«Shoot/Get treasure/Repeat»: цивилизация играет в войнушку

Источник материала:

Москва, 7 марта. Абсолютно темная комната, с разных сторон установлены приемники, из которых доносится: «Мы хорошие люди, зачем они нападают на нас, что им нужно, мы за свободу, свобода и демократия – наши основные ценности, мы хорошие люди» - и так 20 минут. Так начинается спектакль «Shoot/Get treasure/Repeat» петербургского театра Post, выдвинутый на «Золотую маску» в номинации «Эксперимент».

Впрочем, «Shoot», поставленный режиссером Дмитрием Волкостреловым, является спектаклем лишь отчасти – в той же мере это и перформанс (не случайно в Москве его показывали в МОММА на Гоголевском).

Постановку составляют 16 пьес британского драматурга Марка Равенхилла, продолжительностью 20 минут каждая. Порядок их просмотра, за исключением первой и последней, зритель может выбирать сам - в залах одновременно идут несколько разных фрагментов. Общая продолжительность мультимедийного театрального путешествия, как легко посчитать, - более пяти часов.

Равенхилл написал свой цикл в 2007 году для фестиваля в Эдинбурге – пьесы стали откликом на теракт 11 сентября и войну в Ираке и отразили атмосферу начала нового тысячелетия, которое не принесло решений, но лишь обострило проблемы. На лицо цивилизационный конфликт: одна страна вторгается в другую, чтобы принести демократию, либеральные ценности и свергнуть диктатора. Но миротворческая операция оборачивается кромешным адом.

Этот конфликт показан не абстрагировано-масштабно, с удобной и безопасной дистанции, но через вовлеченных в него людей. Отдельные куски, казалось бы, не связанные друг с другом, со временем собираются в целую картину. Вот мальчик, к которому приходит окровавленный солдат без головы, вот его отец, который после завершения военных действий думает вернуться на родину, но его отправляют на новую войну, вот пара, которая хочет, чтобы у их ребенка все было хорошо, он жил в безопасности, но не знает, как это сделать.

Но в своем спектакле Волкострелов переносит акцент с отражения ужасов войны и обличение западной цивилизации у Равенхилла (тут и ирония над консюмеризмом: «Какие у нас замечательные города, вы бы знали, какие кафе, магазин «Все для сада». А утренний кофе с булочкой!». Демократия в этом мире приравнивается к возможности выпить утренний кофе и сходит в торговый молл). В спектакле главная проблема – это проблема некоммуникативности, невозможности общения: так актеры никогда не говорят друг с другом, их всегда что-то разделяет: в одном фрагменте они сидят друг к другу спинами и читают текст с ноутбуков, в другом все еще более радикально: они молча едят ужин, а на стену проецируется их диалог. Герои обращаются к нам и друг к другу через экраны телевизоров, динамики, Facebok – никогда напрямую.

Некоммуникабельность между двумя людьми выливается в невозможность понять другую цивилизацию, вообще другого. «Мы хотим вам помочь, мы здесь, чтобы помочь вам», - безразлично говорят вторженцы. «Да, мы понимаем, да», – отвечают окровавленные, голодающие местные.

В современном мире мы герметично замкнуты и упакованы, все чисто, стерильно, аккуратно, к нам уже никто не сможет приблизиться – и никто не сможет нас ранить. Но персонажи, которые находятся в вакууме, отделены от остальных, и сами себя не понимают: «Мы хорошие люди. Свобода и демократия – это самое важное», - повторяют они как мантру, как бы стараясь себя уверить в этом, найти какое-то основание. Все действие на протяжении пяти часов предельно автоматизировано, самые душераздирающие монологи актеры читают спокойным голосом, единственный способ выразить отчаяние в этом мире – написать слова Caps Lock’ом.

Интересно и то, что Равенхилл берет самые грубые, распространенные представления о войне, практически штампы: солдат насилует местную женщину, которую должен охранять, СМИ убежденно призывают нас клеймить (в прямом смысле - утюгом, разогретым до 250 градусов) тех, кто не сотрудничает с властями, по телевидению показывают бомбардировки, у семейных пар неврозы и паранойя из-за постоянного страха теракта. Но мы это все это видели, про это читали, знаем - это не может быть правдой, это слишком привычно. Тем самым мы проявляем то же отчуждение, неверие, непонимание, что и персонажи пьесы, встаем на одну доску с ними.

Цикл Равнехилла является и литературным проектом – драматург пытается создать большой нарратив, которого «все мы жаждем, пусть и подозреваем, что он мертв». Каждая из 16 пьес названа в честь какого-то эпического произведения: от «Одиссеи» и «Потерянного рая» до «Войны и мир» и «Рождения нации». Жажда эпоса, огромный масштаб соседствуют с атомарностью, распадом на самые малые величины – до одиночного я, с которым никакие контакты невозможны.

После просмотра последней сцены спектакля остается ощущение незавершенности, а еще точнее – его бесперывности, не конечности. Так и есть: Repeat из заголовка, нажми «обновить» и погнали снова.

Екатерина Загвоздкина