Случай на Сторожевке

Источник материала:

БУЛАТ Леонид, ветеран Великой Отечественной войны партизан

История эта произошла в начале марта 1942 года. Где–то между 2–м и 8–м числами. Памятные по–своему даты. 2–го был очередной расстрел узников Минского гетто (на том самом месте, где теперь печально знаменитая «Яма»). А в ночь с 7 на 8 марта одинокий бомбардировщик, «наш», «родной», разбомбил аэродром в Степянке, офицерский клуб и казарму с «украинскими добровольцами» (бывшими военнопленными, которые пошли на службу к Гитлеру). Такие вот у меня ориентиры по событиям и времени...

Мама отвела младших сестренку и братика к соседке, а сама, по–видимому, ушла раздобыть чего–либо съестного. Я же только что вернулся с обычного утреннего похода по городским развалинам. Из разных железяк, которые валялись на пожарищах, можно было смастерить что–нибудь дельное и выменять потом на Сторожевском базарчике на еду. В тот день доводил до ума какой–то амбарный замок. В дверь робко постучали. На пороге возник паренек годков 12 — 13, изможденный, в потрепанном женском пальто. Глянул на меня глазами изголодавшегося человека. Не голодного, изголодавшегося.

Я начал прикидывать, чего ж пареньку дать: может, пару бульбин, которые в печке–грубке стоят. Мальчишка точно из гетто. В городе говорили, что некоторым из той ямы расстрельной удалось спастись.

Вдруг почти следом за мальчишкой входят в дом здоровенный мужик в добротной куртке и немец в форме. Стали они у мальчишки документы требовать.

— Ты кто? Еврей? Говори, а то пулю промеж глаз, — тыкал мужик мальчишке в лицо пистолетом. Мужик тот, после мне рассказали, полицаем был, на Сторожевке нашей ошивался. Они уж на выход пошли, мальчишку выталкивают. Тут на меня храбрость снизошла:

— Этот пацан в соседнем переулке живет. Он не еврей, я его знаю. Отпустите его!

Так и вышли во двор. Впереди — немец, за ним — пацан, потом — полицай и я следом. Выскочил, как был, без пальто и шапки. Сказал еще что–то в спину «гражданскому». А он повернулся и всей пятерней с растопыренными пальцами въехал мне в физиономию — прием «сторожевский», известный, у нас он «смазь» называется.

Я руку в карман опустил, а там рогатка: была у меня задумка ворону подстрелить и поджарить. Мама как–то сказала: «Французы наполеоновские ели, и мы не отравимся». А для заряда — «чугунушки», осколки железной трубы. Выхватил я рогатку. Все как во сне происходило. Полицай вскрикнул и повернулся ко мне. Помню только, что врезал он мне в челюсть.

Пришел в себя лежащим на снегу. Немец отчитывал «мужика» и тыкал в него прикладом. Тот лишь жалобно твердил «герр зольдат...». Но самое главное: еврейского паренька не было — воспользовавшись суматохой, он сбежал!

Окончательно придя в себя, я тоже драпанул с «поля боя», не забыв прихватить рогатку. Дома ко мне стали заходить соседи, расспрашивать, что за шум во дворе, немцы. А после ко мне товарищ мой Толя Крицкий зашел. Долго мы с ним рассуждали, как так получилось, откуда во мне такая смелость взялась. И почему немец за меня, русского мальчишку, перед полицаем заступился: может, он тайный коммунист какой? Вскоре мы с моим лучшим другом расстались навсегда. Я попал в партизанский отряд, а их семью в апреле 1944–го немцы посадили в грузовик, и больше их никто не видел.