стали делать обследование, выяснилось, что больное сердце зацепило легкие, появилась легочная гипертензия. Сказали: нужно менять и сердце, и легкие. Доктор, помню, тогда предупреждал: операция очень серьезная, вы точно готовы? Я ответил: «Готов». А что было делать? Сколько я еще на своем сердце протяну — год, два, три? А так будет шанс. Я подписал согласие на операцию, и врач сказал: ждите звонка.

Ждать звонка или ждать, когда найдется донор, — понятие, во времени не ограниченное. Растянется оно на неделю или месяцы — никто не знает. Тем более, что в случае Алексея, он и донор должны были идеально совпадать. Даже рост и вес требовались одинаковые.

Номер РНПЦ «Кардиология» высветился на экране Лешиного мобильника через два или три месяца: «Вроде, нашли, сейчас сделаем последние анализы и перезвоним». Перезвонили: «Не подходит». Спустя два месяца был второй такой звонок, за ним — третий.

Что чувствовал в каждый из этих моментов? Да ничего, говорит, не чувствовал, в голове пустота. Сначала быстро собирал вещи в больницу, потом, услышав: «Все-таки нет», разбирал чемодан. Затем шел во двор — думал, молчал. Ночь не спал, а назавтра снова начинал ждать.

— В четвертый раз мне позвонили в шесть вечера: на этот раз донор подходил по всем параметрам, — вспоминает Алексей. — Доктор сказал, что наберет через полтора часа, возможно, придется ночью подъехать. Я — давай скорее искать машину, брата подключил. Позже выяснилось, что в больнице можно быть к 8 утра. Я выдохнул, взял билет на ночной поезд — и поехал на Минск.

— Спали в дороге?

— Какое там, — тихонько отвечает он, словно и сейчас едет ночном вагоне. — Я ведь семь месяцев ждал, неужели, думал, дождался.

«Проснулся, подумал: „Живой!“ — и так захотелось пить»

Операцию назначили на 2 ноября 2016-го, примерно на два часа дня. Все, что успел сделать Алексей — попросить номер реанимации и передать его жене. Когда привезли в операционную, анестезиолог спросил: «Может, есть какие пожелания?» Пациент ответил: «Проснуться».

— Врач заулыбался: «Проснешься», и маску — шлеп. Я досчитал до пяти — и дальше провал, — эти воспоминания Алексея веселят. — Не знаю, через сколько я открыл глаза. Помню, подумал: «Живой!» — и так захотелось пить.

Как позже выяснилось, операция длилась девять часов, над трансплантацией работали 20 человек. Алексею же казалось, что прошло несколько суток. Первое время тело все очень ломило. Становилось то холодно, то жарко. Чудились какие-то посторонние звуки. Бывало, просил медсестру: закройте окно, дует. А она ему: «Так ведь все закрыто». Оглядывался: и правда, закрыто.

— Жене смог позвонить только через неделю… — продолжает он. — Толком даже не поговорили, слезы накатились. Она сказала: «Ну ладно, главное, я услышала голос. Созвонимся, когда будет получше».

И лучше становилось. Сердце вообще быстро прижилось, с легкими, откуда выкачивали лишнюю жидкость, врачам еще недели три пришлось помучиться. Сам Алексей в это время боролся с собой. Пробовал вставать, ноги подкашивались. Принесли ходунки, стал по чуть-чуть подниматься. Очень, говорит, хотелось на улицу, а врачи запрещали даже окно открывать.

Через две недели после операции у пациента случился день рождения. Ему исполнилось 33. По такому поводу доктора даже разрешили жене на пять минут приехать, мужа поздравить. Но Алексей отказался. Зачем, решил, ей ехать в такую даль, чтобы через стекло ему помахать. Скоро, был уверен, сам домой вернется.

«Говорят, такие люди и по 10, и по 20 лет живут»

Алексея выписали 5 декабря. Дома «строгий режим» продолжился. Пациент жил в отдельной комнате, ел из отдельной посуды.

— Все в семье ходили в масках, — описывает те свои будни собеседник. — Общались мы мало, но понимали — это временно. Жена поддерживала, а дочка Маша, которая тогда была в первом классе, все старалась не заболеть, чтобы не принести из школы инфекцию.

Декабрь прошел в четырех стенах. Очень болело в груди, тело крутило при смене погоды. Только к середине января отпустило. Алексей стал со всеми за стол садиться, на улицу выходить.

А осенью 2018-го уже решил огород возле дома вскопать. Жена ругалась: «Врачи запретили больше трех килограммов поднимать», но мужа это не остановило.

— В январе 2016-го мне дали I группу, работать нельзя, а я не могу без дела. Может, что деревенский, — допивает он американо. — Когда мне было девять, родители расстались, и я во всем старался матери помогать — мыл посуду, по хозяйству. Вот и привык работать. Да и что это за ситуация: муж дома сидит, а жена грядки копает? В общем, стал я потихоньку заниматься огородом. Пока нормально, одышки нет, тружусь, а как почувствую слабость, кидаю. Так за неделю наши четыре сотки и перекопал.

Но это еще не все хорошие новости. В январе 2019-го у Лабзовых родилась еще одна дочка — Настя. И пусть скучать и отдыхать малышка взрослым пока не дает, жизнь в семье налаживается, а боли Алексея все реже беспокоят.

— Бывает, встречаю в Богушевске знакомых, они спрашивают: «Как живешь? Где работаешь?», отвечаю: «Да дома я после операции». «А какая операция?» — «Так два года уже прошло». Смеюсь и ловлю себя на мысли: «Неужели два года?», словно и не со мной было. Наверное, если бы не шрам на груди и 12 таблеток, которые пью каждый день, уже бы и забыл о болезни.

— Какие прогнозы дают врачи?

— Говорят, такие люди и по 10, и по 20 лет живут, но в этой ситуации никто не даст гарантий. Когда меня ставили в лист ожидания, там было еще 15 человек. Недавно спрашивал у доктора, делали ли еще кому-то такую операцию? Он ответил: нет. Значит, так и не нашлись для них доноры. Для меня же доктора сделали все возможное. А сколько я проживу? Да сколько отведено, столько и проживу.

— Жаль только в футбол с пацанами так и не сыграли.

— Мне уже не до футбола: дочек нужно растить, — смеется Алексей. — Но сейчас и без футбола могу сказать, что я счастливчик.

— Сейчас мы разрабатываем показания, по которым пациентов с легочной гипертензией и тромбоэмболией легочной артерии будут сразу же направлять к нам, — говорит Сергей Спиридонов, замдиректора по хирургической помощи РНПЦ «Кардиология». — Важно, чтобы кардиологи и терапевты на местах вовремя передавали этих больных к нам. Так произошло с Алексеем, поэтому результат лечения хороший.

К сожалению, иногда больные попадают с опозданием. Порой такая задержка приводит к тому, что у человека начинаются необратимые изменения других органов. Да и чтобы дождаться нужного донора, у него остается меньше времени. Поэтому очень важно, чтобы взаимодействие было хорошо налажено.

Теги: Минск