НОВОЕ АМПЛУА. Александр Романьков: жизнь меняет этикетки

Источник материала:

В течение одной ноябрьской недели сразу шесть национальных федераций на внеочередных конференциях получили новых лидеров, причем среди них лишь Александра РОМАНЬКОВА не назовешь представителем власть имущих. Легендарный фехтовальщик ушел из белорусского спорта в 1993-м. Каким он возвращается тринадцать лет спустя? Насколько знает “систему” и что за роль готов в ней играть? Об этом мы беседовали, залезая в дебри воспоминаний и натыкаясь на углы реальности.
ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”
Александр РОМАНЬКОВ. Родился 7.11.53 в Корсакове Сахалинской области. Заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный деятель физической культуры БССР. 10-кратный чемпион мира: 5 раз в личном первенстве (1974, -77, -79, -82, -83) и 5 — в командном (1974, -79, -81, -82, -89). Чемпион ОИ-88 (команда). Призер ОИ-76 (серебро, лично), ОИ-80 (серебро, команда + бронза, лично), ОИ-88 (бронза, команда). Награжден двумя орденами Дружбы народов, орденом “Знак Почета”, двумя медалями “За трудовую доблесть”. Отмечен ФИЕ призом Робера Фейрико, вручаемым с 1946 года лучшему из лучших фехтовальщиков мира. Занесен в Книгу рекордов Гиннесса. Тренер — Эрнест Владимирович Асиевский.

— Александр Анатольевич, ваше избрание выбивается из общего ряда. Сами-то знали, что единственным спортсменом проходите?
— Да, я слышал, что назначаются люди серьезных профессий. Что же насчет меня... Разговоры, безусловно, велись. Не было такого: вот будешь и все. Размышлял месяца полтора. Меня уговаривали: мол, давай, ты сможешь, нужно поднимать, надо думать. Конечно, если бы у меня был толстый кошелек, то можно было ожидать прямых вливаний в спорт. Но кошелька нет. Если бы у меня был большой портфель, то можно было бы организовать какие-нибудь дотации в фехтование, сходить к кому-нибудь повыше для этого. Но и портфеля у меня нет!..
Теперь давайте рассуждать так. Проблем в спорте всегда хватает. Надо ходить, пытаться что-то делать, сдвигать с мертвой точки. Если бы вопросы были мои личные, то я, может, и не пошел бы — в силу собственной гордости, из понятия персонального статуса. А вот когда сейчас предстоит решать проблемы чисто фехтовальные, то сразу сказал министру Александру Владимировичу Григорову: “Буду к вам ходить!” Потому что теперь они стали моими личными.

— То есть вам, великому чемпиону, придется выступать в роли просителя?
— Просителя для чего? Для благосостояния нашего фехтования? Для силы и политической уверенности нашего молодого государства? Пойду! Куда угодно! Считаю, что это отныне моя обязанность: работать на тех ребят и тренеров, которые будут защищать нашу страну. Почему ж не пойти-то?


(Окончание. Начало на 1-й стр.)
Чего и кого я должен стесняться? Или того, что приду к начальству и скажу: “Извините, но мне нужен зал “Динамо”, который закрыт уже полтора года, а наша сборная не нарабатывает необходимых тренировочных часов”? Ютятся в других местах, уговаривают коллег потесниться в расписании. Хорошо, идут навстречу. Но я знаю, что саблистам — Диме Лапкесу и его товарищам — объема занятий не хватает... В этом динамовском зале я тренировался лет пятнадцать. В центре города, вузы рядом — время на дорогу не тратится. Руководство “Динамо” туда недавно выезжало, меня пригласили. Деньги снова выделили, строительная бригада работает быстро. Обещают закончить ремонт через несколько месяцев. Видать, сверху надавили, и сейчас все идет полным ходом. Надо же как-то за этим следить.
На благо Австралии

— Как складывалась жизнь после завершения активной карьеры?
— В 1993-м в последний раз выступил на чемпионате Европы — уже за Республику Беларусь. Мне тогда был 41 год. Куда-то уезжать не думал, потому что вроде и порох в пороховницах был. Но я в сборной Советского Союза с 16 лет и нафехтовался уже настолько, что ничего не хотелось. А тут президент международной федерации (ФИЕ) предложил отправиться в мельбурнский университет — преподавать и готовить тренеров. И я рванул в Австралию.

— Каков тамошний уровень фехтования?
— Как был низкий, так и остался. У меня занимался контингент от 17 до 65 лет, и из него я делал тренеров. Пробыл на чужом континенте три года. Причем с пользой для Беларуси — там у нас с Тамарой родился Андрей.

— Австралия запомнилась в основном именно этим?
— В принципе да. Потому что воспитать большого спортсмена там, где совершенно нет ни условий, ни традиций, за два-три года невозможно — будь ты хоть семи пядей во лбу. Да и ученики у меня были довольно смешные. К примеру, Эрни — пенсионер 63 лет, который занимался фехтованием еще в 60-х, а ныне решил стать тренером. Сустав руки у него болел, и перед каждой тренировкой ему приходилось делать уколы. Эрни со своего чердака принес на занятия сабли и маски своей молодости. Я как увидел, попросил: “Продай!” Это были музейные экспонаты! В те времена оружие весило намного больше, чем сейчас. Мне кажется, что если тогдашнюю саблю поднять и опустить на маску, то она треснет пополам...
Контракт с университетом был заключен сначала на год, затем они, видно, посмотрели, что я их устраиваю, и, предварительно связавшись с ФИЕ, продлили до трех лет. Это обычная практика, когда страны, желающие развивать фехтование, обращаются в международную федерацию и та присылает специалиста и оплачивает его услуги.
Я звался профессором, имел место в учительской и свои часы в спортивном зале.

— А как насчет языка?
— До приезда в Австралию у меня его не “было”, но научился быстро. Хотя дочка, тогда девятилетняя, еще быстрее. У нее до сих пор австралийский акцент подмечают. Мне же приходилось трудновато, но ничего. Во-первых, в фехтовании французская терминология. А во-вторых, метод “наглядного показа” приемов воспринимается лучше, чем словесное объяснение. Человек видит, а затем пытается повторить это действие по-своему. И самое главное — научить правильным движениям, так как потом может получиться белиберда.

— Понравилось быть наставником?
— Интересная работа. Кроме того, меня пригласили еще и в клуб — заниматься с национальной сборной. Команда несильная, конечно. Но я работал, имел учеников, подтягивал их.

— Вернувшись домой, думали ли пойти на тренерскую?
— Работать тренером хочется. До сих пор. Если у человека есть амбиции, то хочется воспитать кого-нибудь. А вот когда вокруг тебя мальчишки-девчушки бегают, глазенки вперят и верят только тебе, то здесь, знаете, другое чувство возникает. И важно уже не то, что смог бы вылепить из них, а ощущение, что живешь вместе с ними.
...Вернувшись из Австралии, долго был дома — годика полтора-два. Работа спорта никак не касалась. Почему? Фехтование у нас, как и другие виды, начало сдавать позиции по количественному составу тренеров и спортсменов. Если бы, допустим, я пришел, то работать с детьми не стал бы — нет смысла тратить себя. А уже имеющихся фехтовальщиков мало. У кого мне забирать учеников? У своего друга олимпийского чемпиона Бориса Корецкого? Быть таким негодяем, заявляя, что сделаю лучше, чем он? Зачем мне это надо? Пусть Борис Николаевич занимается сам, у него прекрасные воспитанники.
У нас же держатся только мужские сабля и шпага. В них мы верим, вкладываем средства. Но в Беларуси сейчас возрождается мужская рапира. Это мой вид оружия, отношусь к нему очень трепетно, хотел бы, чтобы он восстал. Не в ущерб другим, конечно. Я уже не могу сказать, дескать, рапира — и точка, а остальные не надо! Потому что я теперь председатель федерации, должен поднимать все это вместе, а не воевать только за свой кусочек пирога.
Естественно, денег нет, но поддерживать-то необходимо. Борис Корецкий работает в Минске с динамовцами, а в Бресте у нас есть Инна Арутюнова, прекрасный тренер, воспитавшая чемпиона мира среди кадетов Сашу Шеленкова. Ребятам от 16 до 22 лет! Они за свои деньги ездят на соревнования. Хотят фехтовать, живут этим. И пока их надежда еще теплится, — а она, как известно, умирает последней, — то надо пацанов поддерживать. Иначе в 25 им будет уже все равно, и мы ребят потеряем...

Ради подъема Кореи

— Пожив после Австралии немного дома, по приглашению ФИЕ уехал в Южную Корею — тренером-консультантом. Страна яркая, совершенно противоположная нашей по истории, психологии, восприятию и богам. Нам старожилы-европейцы сразу рассказали байку: в Азии если тебя обманули — это не подлость, а ты — дурак!

— И как себя чувствовали — комфортно?
— Да. Были, конечно, смешные случаи, но я только посмеивался, но чтобы по-крупному попадался, то нет. Все это касалось дел житейских. Что же до отношения к спорту, то здесь все на высоте, и это мне нравилось. В Южной Корее спорт развивается по общегосударственной программе. Представители всех олимпийских видов живут в одной олимпийской деревне для национальных сборных. Постоянно! Базы — чудо. Корпус для тренеров — гостиница мест на пятьдесят.
Меня как-то попросили судить соревнования в рядовой общеобразовательной школе. Учеников в ней тысяч 12-15. Представьте себе, у всех специализация — фехтование. То есть на обычном двухчасовом уроке физкультуры тысячи детей обучаются азам фехтования! Одуреть можно! И все виды спорта в Корее распределены между школами. Там стрельба из лука, здесь шорт-трек и так далее. Отбираются самые способные, для которых по вечерам проводятся тренировки. Вот потому в Сиднее и победил Ким Йон Хо. Кореец выиграл рапиру! Смешно сказать. Ведь когда я фехтовал, о них и слышно не было.
А какой парень хороший! Хо — европеец по своему фехтовальному мышлению. Вкупе с азиатскими психологией и трудолюбием это привело к фантастическому результату. Это что-то страшное! Вот поставьте кирпичную стену, за ней положите что-нибудь, а русскому и азиату дайте задание это достать. Наш либо обойдет препятствие, либо перелезет. А этот пробьет!
Я проводил в их олимпийской деревне три тренировки в день. Утром весь лагерь, все виды спорта вместе бегают, прыгают минут тридцать-сорок. После завтрака идут досыпать (впрямь как и мы!). Потом занимаются с 10 до 13 часов и вечером с полпятого до семи. Но за месяц до Олимпиады они делегировали ко мне своего капитана и сказали: раз соревнования будут начинаться по корейскому времени ближе к ночи, то необходима еще и четвертая тренировка часов в десять вечера. Крутить пальцем у виска было бесполезно, и я предложил им организовать в это время теоретический разбор. Поговорить о противнике, его сильных и слабых сторонах. У каждого свое восприятие, и, обмениваясь мнениями, можно найти контрмеры к оппонентам. Так и сделали, ежедневно по часу общались, они записывали. Перед Играми мой контракт закончился, и я уехал домой.

— А с будущим олимпийским чемпионом контактировали?
— Я уроки ему давал! Он сильно отличался от всех. Ты будто взял его в руки и чувствуешь, что это не камень, который затрудняет движения, а звездочка — она горит, и ее надо носить, носить, показывать всем: “Вот, поглядите!”
Съездил в Корею месяцев на пять, посмотрел. Страна очень интересная. Жена меня навестила с сыном ненадолго. Ох и досталось нам тогда. Андрей в свои два года был беленьким, а все вокруг черненькие. Выйти с ним в город было невозможно. Все подходили, трогали, жмякали, давили его. В столовой подбегали, совали кто конфету, кто печенье. А сын общительный от рождения, люди к нему сами тянутся...

Дешево и сердито

— После Кореи снова пожил дома и к спорту здесь опять никакого отношения не имел. Как-то съездил с лекциями в Египет. Международная федерация постоянно поддерживает связь с теми, кто, что называется, попал в ее обойму. Звонят, спрашивают согласия на месячный курс лекций, приглашают. Английский сейчас знаю хорошо, затруднений никаких. Значится, побыл в Египте, покатался на верблюдах. Собрали послушать меня тренеров со всей страны. Фехтование там неплохое, и залы прекрасно обустроены. Это вид спорта для богатых людей. Впрочем, так же, как и в США.
Однажды меня пригласили в Америку по гостевой визе. Друзей-фехтовальщиков там очень много. Я поездил по клубам ради интереса. Особенно поразился залам моего бывшего товарища по сборной Союза Славы Григорьева. Люди платят за уроки, за амуницию, а рапирки и масочки очень дорогие. Материалы, из которых их делают, применяются все более современные — безопасность того требует.
Помню, как в 1982 году погиб прямо на наших глазах олимпийский чемпион Володя Смирнов. Фехтовали на чемпионате мира с командой ФРГ, и ему пробили маску насквозь. Дикая случайность, а парня не стало...
А почему на Олимпиаде в Москве мы в командных соревнованиях заняли второе место? У нас же Владимира Лапицкого ранили! Пробили живот. И пришлось ставить в команду заявленного запасным шпажиста — правила тогда такими были. Шпага и рапира — близкие виды оружия, оба колющие. Но “чистому” шпажисту вследствие специфики его подготовки фехтовать на рапире все же сложно. Однако мы все равно добрались тогда до серебра!..
Вскоре после этого наша международная федерация попросила мировое сообщество разрешить производителям фехтовальной экипировки использовать морагеновую сталь, кевларовую ткань. Эти материалы применялись тогда только в военных производствах и были засекречены. И нам пошли навстречу. Попробуйте-ка сейчас рапиру сломать! Пыхтеть будете очень долго. Клинок станет гнуться, вертеться, выкручиваться, но ни за что не лопнет. Сломаться может месяцев через шесть-восемь, а не сразу. И маска теперь непробиваемая. Попытался я недавно куртку кевларовую укоротить, так ножницы в негодность пришли, а иголка сломалась на пятом стежке. Зато несчастных случаев на дорожке нет, так, иногда царапнут по руке, по ноге... Безопасно, но дорого. Фехтование — спорт для тех, кто имеет деньги, здесь разговора нет.

— Беларусь не назовешь страной богатеев...
— Наш вид полностью на обеспечении Министерства спорта. Иногда помогает ФИЕ. А так... Дают суточные на соревнования, и ребята на них покупают себе инвентарь.

“Мертвые души”

— Вы, Александр Анатольевич, сами говорили, что после окончания карьеры с белорусским фехтованием непосредственно связаны не были. Насколько же вы в курсе, что происходит в нем?
— Тем не менее я часто приходил в федерацию, бывал на соревнованиях. В принципе все у нас на виду: все росточки, которые появляются, все проблемы. Тренерские кадры сокращаются, потому что после окончания вуза ребята не идут в спорт. Жаловаться, что страдает только фехтование, смысла нет, это общая беда. Работаем с теми, кто есть. Естественно, надо пересматривать некоторые позиции по проведению тренировок. Необходимо в методическом плане выходить на мировой уровень, а не жить по старинке. То есть следует немножко подтолкнуть состав. Поезд же тяжел, и если его толканешь, он долго катиться будет!

— Только силушку да точку приложения еще найти надо. Как поется: “Эх, дубинушка, ухнем, эх, да сама потом пойдет”...
— Да уж, понимаю, напрячься придется... Нельзя исходить только из того, что было. Вон “оно” стоит (машет рукой в сторону полок, сплошь уставленных призами и кубками). Но я же не могу схватить это все и ходить, мол, поглядите. Смотрят на то, что есть в нашем фехтовании сейчас.
Это нормально, хотя порой действительно чувствуешь себя в числе “мертвых душ”, существующих только на бумаге да в официальных здравницах. Олимпийских чемпионов в Беларуси всего несколько десятков, многие уже в годах, больные. И их ноющие суставы, их болячки приобретены во время профессиональной деятельности в спорте. Некоторые не могут найти средства на операцию. Плохо? Да. А хотелось бы, чтобы отношение государства к нам соответствовало заслугам.

— Если взять недавний пример с вами, то олимпийского чемпиона Александра Романькова год назад вывели из состава НОКа. Причем с формулировкой: “Потерял связь с национальным олимпийским движением”...
— Да, история интересная. Сказали, что я вообще в Беларуси не живу, да и моя семья давно “там”. А ведь когда в ноябре прошлого года проходило Олимпийское собрание, я был здесь! Могли бы позвонить домой, узнать. Дочь как поступила в БГУ, так и учится. Сын как ходил в 51-ю минскую школу, так все там же, а вовсе не в Америке.
Не знаю, почему так произошло. Я посчитал, что это кому-то было нужно. Это все политика, может, кого-то ввели в НОК вместо меня, какого-нибудь главного по дровам, например. Значит, так было надо. Я с юмором отношусь к подобному. Это жизнь, которая предъявляет нам свои этикетки. Единственное, что могу сказать: титула олимпийского чемпиона с меня никто не снимет!

— Но вскоре после Олимпийского собрания “этикетка” сменилась. Вы из “души”, которую легко можно вычеркнуть из списков, вновь превратились в востребованную личность. Романьков нужен, и вас позвали.
— Позвали, когда “обнаружили”, что нахожусь в родной стране. И вот в течение последнего года я участвовал почти во всех мероприятиях, проводимых НОКом: презентациях, пресс-конференциях, выезде в жодинскую школу-интернат. Поэтому благодарен, что не вычеркнут из жизни олимпийского движения и в дальнейшем с удовольствием буду помогать белорусскому спорту.
А буду я членом НОКа или нет, все равно стану исполнять те обязанности, которые мне сейчас вменили. Постараюсь делать это так, как я понимаю и умею.
Пока никого не душил. Потому что сначала надо разобраться, посмотреть: как и что уложено, как устроено. Ведь федерация — это структура, и ее предстоит узнать. А то получится, что я залез, сел на сук и рублю его. И мы в итоге упадем: я и все остальные. А надо посмотреть: что-то убрать, а иной из сучков, может, еще и цветок нам даст!

— Вы отмечали, что месяца полтора обдумывали предложение. Какие-то “сучки” уже нащупали?
— Вполне. Над тем, что вижу, стану работать. А что получится, будем обсуждать во время следующего интервью. Это сразу не делается, однако, может статься, я сейчас скажу, а потом все по-другому сложится. Глаза же нельзя закрыть и тыкать вслепую. Может, я и не прав окажусь. Может, посмотрю и передумаю. Нет, конечно, в “генерале” у нас одно и неизменное — Олимпийские игры. Вот здесь мы должны оправдать то, что в нас вложили, и то, за что в нас верят. Национальная федерация должна здесь помочь полностью. И я пойду решать возникающие проблемы.

Чемпионы, в очередь!

— Но, Александр Анатольевич, что вы можете? Вы ведь сейчас нигде не работаете, пенсия у офицера МВД тысяч четыреста, наверное.
— О-о, неплохо было бы. Меньше. Господин президент, дайте олимпийским чемпионам пенсию! Дадут, все придет, никуда мы не денемся. Вон все СНГ, кроме нас, пенсию получает, и хорошую. Да и Прибалтика тоже.
Если разобраться, то у нас всего шестьдесят три олимпийских чемпиона. Трое уже умерли: Олег Караваев, Татьяна Самусенко и Тамара Лазакович. Около двадцати не живут в Беларуси. А если еще ввести возрастной ценз, скажем, сорок пять лет, то вообще останется человек двадцать. Не столь уж и много, правда? Да и скажем так, с годами мы не молодеем. Нас “там” ждут, мы все “туда” уйдем...
Еще лет десять назад я обмолвился о клубе олимпийских чемпионов. Сейчас мы пытаемся осуществить нашу идею. Пока не получается, что-то застопорилось в Министерстве юстиции: я в этих тонкостях не разбираюсь. Но все равно клуб будет, и мы соберемся вместе. Вот встретились перед Новым годом на городском Олимпийском балу, обнялись, поцеловались: о-о-о, сто лет друг друга не видели! А клуб нужен для того, чтобы мы постоянно видели глаза друзей, и не только олимпийских чемпионов, что было бы слишком узко. Думаю, любой, кто имеет отношение к олимпийскому движению, кто был четвертым, пятым, шестым, тот знает, чем это пахнет, какие мозоли остаются на всю жизнь. Почему они не могут зайти, отдохнуть, посмотреть, поговорить? Олимпийские клубы существуют и работают во многих странах. Юбилеи, праздники, капустники. У нас же есть очень талантливые, интересные ребята. Спортсмены ведь на подъем легки. Пусть они пожилые уже, серьезные, но в то же время если захотят, могут быть мальчишками и девчонками. Глядишь, морщинки появились, полысели, поседели, и только одно в нас неизменно — блеск в глазах, совсем как тогда, когда нам было по двадцать! И хоть сейчас ставь нас на дорожку, на татами выпускай, на лыжню...
Я просто высказываю вам свои мысли о нашем олимпийском движении, о белорусских спортсменах и их вкладе в историю страны. Нас не знают. А если заявляют, что помнят, то это все разговоры. Доходит до смешного. Еду на машине, останавливает милиционер: нарушил я чуть-чуть. Выхожу, начинаю: мол, я олимпийский чемпион и... Он прерывает: “А в каком году?” — “В 88-м”. — “А-а, так это же “тогда” было. Сейчас не считается!” И как вам психология людей, живущих в молодом суверенном государстве? Совсем молодой, лет 27-28. И такие рассуждения: дескать, это было давно и неправда. Обидно? Да. Я на него посмотрел: ну что тебе скажу? Это грустно.
А был еще случай. Шел у нас футбол, и вход на него бесплатный. Играли дети до семнадцати лет. И понятно, что у входа на стадион образовалась очередь детворы. Ну, не буду же я становиться в хвосте. Подхожу к оцеплению. Стоит старший сержант. Говорю: “Извините, пожалуйста. Можно мне пройти?” И показываю удостоверение заслуженного мастера спорта. Как вы думаете, какой был ответ?

— Вероятно, “что это”?
— Нет. “У меня точно такое же есть. Идите и станьте в очередь”. Смешно? Я хохотал. Получил такое удовольствие!.. Но на матч мы с сыном все-таки пробрались. В перерыве он попросил меня сходить за кока-колой. Смотрю, стоит в стороне военное начальство. Подошел, я все-таки им свой, динамовец. Говорю, мол, извините, вот такой инцидент произошел, хотелось бы, чтобы ребята знали, за что заслуженных мастеров дают и какие права те имеют. Полковник стоит: “Что? Да у меня самого в бригаде семь олимпийских чемпионов!” Я было отошел, да любопытно стало: какие-такие чемпионы там служат? “Извините, — обращаюсь, — за навязчивость. Но кто эти семеро?” “Э-э, как его там, — замялся, — ну, по парашютному спорту!..” Елки-палки, что тот сержант, что этот полковник! Стыдно мне стало: зачем нужно было подходить? Вот такие дела...
Слава, принесенная нами стране, огромна. Она бесценна, она будет жить. Мы умрем, а она останется — в журналах, книгах, памяти. Мы были сильны, и нам есть чем гордиться. Среди нас обладатели нескольких золотых олимпийских наград. Лена Белова, Витя Сидяк, Саша Медведь... А сколько серебряных и бронзовых призеров. Огромное количество медалей! Они тянут к земле, а нас практически никто не знает. Вот есть Дворец спорта. Почему бы рядом не разровнять площадку и не создать аллею славы? И табличку к каждому саженцу прикрепить с надписью, например: “Дерево посажено Еленой Дмитриевной Беловой и ее тренером Ларисой Петровной Бокун”. Там же люди постоянно ходят, гуляют, праздники отмечают. И смотреть будут, вспоминать и думать. Это же и красиво будет! Там же наш Дворец спорта!..

Из бесперспективных в авторитета

— Я в книге рекордов Гиннесса, знаете это? Я — единственный из всех фехтовальщиков, кто пять раз выигрывал личный чемпионат мира. До сих пор никто не превзошел. Вдобавок еще пять раз побеждал вместе с командой. А то, что установил еще один рекорд, об этом мало кто знает. Значит, так. В 1973 году меня не взяли в юниорскую сборную СССР: сказали, что бесперспективен. То есть “наклейка” на спине такая, что в принципе уже было все. А в 1974-м я стал чемпионом мира среди взрослых!..
Тот год отпахал так, как никогда в жизни. Когда вспоминаю — вздрагиваю. Представьте, каково попасть из юниоров в основную сборную, которая была укомплектована пятью чемпионами мира! Нужно было вышибать кого-то. Но рекорд состоял в другом: я до этого не ездил ни на одни взрослые международные соревнования. Не фехтовал ни с кем и ни разу! Отправился на чемпионат мира и выиграл.

— Возможно, дело еще и в том, что вас тоже никто не знал и вы оказались неудобным соперником, причем левшой?
— Да у нас в сборной было пятеро левшей! В финалы крупнейших соревнований выходят восемь человек, и из них может быть шестеро леворуких спортсменов. Как их отбирают, я не знаю, но их столько... Кстати, в их числе тот же кореец, о котором мы говорили...
Так вот, попал я тогда в финал. Раньше туда проходило шестеро и бились каждый с каждым, по кругу. Отфехтовали. Я имею три победы и одно поражение. И у итальянца Карло Монтано такое же положение. Последний стыковой бой: кто выиграет, тот и чемпион. Мне двадцать лет, и я дебютант. Никто не ожидал от меня такой прыти. Подходит Герман Матвеевич Бокун: “Пойдем со мной!” Раз — свои очки наверх: “Ты откуда приехал? А помнишь, сколько людей погибло во время войны? Мать сидит, наверное, там, ничего не включает, переживает. А-ну иди фехтуй!” Психолог! И я выскочил на дорожку...
Остальные бои как-то забылись, а в последнем помню каждый укольчик. Веду 4-1. И итальянец начал имитировать: якобы ногу подвернул. Чтобы взять тайм-аут на десять минут и сбить меня с темпа. За это время можно и все забыть, и охладиться. Но здесь на высоте оказались судьи. Они вызвали врача. И сопернику дали за симуляцию желтую карточку.

— А если бы итальянец продолжал упорствовать?
— Следующая карточка была бы уже красная, что означало бы штрафной укол. Ну а черная влекла бы за собой снятие с соревнований и аннулирование результата... Монтано начинает фехтовать, прыгает, и я достаю его рапирой — 5-1. Сбрасываю маску. Один француз заснял на кинокамеру, как я там носился, скакал. Мне потом пересняли на видеокассету...
Вот так я и вошел в сборную СССР. Через несколько лет стал ее капитаном. И был им до 1992 года. На Олимпиаду в Барселону сам отказался ехать. Что там было делать в почти сорок-то лет?..

— Но в 1993-м на чемпионате Европы выступали...
— Меня попросили. Ну как же было не поехать? Только-только государство новое образовалось! Просто для себя интересно было. Своя страна, “самастойная”, независимая.
Понимаете, при Советском Союзе мне было без разницы, кто у нас в команде: грузин, армянин, русский, казах. Связи между нашими республиками существовали крепкие, а уважали мы друг друга за профессионализм. Если человек исполнял свое дело, то я как капитан поддерживал его, хотя тот мог быть мне и врагом — в личных взаимоотношениях. Невозможно же, чтобы все в команде были “красивые”. Приходили ребята, которых по жизненным параметрам я не любил. Но они у меня в коллективе выполняли работу, которая была нужна всем. Я никогда не ошибался, когда выбирал в состав ту или иную кандидатуру.

— Насколько прислушивались к вашему мнению “наверху”?
— Посудите сами. В 1984 году рапира выиграла первое место на Играх, которые придумали вместо Олимпиады. А после никакого результата не было вовсе. Шестое, седьмое, восьмое места на чемпионатах мира. Как вы думаете, это для сборной СССР достижение? Ни-ког-да. Только первое-третье. И в 1988-м в Спорткомитете решили, что команда останется дома, а в Сеул поедет один Романьков.
И что мы делали? Я ходил по начальству, писал, клялся: будем в командных соревнованиях третьими. Тренеры тоже просили, дескать, не везло раньше, седьмое место — случайность и т.д. Воевали, чтобы доказать. И мы поехали.
Остальные виды оружия прибыли на Олимпиаду в ранге фаворитов. Но как вы думаете, кто завоевал единственную для страны золотую медаль? Мужская рапира!

— Выходит, выступать в роли ходатая за своих ребят вам не впервой...
— Точно. И сейчас ходить буду — без стеснения.

— А что выпросите?
— Если, допустим, появятся у нас в рапире люди или для сабли понадобится еще турнир, то это же реально найти финансирование. Нельзя ведь сказать: “Денег у нас нет, и все!” Какие-то есть — на экстренные нужды. Надо же кому-то эти вопросы решать...

Без Беларуси не жить

— Рапиру давно в руках держали?
— Как в зал приезжаю, так и беру. Проходил у нас недавно Кубок страны, мы с Корецким стоим и рассуждаем: “Слушай, Борис Николаевич, давай создадим свою команду и выступим!”

— Кого же еще в состав возьмете?
— О-о, там мой брат Владимир на подходе да Селянтиев, Ваня Толкачев тоже. Подтянем, нет проблем! Мы старичков найдем! Так вот, нам любопытно: побьют нас или нет? Естественно, не с бухты барахты все это организовывать, из лесу да на дорогу. Нет, потренироваться немножко надо, интересно все-таки молодость вспомнить!
Меня же называли “деревенский д’Артаньян”. Я вырос в Масюковщине, это сейчас там город, а тогда автобус туда ходил пригородный. Эх, времена были. Драные нагрудники, вата из дыр торчит... Жили мы тогда как-то по-другому. Нас не надо было на тренировку гнать, мы сами туда ходили. Увлекались этим настолько, что готовы были не спать, не есть. И взаимоотношения были совершенно иные. Просто нормальные. А сейчас все крушится, извне навязывается система, которая нарушает нашу общность, данную природой. Делят нас на бедных и богатых, обеспеченных и обездоленных...
В Беларуси все-таки больше дружелюбия в отношениях. Ведь от чего многое зависит? Вот вы посмотрите, какой город чистый. Разбойников на улицах нет. Я бывал в Санкт-Петербурге — это же ужас. Страшно представить, что мог бы тоже там жить...
Страна у нас небольшая. Может, в этом и наше счастье, потому что способны заглянуть в каждый закуток. А спорт... Конечно, финансирование стало другим. Но мы все равно ходим болеть за Беларусь! Это нас объединяет.
Сколько раз мне предлагали остаться жить и в Австралии, и в Америке, и в Голландии. Но скажите, пожалуйста, чем эта земля, люди провинились передо мной? Я люблю свою страну и жить без нее не хочу.

Светлана ПАРАМЫГИНА