Был. Есть. Буду

Источник материала:

МОЛОЧКО Елена

Сегодня — 65 лет со дня рождения Владимира Мулявина

«Володя нес свой музыкальный талант, как предназначение...»

Они встретились на пике своей популярности: всенародно любимый Владимир Мулявин и только что взошедшая звезда кинематографа Светлана Пенкина. Песняр и красавица, Мастер и Маргарита, художник и его муза. Впрочем, кто–то считал, что их союз — это «гремучая смесь», и он не продержится долго. Кто–то, напротив, слишком болезненно следил за очевидной дружбой и редкой соединенностью, которую демонстрировала эта пара. Словом, без слухов не обошлось — оно и понятно, слишком велика была популярность Владимира и Светы, слишком громадный груз людского внимания несли на плечах эти двое... Но разлучили их не люди — Бог. После автомобильной катастрофы и продолжительной болезни Владимир Георгиевич Мулявин покинул нашу землю. С тех пор Светлана Александровна не общалась с прессой, хотя событий за это время произошло немало и порой очень хотелось знать ее комментарий. Но перед юбилеем Владимира Георгиевича Мулявина — а сегодня Песняру исполнилось бы 65 лет (всего 65!) — Светлана Александровна согласилась дать нашей газете эксклюзивное интервью...

– Светлана Александровна, спасибо за внимание к нашей газете. Тем не менее прошу разрешения на «неделикатные вопросы»...

— ?..

— Многие считают, что безвременный уход Владимира не был трагической случайностью, что, возможно, он подсознательно шел к катастрофе... Что внутренняя драма музыканта началась еще в конце 1980–х — начале 90–х, когда все наше общество ощущало утомленность от социальной безысходности. И это не могло не сказаться на творчестве художника.

— В корне неверно! Именно в это время создавалась масса произведений: 1987 год — программа по Маяковскому «Во весь голос», 1988–й — песни и романсы на стихи Янки Купалы, 1991–й — программа «Венок» на стихи Богдановича (ее премьера состоялась в библиотеке ООН), 1994–й — «Голос души», посвященная 25–летию «Песняров». Драматический период был, но позже — 1997 — 1998 годы... Многих поглотила суета. Но Володино счастье было в том, что он всерьез жил музыкой, а она — вечна.

— То есть внутренний стержень его был всегда непоколебим?

— Как раз в эти годы Володя и пришел к вере. Более окреп духом...

— Скажите, а ваши отношения не страдали от рутины ежедневного общения?

— Даже когда приходилось стоять в очереди за сахаром по талонам, мы и это использовали для общения. Не забывайте, мы соединились неюными людьми. Ему — 40, мне — 30 лет. До этого у каждого была достаточно сложная личная жизнь: вокруг очень много почитателей и поклонников — и острое одиночество в душе. Я достаточно ясно осознавала, что Володя по своей энергетике, масштабности, глобальности — вулкан. А ведь на вулкане яичницу не жарят. Хотя, безусловно, я прежде всего соединилась не с народным артистом, не с руководителем очень известного ансамбля, я соединилась с мужчиной, которого зовут Владимир, фамилия которого Мулявин. С очень сложным и оттого очень интересным человеком.

— А он сознавал, что в спутницы жизни ему дана тоже форматная личность, известная на всю страну актриса?

— Видимо. 20 лет я была Володиным помощником в ансамбле — официально, а не просто как женщина–соратница. Наверное, ему это было нужно.

— Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились.

— Абсолютно честно признаюсь, что я не была поклонницей ансамбля «Песняры»! Познакомились мы на «Мосфильме» в 1978 году (а встретились позже, через три только года!). Я шла на озвучивание фильма «Хождение по мукам», а Володя с ребятами записывал там в звуковом ателье новый диск. Помню, что поразилась своему первому впечатлению: детская незащищенность, огромные лучистые глаза... И робость, удивление. Для себя отметила, что наверняка этот человек не такой, как о нем говорят. Потом, как я уже говорила, мы три года не виделись... И вот однажды в Гродно, куда я приехала навестить своего отца (мама рано умерла после долгой болезни), я пришла на концерт «Песняров». Они показывали свою новую колядно–обрядовую программу. Это был первый концерт, который я увидела. Мне понравилось.

— Удивительно... Вся страна прямо–таки колотилась в восторге от «Песняров», а вы говорите «понравилось»... Какой это был год?

— 1980–й. Объясню. Я знала о коллективе по песням, которые тиражировали радио и телевидение, — «Вологда», «Березовый сок»... Мне это было неинтересно. А в Гродно я увидела на сцене прежде всего целостный песенный спектакль, полотно. Я увидела истинный масштаб Мулявина и была поражена... А Володя к тому времени посмотрел мою работу в фильме «Хождение по мукам»... В нашем соединении сыграло роль, что его любимая литературная героиня, как он сам признавался, — Екатерина Дмитриевна Смаковникова. Он наивно соединил ее и меня...

— Но это произошло не только с ним одним. В фильме вы создали образ, который действительно покорил миллионы.

— А вы слышали основные работы Мулявина? Его спектакли?

— Да–да. И «Во весь голос» по Маяковскому тоже...

— У нас очень необычно родилась идея этой программы. Мы гостили у наших друзей, сельских учителей, в деревне Селищи. Нам отвели в доме маленькую комнатенку, в которой стояла бамбуковая этажерочка, а на ней — 13 томов Владимира Владимировича издания 1956 года. Однажды мы сняли с полки последний том и стали от него идти к первому — книжка за книжкой. В общем, на создание программы ушло 2 года. Никакой халтуры, все изучалось досконально — дневники, документы. Подбор литературного материала, безусловно, лежал на мне. Маяковского, мы считали, у нас «зацементировали» — его кричащая человеческая душа многим неизвестна. Вот послушайте: «Я хочу быть понят своей страной. А не буду понят — что ж, по родной стране пройду стороной, как проходит косой дождь». К сожалению, программу приняли довольно настороженно. Уже повеяло другими ветрами — хит, формат, проект, попса... Шоу–бизнес.

— Все на потребу...

— Вот именно. А Володя нес свой музыкальный талант, как предназначение. Он никогда публично не формулировал, это просто жило вместе с ним. Вот смотрите, это Володины откровения: «Песняры» — это образ мысли, жизни, мышления духовно не кастрированных людей, не готовых пойти на мелкую подлость и ложь из–за спины».

— А почему он вдруг решил записать это на бумагу?

— Наверное, было очень больно.

— Вы имеете в виду раскол «Песняров»? Простите, без этого вопроса не обойтись, хотя я понимаю, как вам тяжело говорить, Светлана Александровна...

— О коллегах либо хорошо, либо ничего. Из более чем 30 музыкантов, работавших с Владимиром Георгиевичем, есть только 5 фамилий, о которых я предпочитаю молчать. У меня, конечно, есть личное мнение, но я не хотела бы его сейчас тиражировать.

— Я представляю, что «Песняры» были мощным плодоносным деревом. Ствол — Мулявин, остальные — ветви. И до тех пор, пока был ствол, можно было обрезать ветви. И даже нужно было — для того, чтобы появились хорошие плоды.

— А когда ствол упал, новые деревья, к сожалению, не выросли.

— Кусты... А вы знаете, что молва, которая, впрочем, готова всегда во всем винить женщину, возлагает большую ответственность за раскол «Песняров» именно на вас?

— Все гораздо сложнее. Скажите, почему сегодня все продолжают и продолжают появляться новые коллективы под этим названием? И потом, кто же простит женщине огромное доверие, которое ей оказывает мужчина? Владимир Георгиевич — далеко, заметим, не мальчик — на протяжении 17 лет доверял мне юридические документы, посвятил в финансовые дела коллектива. У меня было право подписи от его имени. Понимаете, в чем дело?

— Говорили, что Светлана Пенкина все решает: кого допустить к Мулявину, кого — нет.

— Поверьте мне, тех людей, которых Володя хотел видеть, я сама разыскивала. Но от случайных посетителей, многочисленных поклонников, неподготовленных журналистов — это верно — я его оберегала. Знаете, каждый раз одно и то же: «Где родился?» и «Как начинали?»... Впрочем, давайте лучше поговорим о творчестве Володи. Мусолить слухи — Володя этого терпеть не мог.

— Вы размышляли, почему судьба уготовила Мулявину такой трагический, беспощадный конец?

— У настоящих Песняров всегда трагическая судьба. Они ведь не балагуры, не гусляры. У меня такое ощущение, Володя был не просто музыкантом — у него была своя миссия. Он ее выполнил. «Песняры» — Володин крест. Он его нес. Потому что верил. Володя очень мужественный человек. Величайший труженик. Фальши не терпел, лицемерия... Те испытания, которые выпали ему на земле, он перенес очень достойно. Ни стона, ни крика, ни жалобы, ни каприза... Володе надо было от многого очиститься, как каждому из нас, кому предстоит предстать перед Господом. И он это сделал. И за него я спокойна.

— Как вы сейчас живете без Владимира?.. Какими словами помогаете себе смягчить горечь утраты?

— Очень сложный вопрос... Конкретными действиями помогаю. Хочу создать фотоальбом со своими комментариями, фильм, если возможно — телепередачу. Я испытываю величайшую ответственность перед всем, что связано с именем Владимира. Занимаюсь музеем имени Мулявина, чтобы в нем не было ни единой фальшивой ноты, детали. К сожалению, до сих пор меня никак не могут назначить сюда работать официально — штатное расписание только утрясается. Не создана фондовая часть музея, нет и финансирования. Проблема авторских прав не решена. Его наследие абсолютно не защищено юридически! К тому же мне надо сделать все возможное, чтобы имя Мулявина «не зацементировали», «не завеличили», понимаете? Я очень признательна нашему Президенту — если бы не его указ об увековечении памяти, за три года все бы кануло в Лету. Я благодарна за музей, за книгу, за памятник — за особое отношение к имени мужа. Я не ожидала, но так случилось: первый человек, который поздравил меня 8 Марта в год ухода Володи, был Александр Григорьевич. И в прошлом году тоже.

— Владимир Мулявин — национальная гордость Беларуси.

— Тем не менее я ведь знаю — для многих он был неудобным человеком. Ведь Мулявин кланялся только в двух местах: в церкви и на сцене.

— К чему тянулась его душа в свободные минуты?

— Его самые близкие друзья — книги, живопись, кинематограф. Он постоянно самообразовывался. Лесков, Салтыков–Щедрин — он любил ядреное, точное слово, был чуток к языку вообще. Тэффи, Довлатов, Аверченко — он их постоянно перечитывал. Или представьте: мы попадаем на несколько часов в Москву, чтобы лететь на гастроли дальше, и — понеслись смотреть импрессионистов на 2–й этаж Пушкинского музея.

— Интересно, а о какой профессиональной судьбе он мечтал для сына? Хотел, чтобы тоже стал музыкантом?

— Володя очень любил Валерку, у них была особая связь, не только как отца с сыном, но как старшего брата и, конечно же, друга. Когда пришла беда, сын бросил все и был с отцом до последнего мгновения. И у него хватало сил приносить еще и свежие анекдоты, которые Володя так любил... А музыкальной грамотой Валерик стал овладевать с 6 лет — это, как мне кажется, одно из условий современного образования: музыка, языки, компьютер. Но по–настоящему сын теперь увлекается кино — здесь моя генетика сработала.

— Я была на самом последнем концерте «Песняров» в Минске. Немного опасалась — знаете, как возвращения к былому возлюбленному. Мне казалось, что вдруг возраст, усталость артистов дадут о себе знать, знала и про катаклизмы в коллективе... И вот, помню, появляется Мулявин на сцене, берет несколько аккордов, начинает петь — и все. Полное порабощение! Его власть — власть могучей талантливой личности — была над залом безмерной. Колоссальная энергетика.

— Мне бы очень хотелось, чтобы читатели знали: какую бы цель себе ни ставил Мулявин, он ее всегда добивался. Даже во время болезни. На его последний день рождения мы вместе поехали в гимнастический зал, и Володя встал у шведской стенки! Это была его цель — стоять, а не лежать, и он выполнил ее, несмотря ни на что. Он был несломленным человеком. Вы не представляете, какая сила духа... Немощный — это не про него! Володька своим юмором, хохмочками еще и нас все подбадривал. Жалобы — никогда. Если тихонько говорил: «Светуля, надо бы доктора позвать», я уже знала, что должна нестись и кричать: «Срочно!» Он шел на все новейшие эксперименты над своим телом, если маячил хоть один шанс. А еще за несколько месяцев до кончины мы узнали, что Володе дали I группу инвалидности пожизненно — это означало автоматическое увольнение с работы... О чем нас и уведомили. Не думаю, что это было поддержкой Мулявину в той ситуации. Как мне кажется, существовал и более деликатный выход из положения... Он ведь мечтал вернуться к работе — проводить репетиции. А сочинять?! Впрочем, время все ставит на свои места. Для меня сейчас главное — попытаться собрать как можно больше архивных данных, статей, раритетов, все, что имело к Володе отношение. У меня ощущение — своим духом он вновь вернулся в филармонию. Именно здесь его дом — дом, где он творил. Потому что из 65 прожитых 50 лет у Володи творческих. Потому что первую зарплату он получал еще по метрике — не было и 16 лет, а надо помогать маме, воспитывать брата и сестру. Трудяга. Я не помню его бездеятельным. Ни–ког–да.

— Когда он обычно сочинял? В какое время и где ему лучше всего писалось?

— Дома, только дома. Ночью, когда весь город спал, он поднимался тихонечко, чтобы меня с сыном не разбудить, и с 4 до 6 — 7 утра работал, если Господь дает такое счастье... У меня, кстати, собран величайший видеоматериал о Мулявине. Став его женой, я не снималась, но стала по другую сторону объектива — снимала сама. Володя купил мне видеокамеру, и я, можно сказать, не выпускала ее из рук: и дома, и в Африке, и в Америке, и за кулисами, и в пути. Чрезвычайно горько, что создатели фильма о Мулявине с «Белвидеоцентра» — говорят, очень профессиональные люди — не сочли нужным обратиться к первоисточнику, к личному Володиному видеоархиву. Когда мы увидели фильм по телевизору, реакция у всех — у меня и у детей — была одна: слезы разочарования. Так вот, на видеопленке есть по–настоящему уникальные моменты, мгновения: первые наигрыши новой музыкальной фразы на инструменте... Но самое большое доверие — это когда в 5 утра, бывало, Володя меня будил, чтобы показать, что только вот сочинилось. «Не повторяй!» — обычно просила я, опасаясь, чтобы не сглазить это новое «дитя». А потом он немного отдыхал, затем бежал в филармонию, на репетицию, затем — в министерство: кому–то нужны были квартиры, кому–то — машины. Круговерть целый день: музыкантов прослушать, с журналистами побеседовать. Многое ему приходилось буквально выбивать — помещение, аппаратуру для коллектива. Даже несмотря на огромную поддержку власти. А вечером — концерт. А ночью все повторяется сначала...

— Вы первый раз после ухода Владимира Георгиевича даете интервью. С чем это связано — вы уверены в недоброжелательности, агрессивности прессы?

— Такой момент присутствует, не стану отрицать. И другое — после смерти мужа я еще только–только возвращаюсь к жизни... Я бы очень хотела поклониться всем, кто пришел 26 января 2003 года проститься с Владимиром Георгиевичем. Это было море людское... Я очень признательна всем, кто помог мне пережить эти три года... Ведь наш с сыном мир перевернулся... Я когда–то написала в своем дневнике две фразы: «Мой Муж Велик». С большой буквы. Поставила точку. И дальше: «Велик во Всем». Опять с большой, и поставила точку. В марте исполнилось бы 25 лет нашей совместной жизни. И я вновь пишу эти слова: «Мой Муж Велик во Всем!»

P.S. Сегодня на Московском мемориальном кладбище Минска открывается надгробная скульптурная композиция Владимиру Мулявину работы скульптора Александра Кастрюкова и архитектора Сталина Федченко.