«В онкодиспансере никто не сказал, что у меня есть шанс на пару лет жизни»

Источник материала:

Фото: Александр КОНОТОП

12 января от нас ушла наша коллега Анна ЛЯШКЕВИЧ. Она была уникальным журналистом, самой талантливой и самой мудрой из нас. На интервью с ней соглашались владыка Филарет, глава Беларусбанка Надежда Ермакова и супруга президента Галина Лукашенко.

Последние три года Анна Тимофеевна тяжело болела - у нее был рак. И все свои материалы она писала в промежутках между сеансами химиотерапии. Эту статью она не просто написала - выстрадала на собственном горьком опыте. Самое грустное, что с момента первой публикации статьи, за два с половиной года, ничего не изменилось - как будто она была написана вчера. Потому мы и решили ее повторить. Может быть, она поможет спасти чью-то жизнь.

Редакция.

Как меня наказали за то, что я сама себе выбрала врача

Когда тебе говорят, что у тебя онкозаболевание, да еще не в начальной степени, мир разбивается вдребезги. Судьба приговорила тебя к высшей мере наказания, хотя ты никого не убивала, не воровала и не совершала иных преступлений. Остается одно: не ныть, не утруждать близких и друзей своей бедой. Остальное зависит от врачей и, как оказалось, от инструкций Министерства здравоохранения, а также Министерства труда и социальной защиты, которые отныне во многом управляют твоей жизнью.

Не буду рассказывать, как я запустила себя. Тут и моя вина, и вина врачей. Поэтому я сделала все, чтобы попасть к профессору Леониду Путырскому, который работает в Институте онкологии и медицинской радиологии в поселке Боровляны под Минском. В тот момент я совершенно не думала, что я жительница столицы и обязана лечиться в Минском городском онкологическом диспансере. Как же, по закону я имею право сама выбирать себе врача (смотрите Закон Республики Беларусь о здравоохранении, пункт 19). Согласно инструкции после первого сеанса химиотерапии я пришла в онкодиспансер, чтобы быть под наблюдением врача и получить больничный лист. И тут мне ясно дали понять, что раз я лечусь в Боровлянах, то об этом пожалею.

Удар, от которого я не оправилась до сих пор, ждал меня через пару недель. Не прошло и месяца, как врач в онкодиспансере сказала, что продлять больничный мне не будет, а отправит на заседание комиссии, которая даст мне инвалидность. «Но почему? Ведь даже сифилитики и наркоманы могут быть на больничном до 120 дней. Я 37 лет платила честно немалые взносы, мое предприятие тоже, а теперь, когда я заболела, не имею права даже на оплату больничного». В ответ: «Такова инструкция».

Накануне мой лечащий врач в Боровлянах Наталья Козловская сказала мне: «Вы сильная женщина. У вас есть шанс, давайте бороться». А в онкодиспансере, ходя по кабинетам, я услышала от одной: «Женщина, у вас прогрессирующее заболевание», от второй: «По-человечески я понимаю вас, но у вас крайне неблагоприятный диагноз, мы обязаны вас отправить на инвалидность», от третьей: «Женщина, вам будет все хуже, а на пенсии вы займетесь собой». Я лишь смогла ответить, что на такую пенсию можно покончить с собой, а не заняться собой.

Я догадывалась, как я раздражала членов комиссии. Стоит лысая тетка (волосы при химиотерапии выпадают), которой русским языком объясняют, как ей будет хорошо на пенсии, а она давится слезами и пытается качать права. И никто (!) из всех, с кем я сталкивалась в окнодиспансере, не сказал, что у меня есть шанс на выздоровление или на пару лет жизни.

Я думала броситься под троллейбус

Когда я вышла на улицу, то первая мысль: с этим нужно покончить сейчас. Что меня ждет? Мучительное лечение, результатом которого будет ухудшение. Я плакала и думала, что нужно броситься под троллейбус, в нем много народа, и люди подтвердят, что водитель не виноват.

Тут зазвонил телефон, и моя подруга спросила, где я. После моего рассказа была пауза, потом я услышала отборный мат и приказ выжить любой ценой. В тот день у меня не смолкал телефон.

Те, с кем я столкнулась в онкодиспансере, может быть, хорошие специалисты, но, по моему разумению, плохие врачи. Я пришла к ним с надеждой справиться с болезнью, а вышла с желанием покончить жизнь самоубийством.

Я не понравилась лечащему врачу

Потом, когда малость окрепла, я попыталась выяснить, должны ли мне были оплатить больничный за 120 дней.

Инструкция, подписанная двумя министрами - Людмилой Постоялко и Антониной Мировой (в то время - министр здравоохранения и министр труда и соцзащиты. - Прим. ред.), - гласит: «Листок нетрудоспособности выдается больному на весь период временной утраты трудоспособности до ее восстановления или установления инвалидности, но не более чем на 120 календарных дней». Получается все очень хорошо, и у всех одинаковые права. Но чуть ниже есть пункт, который гласит, что при выявлении инвалидности больной должен направляться на МРЭК и ранее этих сроков. В Минздраве мне сказали, что инструкция хорошая, просто в каждом конкретном случае все зависит от врача. Хочет - отправит сразу на МРЭК, хочет - даст побыть на больничном 120 дней. Видимо, я не понравилась моему лечащему врачу, потому что в онкодиспансере мне сказали, что врача накажут, если он «неперспективного» больного подержит на больничном. Думается, что так и есть.

Ходят упорные слухи, что одна высокопоставленная чиновница не понаслышке знает о кошмаре онкозаболевания. Но ей оплачивают больничный, не гонят на пенсию. И это правильно, потому что такое отношение помогает выжить. Только почему с нами, остальными, все по-другому? Ведь разница между пенсией, когда не достиг пенсионного возраста, и оплатой по больничному листку огромна. А нужны орехи, фрукты, соки, рыба и т. д. Мне намекнули, что у государства нет денег на такую «благотворительность». Но это не милостыня. Я 37 лет честно платила взносы. Я встречалась с теми, кто перенес инфаркт, инсульт и кого быстренько отправили на инвалидность, подержав на больничном минимальное количество дней. А больным нужна опора в жизни.

Анна ЛЯШКЕВИЧ.

ИСТОРИИ В ТЕМУ

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

Не даете группу - дайте работу!

- Я живу с матерью и дочерью. Мама на пенсии, дочь учится, а я нигде не работаю, я инвалид по зрению, но группу мне не дали. На комиссии МРЭК сказали, что когда я ослепну на второй глаз, то мне дадут третью группу. Зрение у меня на левом глазу 0,01, а на правом - 0,09. На работу у нас меня никто с таким зрением не возьмет. Что делать? У мамы маленькая пенсия, почти вся уходит на квартплату. Чтобы не умереть с голоду, мама два месяца не платит за квартиру. Но если государство не дает мне группу инвалидности, то пусть хоть поможет с работой. Я ведь не прошу ничего противозаконного, я прошу работу, чтобы не умереть.

О. Тихонович. Столбцы, Минская обл.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Как из больных делают иждивенцев

- Я перенес тяжелую операцию на открытом сердце, которую блестяще сделал Юрий Островский. Выкарабкивался из ситуации тяжело, но знал, что в сорок с небольшим спасти меня может только работа. И делал все, чтобы вернуться к ней. В Интернете наткнулся на биографию Шварценеггера, который выдвигался на пост губернатора Калифорнии. Он перенес такую же операцию, как я. Никто не запрещал ему работать, люди восхищались его мужеством. Но как гром среди ясного неба было для меня решение МРЭКа - вторая рабочая группа с правом работать неполный день. Но не может же руководитель работать полдня. Как вы догадываетесь, звание доктора наук не свалилось мне с небес, я добился его упорным трудом. И все это выбросить и стать безработным?

И я сделал то, что сделал. Скрыл на работе, что у меня инвалидность, работаю, как работал, и чувствую себя человеком. Моего коллегу, тоже доктора наук, заведующего кафедрой, отправили на вторую группу без права работы. Он редкая умница, блестящий ум. Все, что смогли всеми правдами и неправдами сделать для него, - устроить на полставки доцентом. Мизерные деньги, а он такой человек, что вполсилы работать не может. Я понимаю, что когда человек занимается тяжелым физическим трудом, то ему нельзя в такой ситуации работать. Но я-то работаю головой. Если человек хочет и может работать, начальство не против, то почему его судьбу должен решать какой-то чиновник? У нас Шварценеггер не то что губернатором не стал бы, ему просто работать не дали бы.

Физик, доктор наук.

ПРОЩАНИЕ

Писательница Светлана АЛЕКСИЕВИЧ:
У Ани был сердечный ум

Светлана Алексиевич и Анна Ляшкевич дружили со студенческой скамьи. Сегодня Светлана Александровна вспоминает подругу.

- Аня мне запомнилась по тем временам каким-то идеализмом. В то время много было идеализма в жизни, но со временем многие люди нашего времени этот идеализм растеряли. Смирились, допустили, что человеку трудно и он не может уцелеть с такими убеждениями. А Аня пронесла его до конца. В ней была вера, что человека можно убедить, что словом можно что-то сделать, желание биться в эту стенку до конца.

Она редкостный человек. Мы с ней близко столкнулись, когда она работала на БТ над циклом передач о больших людях Беларуси. Героями были Машеров, Корж, Заслонов, Мазуров и другие известные личности. Аня позвонила мне и пригласила на роль ведущей. И мы начали делать этот цикл.

Первая поездка была к Мазурову в Москву. Мазуровы занимали целый этаж, у них были кухарки и личные врачи. По тем временам это был заоблачный для нас мир. Аня тогда приехала первая, а я позже. И что я заметила? Если ты приходишь через час после Ани, ты приходишь - какого бы уровня люди ни были - ты приходишь в дом друзей. К Машеровым прихожу через час после Ани, а жена Машерова, Полина Андреевна, обращается к ней: «Аня, Анечка, милая Анечка...» Как будто они знали друг друга всю жизнь, а не познакомились час назад. И потом она дружила с ней до самого конца. С Аней абсолютно исчезали всякие сословия. Ее естественность, дружелюбие сразу располагали. Она говорила с людьми о простых вещах. Я всегда поражалась: «Аня, как ты умеешь распространять такое дружелюбие?»

Я многих людей встречаю в жизни, но с ней мы не потерялись и действительно стали друзьями. Я потеряла друга, которому могла позвонить в любое время и поговорить обо всем. У нее был сердечный ум. Есть такое качество ума - очень доброе по отношению ко всему. И еще у нее такой камертончик был внутри, она очень справедливо все понимала. Помню, говорила: «Света, я люблю твои книги, но мне тяжело их читать. Разве они о жизни? Разве они о любви?» Она всегда говорила так, как думала. Это тоже редкость. Когда ты становишься известен, люди редко говорят искренне. Тем дороже люди естественные, нормальные. Аня была такой.

И она была очень мужественным человеком. Помню, как я приехала в Минск уже после того, как ей поставили диагноз, и спросила: «Как ты с этим справляешься?» Она ответила: «Никак. Мне просто не повезло». В этих словах невероятное мужество. Аня даже в этой ситуации не отталкивала, не просила особого отношения к себе. Такое мужество и идеализм. Мужество породы.

Низкий ей поклон.