"Мама, вытащи": женщины Северного Кавказа - о дочерях, попавших к ИГ

Источник материала:

У войны против «Исламского государства» есть еще один аспект — на территории, подконтрольной террористам, вслед за мужьями оказываются женщины, часто с маленькими детьми. Их матери — жительницы Чечни, Дагестана и юга России — просят власти помочь вернуть домой своих дочерей и внуков из Сирии и Ирака.

То, что российские власти занимаются спасением детей из зон боевых действий, стало активно обсуждаться в прессе на протяжении последних трех месяцев. Сейчас в базе данных комиссии по возвращению детей из зон боевых действий числится 445 детей из России, более 100 из них в возрасте младше трех лет.

Русская служба Би-би-си записала истории женщин, чьи дочери и внуки оказались в Ираке и Сирии. Встреча с матерями прошла в московском представительстве Чечни.

Тамум Шабанова: «Я Шабанова Тамум Дашдемировна. У меня дочка четыре года назад, в 2014 году, вышла замуж, и муж сказал: „Мы поедем в Турцию, там родственники у нас, поедем отдыхать“. Я была против, конечно, но они меня ослушались и поехали. Дальше они потерялись месяца на два, я начала паниковать, потом она объявилась, сказала: „Мама, в какой-то квартире здесь нахожусь, тут много женщин, телефоны отобрали у нас, муж пропал, нету его“. У меня паника была. Я не знала, что мне делать, куда мне обратиться, я боялась всего. Потом через неделю она мне звонит, у какой-то сестры взяла телефон, скрытно позвонила: „Муж приехал, мам, не переживай, все хорошо“. Потом они опять пропали, и так получилось, что оказалось, что они были в Мосуле. В последний раз они мне сообщили [о себе] 25 мая. Заболела она очень сильно желтухой, вроде бы лечили ее в домашних условиях, и жили они, не знаю, в каких-то сараях, что ли. Потом она пропала, все, больше нету. Она со мной так разговаривала, как будто прощается со мной. Потом через два месяца, 8 июля, муж объявился, сказал: „Все хорошо, иншалла, не переживайте за нас так“. И все. Последний звонок был 8 июля».

Зара Успанова: «Я Успанова Зара. У меня дочь вышла замуж. Они жили с отцом. Мы в разводе, мы не жили с отцом. В один день позвонили, сказали, что дочка вышла замуж. Дали мне телефонный номер дочери. Позвонила, мне дали только минуты две поговорить. Я попросила: «Дайте мне поговорить с дочкой». Она начала плакать: «Мама, я не знала, я ничего не знаю, помоги, вытащи». И все. Не дали ей говорить больше. В 2014 году, 11 сентября это было. Я потом начала звонить на этот номер, там взяла женщина, на русском языке начала говорить, я говорю: «Дайте мне поговорить с моей дочкой», они говорят: «Это уже не ваша дочка». Я говорю: «Как это?» Она: «Если вы будете поднимать такой шум, я вам вообще не дам разговаривать с ней». Я, конечно, успокоилась, говорю: «Пожалуйста, разрешите хоть одно слово». Но не дали мне с ней больше разговаривать. Где-то между этим прошло два-три часа, потом они сами звонят мне, я быстренько беру. «Макка, Макка, это ты?» И видно, как дают: «Ее сейчас не Макка зовут, а Айша». — «Как?» — И она говорит: «Мама, не переживай, ты чего плачешь? У меня все хорошо». И она смеется. Вообще, ну да, это моя дочь, но она по-другому [себя ведет].

Я не понимала, что с ней происходит. Минут пять дали мне с ней поговорить: «Вы слышите, как она разговаривает? Все у нее нормально, и нечего звонить больше, если надо будет, мы сами позвоним и вас найдем». И все. Потом через два с половиной месяца она обратно вышла на связь. Я знала точно — мы через скайп выходили с ней — она чего-то или кого-то боялась. Она: «Мама, все хорошо». Иногда говорила: «Мама, прости, я не знала, что происходит, я не знала, я просто вышла замуж». И я увидела, как заходит к ней в комнату женщина. И она сразу: «Мама, я же сказала, чтоб ты не звонила мне!» И сразу поменяла[сь]. Я не знаю, почему. Потом 29 августа они сперва были в [нрзб], потом в Мосуле она была, потом последнее время в Талль-Афаре, оттуда их вывели в [нрзб]. Последняя связь 31 августа, больше на связь не выходила. С ней внучка моя, уже два годика ей. Тоже она очень больная. Она очень болела, [рас]сказала она полгода назад, от простуды ухо воспаленное. Тоже фотографии посылала: «Мама, ничего не могу сделать, скажи мне, как помочь». Что я могла? Больше связи не было".

Патимат Саламова: «Меня зовут Патимат. У нас у всех одна проблема, одинаковая, так что долго говорить, я думаю, не надо. Моя дочь замужем — муж уехал, она потом уехала. Вернулась домой с одним ребенком. И с этим мальчиком она уехала. Потом я поехала в Сирию за ней, чтобы забрать ее. У меня ничего не получилось, я не смогла ее забрать, она сказала: «Мама, я не хотела сюда. Я ни в какую не хотела ехать. Знаешь, что у меня получилось, говорит?» — «Что получилось?» Она когда туда ехала, она метрику мальчика дома оставила, чтоб мужа убедить, что она выехала. Вот когда она проходила через таможню, она говорит, ее спокойно пропустили без документа мальчика. Почему так странно? Потом у меня не получилось [забрать дочь], ну что, я обратно приехала, думала, что я второй раз туда попаду. Там хорошая дорога была, быстро я туда попала. И он ее увез в Мосул. У нее еще двое детей родились.

Она в апреле где-то вышла на связь с чужого телефона, сказала, что у нее муж погиб, она с тремя детьми осталась там одна, что она приедет домой, если у нее получится. «Не переживай», — она скинула голос [голосовое сообщение — Би-би-си]. После этого я о ней ничего не знаю. Мне скинули с четырех источников такие новости нехорошие, что она в плену у иранцев. Иран. И все эти четыре источника разные. С разных людей, они друг друга не знают, они меня не знают. Как она туда попала? Я не знаю. Но сказали, что были 24 женщины, их усыпили газом, перевязали руки и увезли — то, что я знаю. И все — о них, о детях я больше ничего не знаю".

Джаннет Эрежебова: «Добрый день, всем спасибо, кто пришел помочь нам в этой беде. Я Эрежебова Джаннет с республики Дагестан, примкнула сегодня к этим девочкам из Чечни. Вот мои дети, они уехали на отдых в Турцию 13 июля 2015 года, потому что моя девочка болела. Она должна была первого сентября приступить к работе, работала учительницей английского языка. И старший сын должен был пойти в первый класс. Я сама провожала ее, надеялась, что она вылечится, приедет, приступит к своей работе, начнется нормальная жизнь в их семье. Потом через две недельки она прислала эсэмэску, номер был совсем чужой, я не знаю, она писала или другая женщина. Там было написано: «Мама, я тебе ничего не могу сказать, я вернуться не могу домой» [плачет]. Я потом писала в Турцию в российское посольство, все данные отослала, чтобы поискали их быстро, но все было тщетно, их не нашли. На два месяца совсем пропала со связи, я ее искала по телевидению, где показывали эмигрантов, которые уезжали в Европу, думала, они туда. Среди утонувших искала своих детей, когда показывали по телевизору: может, там где-то есть какая-то информация? Но все было напрасно. Потом на третий месяц она вышла на связь, навзрыд плакала: «Мама, пожалуйста, прости меня, я не знала, я ради детей оказалась здесь, из-за них приехала сюда». Я не знала, что это означало. Потом потихоньку начала на связь выходить.

Я требовала, чтобы ее муж выходил на связь, но он не вышел на связь, чтобы спросить с него, почему моя дочь оказалась там. Потом я получила информацию от нее: написала, что ей сообщили, что ее муж убит на четвертый месяц, как они поехали туда. Потом я спрашивала: «Расскажи, где ты находишься? Кто с тобой?» Она говорила, что ей не разрешают эту информацию давать. Не говорила, кто с ней живет, но говорила, что девочки из Чечни с ней. Потом с Мосула она пропала. 30 ноября 2016 года вышла на связь. Когда выходила в тот день на связь, она говорила: «Мама, у нас состояние плачевное, если я больше не выйду на связь, ищи моих детей, не оставляй их там». Недавно девочки, которые приехали оттуда, матери, которых привезли с детьми, отослала им фотографии, одна из них узнала этих детей, сказала, что их видела недавно. Отослала все эти фотографии по своим девочкам, одна узнала, что их мать с ними жила. И она сказала, что на следующий день их тоже должны были в какой-то лагерь увезти. Пришли курды. Они должны были сдаться курдам. У меня больше информации от нее нет. Откликнитесь, помогите найти наших детей".

Фатима Атагаева: «Я такая же мама из сотен матерей, у которых дочери вывезены по турпутевкам или какими-то другими путями за пределы нашей территории. Она была вывезена в 2014 году из Волгоградской области. Либо через Астрахань по турпутевкам — уже после по своим каналам когда мы начали узнавать, нам стало известно. Первые слова, с дочерью когда я разговаривала: „Мам, я, честное слово, не знала, куда, что. Но когда я сошла и горячий ветер подул мне в лицо, я подумала: куда я попала, что же я делаю“. Вот эти были первые слова дочери. Она была увезена с четырьмя детьми. Их пятеро теперь. Со 2 февраля была последняя весточка от нее. И эти восемь месяцев мне не было ничего известно о их судьбе. Дети, которые были привезены [в Москву из Ирака] последним бортом, Мохаммед и Хадиджа, они узнали этих детей и узнали мою дочь. Вот первая и единственная зацепка на сегодняшний день, которая у меня есть. Также, конечно, я понимаю, что они оступились, что каждая из дочерей уехала со своими мужьями, за мужьями. Мы все матери прекрасно понимаем: если бы не занимались нашей проблемой Рамзан Ахматович, Зияд Сабсаби, Хеда Саратова, Кузнецова по правам матери и ребенка, без этой поддержки мы ничего бы не смогли сделать так. Как не было сделано за все эти три года — четвертый год, например, как моей дочери нет рядом со мной».

Возвращением граждан Российской Федерации занимается МИД России, детский омбудсмен Анна Кузнецова, предложившая создать специальную комиссию по возвращению детей из зон боевых действий, а также главы республик Чечня и Дагестан.

Рамзан Кадыров претендует на активную роль в деле по возвращению детей в Россию и регулярно освещает процесс в своем инстаграме. Непосредственно осуществляет перевозку граждан России из Сирии и Ирака представитель Чечни в Совете Федерации Зияд Сабсаби. Детей и женщин ищут в лагерях, тюрьмах и приютах. По словам Сабсаби, речь идет прежде всего о возвращении детей в возрасте до девяти лет. В Сирии ситуация с поисками лучше, так как в каждом крупном населенном пункте, контролируемом силами президента Башара Асада, есть российские офицеры. МИД России подключается на этапе, только когда людей уже нашли, и требуется справка для возвращения на родину. По словам чеченских властей, за последние три месяца из Сирии и Ирака в Россию были возвращены, по разным данным, 14 или 16 детей и четыре женщины.

В свою очередь, как рассказала корреспонденту Би-би-си детский омбудсмен республики Дагестан Марина Ежова, «комиссия по примирению и согласию» в Дагестане была создана несколько лет назад, вскоре после начала текущего конфликта на Ближнем Востоке. По её словам, сейчас в аппарате уполномоченного по правам детей в республике около 350 обращений от людей, чьи дети находятся в зоне боевых действий — это только те, чью личность можно подтвердить. Общее же число маленьких детей российских граждан в Ираке и Сирии пока не известно. «За годы конфликта там на месте родилось еще приличное количество детей, сколько, точно не знает никто, потому что никакие записи не велись, документы о рождении не выдавались», — объясняет Ежова.

По словам Марины Ежовой, только с января 2017 года на родину в Дагестан вернулись восемь детей. Однако, как утверждает Ежова, в большинстве случаев о возвращении детей прессе не сообщали намеренно: «Принципиальная позиция нашей республики была — не выносить эту работу в информационное пространство, не делать из этого пиар и не делать сюжетов на крови по очень простой логичной причине: этим людям потом нужно социализироваться, возвращаться к нормальной жизни. Все будут показывать пальцем: „А, вот этот ребенок из Сирии, вот у него мамаша поехала в ИГИЛ“. Мы понимаем, что в маленькой республике жизнь превратится просто в ад».

По мнению представителя Чечни в Совете Федерации Заида Сабсаби, чтобы работа шла более эффективно, нужно принять решение на государственном уровне — «Да, мы хотим вернуть всех детей и женщин» — и создать межрегиональные оперативные группы, в состав которых войдут и военные, и сотрудники спецслужб.