НеДЕШЕВАЯ расПЛАТА. Николай Кручинский: работа в детективном жанре

Источник материала:

Еще недавно мы поражались, с какой легкостью ВАДА расправилось с лидером “Тур де Франс” датчанином Расмуссеном, сняв его с гонки. Причем расследование еще продолжается, и велосипедисту, согласно статье Всемирного антидопингового кодекса, грозит дисквалификация на срок от трех месяцев до двух лет — за непредоставление достоверной информации о своем местонахождении. Вскоре же за подобные нарушения могут поплатиться белорусские лыжники. И мы волей-неволей задаемся вопросом: кто виноват?

Миссия не удалась

В статье “СМЕТская власть. Особенности национального финансирования” (“ПБ” от 12 октября 2007 г.) автор этих строк уже рассказывала, какие последствия имела для нашей национальной команды незапланированная смена гостиницы на сборе в Австрии. Однако, как выяснилось на прошлой неделе, требованием выплаты неустойки со стороны хозяина отеля дело не кончилось. И более того, оно приняло допинговую окраску.
Начнем издалека. Каждая международная федерация составляет свой так называемый регистрируемый пул тестирования. Так, ФИС 20 июня сего года письменно уведомила Белорусский лыжный союз (БЛС), что в этот пул, помимо серебряного призера последнего чемпионата мира Леонида Корнеенко, включены Сергей Долидович (13-е место на ЧМ), Александр Лазуткин (9-е место на этапе Кубка мира) и Алена Санникова (15-е место на ЧМ). Это означало, что все четверо должны ежеквартально предоставлять информацию о своем местонахождении (буквально по дням). О чем Международная федерация лыжного спорта попросила БЛС проинформировать спортсменов.
Затем, 4 и 13 сентября, ФИС вновь направила письма в Беларусь с настоятельной просьбой известить лыжников и выслать сведения в установленной форме. 14 сентября необходимые данные по Корнеенко (и только!) были отправлены. 20 сентября Мэделайн Эрб из управления ФИС по антидопинговой деятельности по электронной почте недоуменно интересовалась, почему нет информации по другим трем гонщикам. Тщетно.
Итак, 4 октября в послеобеденное время автобус с национальной командой прибыл в австрийский Рамзау. И, как оказалось, разминулся с допинг-офицером! Во-первых, тот ждал в другой гостинице, а во-вторых, его визит вообще пришелся на первую половину дня.
Как результат, 9 октября в адрес ВАДА ушел доклад о неудавшейся миссии, то есть попытка внесоревновательного допинг-контроля провалилась. Из комментария к письму: “Мы прибыли в отель “Рамзауэр Альм” в 11.00. Менеджер объяснил нам, что несколько атлетов из Беларуси забронировали места, но потом аннулировали бронь”. К докладу была приложена ранее присланная из Беларуси форма с данными о местонахождении Корнеенко. И из нее следовало, что в 11 утра 4 октября Леня должен был уже закончить тренировку на глетчере (кстати, контролер ждал в отеле полтора часа), а прибыть в Рамзау — днем ранее. Происшествие дало повод ФИС напомнить белорусам еще одно правило: о малейших изменениях можно проинформировать посредством электронной почты, факсом или СМС...
В итоге с 4 октября для Корнеенко включили счетчик: если в течение восемнадцати месяцев он будет еще дважды недостижим для внесоревновательного контроля, то больше предупреждений уже не последует. Аналогичные меры касаются Долидовича, Лазуткина и Санниковой, поскольку непредоставление ими сведений о местонахождении классифицируется как все то же уклонение от допинг-теста. Ребят не спасло даже то, что на следующий день они дружно прошли вновь нагрянувший допинг-контроль.
Наша федерация пыталась бороться. Однако 22 октября ФИС подтвердила вердикт, не приняв объяснение белорусов, которое состояло в следующем: “Расположение команды было изменено из-за более дешевых расценок в другом отеле”. Получилось, как говорится, дешево, зато сердито.

Пока не клюнет жареный петух

ВАДА начало развивать АДАМС (антидопинговую систему управления), призванную контролировать местонахождение атлетов и дающую возможность поймать допинг-нарушителей, в 2004 году. Кроме того, у агентства, чей ежегодный бюджет составляет 23 миллиона долларов, есть еще немало программ, благодаря которым в его сети попадает все больше и больше жертв. Причем далеко не у всех из них обнаружены в биопробах запрещенные вещества или продукты их распада. Пожалуй, самый громкий случай такого рода за последнее время — признание в приеме допинга обладательницы пяти наград сиднейской Олимпиады американской легкоатлетки Мэрион Джонс. С вопроса о том, что же побудило ее разоткровенничаться, начался разговор с директором Национального антидопингового агентства (НАДА) Николаем КРУЧИНСКИМ (“ПБ”, пользуясь случаем, поздравляет Николая Генриховича с 50-летием):
ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”
Николай КРУЧИНСКИЙ. Родился 30.10.57 в Москве. Закончил лечебный факультет Минского государственного медицинского института (1982). Защитил кандидатскую диссертацию на тему “Состояние системы гемостаза у больных гнойно-септической патологией при гемокарбоперфузии” (1990) и докторскую диссертацию “Механизмы формирования гемостазиопатий при длительном низкоуровневом радиационном воздействии” (2004). Автор 359 научных работ, в том числе двух монографий. Автор трех свидетельств на изобретения СССР и трех патентов на изобретения Республики Беларусь, двенадцати рационализаторских предложений.
На руководящей работе с 1996-го: заместитель директора, а потом директор НИИ экологической и профессиональной патологии (1999-2003), главный врач Диспансера экологической и профессиональной патологии (2003-2004), руководитель клинико-экспериментального отдела Республиканского научно-практического центра радиационной медицины и экологии человека Министерства здравоохранения (2004-2005). 28 декабря 2005 г. стал директором новообразованного Национального антидопингового агентства Министерства спорта и туризма.

— Мы уже привыкли к тому, что есть ВАДА. Но с чем его едят? Многие говорят: это частная организация, она нас прессует и предвзято относится. Однако здесь кроется серьезная ошибка! Ибо в учредителях ВАДА фигурируют МОК, Совет Европы и еще целая серия различных общественных объединений. ВАДА — неправительственная организация по типу “Врачи без границ” или Гринпис. Мнение, что это частная структура, основывается на смешении понятий: агентство зарегистрировано в Швейцарии и подлежит юрисдикции швейцарского частного права.
Если раньше ходили разговоры, что ни одна серьезная федерация вроде НБА, НХЛ или ФИФА не пускает ВАДА на порог, то сегодня между ними заключены или заключаются договоры. К примеру, уже есть первый случай дисквалификации спортсмена за применение допинга в НХЛ: 37-летний защитник “Нью-Йорк Айлендерс” Шон Хилл наказан за употребление болденона. Кроме того, у ВАДА заключен договор с Интерполом. А с 1 февраля вступила в действие Международная конвенция ЮНЕСКО по борьбе с допингом. Все это свидетельствует о том, что проблеме придан глобальный характер. И в этой ситуации она переводится в плоскость экономики.
Спортсмен, принимающий допинг, выигрывает соревнования, получает призовые, почести, рекламные контракты. То есть нечестным путем зарабатывает немалые суммы, что фактически приравнивается сегодня к неуплате налогов. А это является на Западе тяжким преступлением.
Потому, на мой взгляд, и происходит теперь серия скандалов и разоблачений. И поскольку американское правосудие — это правосудие прецедентов, то дальше уже договариваются адвокаты с судьей. А сам фигурант спора, та же Мэрион Джонс, возможно, и не играет решающей роли. Ей просто говорят: “Уважаемая, мы признаем твои заслуги. Но у нас есть подозрение, что ты принимала допинг. И за это тебе будет светить пять лет тюрьмы. Плюс ты вернешь все призовые деньги, заработанные за карьеру”. Мне кажется, что в этом случае спортсмены и идут на сделку. Потому что легче признаться и вернуть медали, получив условно пять месяцев исправительных работ, чем оказаться за решеткой. И, думаю, эта ситуация чем дальше, тем более последовательно будет развиваться.
Не все, но многие точки над “i” расставит 3-я Всемирная антидопинговая конференция в Мадриде, которая состоится 15 ноября. На ней будут приняты новая (4-я) редакция Всемирного антидопингового кодекса и всех его приложений, причем основываясь на Международной конвенции ЮНЕСКО по борьбе с допингом, где четко прописана мера ответственности присоединившихся к ней государств, НОКов, федераций, спортсменов и персонала.

— Что изменится в Беларуси, если мы ратифицируем конвенцию ЮНЕСКО?
— А ратифицировать нам рано или поздно придется. Потому что если этого не случится, то опять наши спортсмены и тренеры будут говорить, что Беларусь — страна-изгой и к нам плохо относятся. Мы должны принимать некоторые решения даже на опережение! Поэтому необходимые документы нами уже подготовлены, остались согласования с Минюстом и МИДом. И в ноябре подадим их в парламент.
А дальше придется заниматься кондовой чиновничьей работой. Потому что в первую очередь ужесточится законодательная база по наркотикам, стимуляторам и другим сильнодействующим препаратам. Например, не исключаю, что мы пойдем по российскому варианту и анаболические стероиды будут в Уголовном кодексе приравнены к наркотикам.

— Дозы и ответственность?
— Я не знаток юриспруденции. Это уже будет плоскость не НАДА, а Госнаркоконтроля. К слову, на прошлогодней конференции Совета Европы, состоявшейся в Париже, было четко сказано: через Беларусь проходит один из крупнейших трафиков стероидов.
Далее. Наверняка будет ужесточен контроль за фитнес-клубами. Помню, как недавно в Испании были опубликованы данные социологического исследования, свидетельствующие, что порядка семнадцати процентов посетителей фитнес-клубов принимают запрещенные препараты. А во Франции допингом “балуются” около двадцати процентов школьников. И если те или другие участвуют в каких-либо соревнованиях, то тотчас подпадают под действие Всемирного антидопингового кодекса, который является составной частью Международной конвенции ЮНЕСКО.

— Ведется ли в Беларуси подобная статистика?
— Нет. Кто должен ею заниматься? Боюсь, что если скажу “я”, то сразу же потону в этом! Хотя в принципе проблема очень интересная, прежде всего в социологическом аспекте. И если мы говорим о фундаментальных основах для Всемирного антидопингового кодекса — а там двенадцать позиций: этика, справедливость и честность, здоровье, непревзойденное мастерство, репутация, культура и так далее, — то да, этим тоже нужно заниматься. Мы ведь зачастую обещаем себе, что сбросим лишний вес, станем больше двигаться, не есть на ночь, мыть руки перед едой и прочее. “Не принимайте допинг” примерно из той же серии! Причем в этом случае мы переходим от большого спорта к массовому, который и является фундаментом высших достижений. Вот здесь собака и зарыта. Ибо большой спорт специфичен, и в нем граница между запрещенными и незапрещенными препаратами часто размыта.

— В подтверждение вспомним случай с метательницами молота Лысенко и Хороших, которых обвинили в употреблении допинга незадолго до чемпионата мира. Последовала дисквалификация. Причем российский антидопинговый центр дал экспертное заключение, что структурные особенности молекулы препарата не позволяют отнести его к числу запрещенных.
— Я разбил бы этот конфликт на две составляющие. Первая: до сих пор непонятно, чем являлся этот препарат: то ли биологически активной добавкой, то ли лекарственным средством. Мне кажется, что, скорее всего, налицо та же ситуация, что и с фуросемидом, который сам по себе не допинг, но маскирующий агент. Кельнская лаборатория работает не покладая рук, и сегодня мы знаем, что стероиды гарантированно ловятся уже через восемь недель после их приема. А некоторые анаболики — и через десять недель! Вторая составляющая конфликта — это человеческий фактор, а именно скандал вокруг главного тренера сборной, который якобы продавал метательницам эти таблетки. Здесь без комментариев.
На мой взгляд, в случае с Лысенко и Хороших антидопинговые службы подстраховались. Вы же знаете, что кодекс ВАДА предусматривает программу мониторинга. Классический пример — мониторинг на кофеин, который из этой программы не будет убран никогда. В этом году в нее попали производные имидазола (классический пример этой субстанции — препарат “Нафтизин” для лечения насморка, но имидазол и его производные являются субстанциями для некоторых психотропных веществ). В году следующем, возможно, попадет препарат, обнаруженный нынче у российских легкоатлеток...
Новый список запрещенных препаратов, который вступает в действие с 1 января, уже к нам пришел. Я сделал перевод, но пока комментировать не буду, так как надо его переварить. Но там есть еще один важный аспект: все инъекции категорически запрещены! К слову, по информации некоторых наших коллег, практика проверки спортсменов на места инъекций во время соревнований уже введена в большом теннисе. Проверяют область шеи, лодыжек, локтевых сгибов. То есть: “Снимите кроссовки, обнажите шею!” — и так далее.

— Допустим, обнаруживают место укола, и что дальше?
— Не могу сказать, сам с этим не сталкивался. Зато готов прокомментировать крайне неприятную ситуацию с российскими гребцами, случившуюся недавно на чемпионате мира. Одна из команд увидела, как коллеги из России выбрасывают в мусорный контейнер мешок. Тотчас был призван медицинский супервайзер соревнований. Находку вскрыли. В мешке оказались шприцы, капельницы и иглы. Мгновенно исследовали смывы с игл и шприцев, у всех спортсменов взяли кровь, из полученного биологического материала ДНК и идентифицировали троих нарушителей. Итог — двухлетняя дисквалификация.

— Но, может, у них было терапевтическое разрешение на инъекции?
— Значит, они должны были иметь соответствующий документ. Сегодня стандарт ВАДА по терапевтическим исключениям (разрешениям) составляет свыше сорока страниц. Там расписано, в каких случаях позволяется применение запрещенных методов и препаратов. К примеру, при снижении вентиляции легких на двадцать процентов (когда мы подозреваем бронхиальную астму). А если у тебя всего восемнадцать процентов, то, извини, еще рано.

— В Беларуси среди спортсменов астматики есть?
— Да. Однако не стану конкретизировать. Скажу в общем: мы начали работу по разрешениям на терапевтическое использование запрещенных в спорте субстанций (в том числе и при астме) с 1 июля этого года. Уже оформили семь таких разрешений на шесть человек — в вольной борьбе, велоспорте и спортивной гимнастике.

— Как вы относитесь к тому, что в мире лыжных гонок и биатлона астматиков развелось столько, что говорить о честной борьбе уже и язык не поворачивается?
— Склоняюсь к тому, что здесь действительно нечестная борьба. Ибо для таких, как они, есть Паралимпийские игры. Однако большой спорт сейчас настолько политизирован, что это зачастую превалирует над здравым смыслом, угрозой собственному здоровью...

— Вот-вот, за последнее время сразу несколько молодых белорусских спортсменок попались на фуросемиде! Где здесь здравый смысл?
— Это до сих пор моя головная боль. Ничего не готов объяснить в этой ситуации. Потому что, к сожалению, не смог с ними переговорить, с каждой в отдельности или со всеми вместе.

— Почему?
— Не получилось. Дисквалификация двух барышень из тяжелой атлетики — это следствие забора проб на чемпионате Европы и внезапного контроля офицеров ВАДА в конце июля. Барышня из вольной борьбы попалась на нашем внутреннем контроле, и она на контакт не идет! Вдобавок кое-кто из наших больших борцов обещал мне начистить за это дело варежку. Якобы только я виноват, что спортсменки пьют фуросемид! И это при том, что в Беларуси существует практика предупреждать докторов и команды: “В то время как у вас идет плановое углубленное медицинское обследование, мы в любой момент можем провести допинг-контроль”.

— Хотя, насколько знаю, визит допинг-офицеров должен быть неожиданным.
— Естественно.

— А вы еще и реверансы делаете.
— Это связано с некоторыми чисто организационными моментами. Команды приходят на УМО в центр спортивной медицины, и не нужно за ними гоняться. Так сподручнее чисто технически. Впрочем, если речь идет о соревновательном контроле, то здесь проблем не возникает, поскольку у нас есть подготовленные специалисты в каждой из областей. Однако внесоревновательный контроль мы в состоянии пока проводить только в пределах Минской кольцевой дороги. Но не стоит обольщаться — олимпийские базы Стайки и Раубичи для нас также доступны.

— Сколько человек задействованы в Беларуси на заборе проб?
— Девятнадцать имеют официальные удостоверения. А фактически — активно и интенсивно — работают тринадцать.

— Все на зарплате в НАДА?
— Нет, только трое. Остальные — сотрудники Центра спортивной медицины и областных диспансеров.

— Однако я не раз читала, что если контролеры получают зарплату в структурах Минспорта, то ни о какой независимости и речи быть не может!
— В какой-то степени согласен. Но вы не забывайте, что есть пресловутый, а для меня на сегодня спасительный, человеческий фактор, который пока позволяет быть уверенным, что процедура забора идет без нарушений.

— В то же время наслышана, что зарплата у наших офицеров совершенно не соответствует их статусу.
— Не буду ее озвучивать, потому что иначе страна испугается. Могу только сказать, что когда я вожу отчеты в налоговую службу, то там смотрят в ведомости НАДА и говорят: “О-о, ребята, вы, наверное, при вашем-то названии взятки берете!” То есть уверены, что на такие зарплаты жить совершенно невозможно. Но пока выкручиваемся.

— При этом у антидопингового агентства очень много обязанностей...
— Больше, чем прав!

— И наверняка именно с вас будут спрашивать, останутся ли чистыми наши олимпийцы в оставшийся до Пекина год.
— Безусловно. И знаете, это мне напоминает старый лозунг “Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!”. Поэтому все, что сегодня в состоянии сделать, мы делаем. Конечно, хотелось бы увеличить интенсивность этого процесса. Но, к сожалению, за два года моей работы в должности руководителя агентства очень мало тренеров и команд пошли на контакт. Исключение составляют, пожалуй, легкая и тяжелая атлетика. Остальные же действуют по принципу “Пока не клюнет жареный петух”. Малейшая неприятность, и только тогда начинается какое-то движение.
Приведу пример. В декабре прошлого года на заседании исполкома НОКа было принято постановление: всем федерациям в первом квартале создать медицинские антидопинговые комиссии, разработать свои антидопинговые правила, согласовав их с международными федерациями. К Олимпийским играм готовятся наши представители из 23 видов спорта. Так вот, такие комиссии есть в Национальном паралимпийском комитете, легкой и тяжелой атлетике, парусном спорте, спортивной гимнастике, футболе и хоккее. Именно в тех видах, спортсмены которых как раз и подвергались (за исключением паралимпийцев) дисквалификациям. А что касается правил, то я уже устал о них напоминать. Понимаю, что в руководстве федерации дзюдо, условно, милиционеры, а велоспорта — бизнесмены, которые далеки от этих проблем. Но вот федерация хоккея после дисквалификации Филина нашла возможность и теперь худо-бедно, со скрипом, однако начала работать в этом направлении. Поэтому хотелось бы большего контакта с федерациями. Но в силу то ли текучки, то ли ментальности этого движения не получается, и я до сих пор выступаю в основном в роли оракула. Мне в ответ говорят: “Да, вы нам очень нужны, мы вас позовем”. Тем не менее воз и ныне там.
И, напротив, в отношениях с национальной командой по легкой атлетике сложилась хорошая практика. Собираются они на главные старты сезона, направляется на встречу с ними министр, и в “обозе” еду я. И пусть легкоатлеты (а их вид спорта самый тестируемый в стране) уже сотни раз проходили допинг-контроль. Однако, например, в этом году были удивлены, что можно потребовать переводчика. А ведь это одно из обязательных прав спортсмена на допинг-контроле.
Недавно мы впервые в нашей стране издали “Памятку олимпийцу”, где четко расписано: что относится к запрещенным препаратам, у кого вовремя узнать, выпал ли тебе жребий сдавать пробу, как себя вести на пункте контроля и так далее. Привез памятку легкоатлетам, и та разошлась по рукам. Значит, продукт нашего интеллектуального труда востребован. Но нет обратной связи: много-мало, что добавить?..

— У вас есть статистика по дисквалифицированным белорусам?
— С 2005 года были наказаны семнадцать спортсменов. В этом году попались четверо, и все на фуросемиде. Причем должен сказать, что прыгунья в высоту, выиграв чемпионат страны, попросту сбежала с допинг-контроля. И через десять дней на чемпионате Европы получила положительную пробу!

— Тогда можно предъявить претензии и к НАДА: раз сбежала, значит, следовало сразу же наложить санкции. И тогда не позорились бы на международной арене.
— Дело в том, что санкции я могу налагать только тогда, когда атлет получил уведомление о процедуре допинг-контроля. А в данном случае спортсменка (по регламенту победители соревнований обязаны подвергнуться контролю) сразу исчезла, мы даже не успели выполнить необходимые формальности. Чемпионат проходил в Гродно, наши коллеги хорошо сработали, и на следующее утро я получил подробную докладную. А через месяц, когда этот случай разбирали в федерации — дисквалифицировать или нет, начали давить на жалость: она молодая, перспективная, ее вышибут из училища и прочее. Но когда я спросил тренера, как случилось, что в Гродно спортсменка сбежала, он ответил: “Так вышло”.

— Как, на ваш взгляд, можно воздействовать на таких тренеров?
— У меня нет готового ответа. Если исходить из буквы антидопингового кодекса, то их положено наказывать, и очень сильно. А уж если речь о спортсмене, не достигшем совершеннолетия, то и весь его персонал должен быть наказан — вплоть до пожизненной дисквалификации. Но пока у нас тренерский корпус выскакивает из ситуации сухим, скажем так, отряхнувшись и почти не пострадав.

— Как относитесь к тому, что Международная федерация легкой атлетики призывает увеличить срок первичной дисквалификации до четырех лет?
— К сожалению, одними запретительными мерами проблемы не решить. Поэтому краеугольный камень всей антидопинговой кампании, о чем в том числе говорят и вадовцы, — это образовательная программа. И удастся ли нам как можно тщательнее донести ее прежде всего до молодежи? Вы можете упрекать меня, дескать: где она, на столбах расклеена? Но вот, взгляните на мультик, который вскоре запустим в телеэфир, — это наш продукт. Или полистайте комикс, только полученный из типографии.

— Что планируете сделать к Олимпиаде за оставшийся год?
— Провести 600-700 анализов внесоревновательных проб. Хотя, исходя из бюджета, денег на это еще нет. Хочу обязательно провести тестирование тренеров. Врачи, кстати, нам уже три года сдают зачеты на знание антидопинговых правил.

— Читала, что россияне-то далеко не удовлетворены результатами тестирования врачей своих национальных команд.
— И у нас есть доктора, которые по три раза ходят сдавать. Это вполне естественно. Более того, могу пообещать, что в январе-феврале, когда мы обычно проводим тестирование, вопросы будут гораздо серьезнее. Ибо, во-первых, по итогам мадридской конференции поступит новая информация, а во-вторых, с июля мы ввели стандарт на терапевтические использования запрещенных субстанций и методов, дающий право применять запрещенные препараты и методы в случаях угрозы здоровью спортсмена, как-то: при тепловом ударе, судорогах, острой сердечной недостаточности. Мы уже обсуждали эту тему с россиянами и решили, что, возможно, стоит сделать для врачей (причем не только национальных команд, но и диспансеров) специальную памятку.
А вот с тренерами у нас подобной практики не было. Их образование в этом плане очень сильно хромает. Они думают, что семи пядей во лбу, что все знают и проходили. Однако не все так просто. Вот возьмем снова пример с барышней из легкой атлетики. ИААФ прислала официальное письмо, что эта спортсменка не международного уровня — разбирайтесь с ней сами. То есть полномочия были делегированы национальной федерации. Возникла дискуссия: как будем наказывать? Пришлось открыть кодекс и указать на соответствующую статью: два года дисквалификации и никаких поползновений на уступки. Хотя не скрою, что есть и тренеры-подвижники, которые интересуются, спрашивают, но все же они являются приятным исключением, подтверждающим правило.

— Никак не могу забыть недавний случай в вольной борьбе, когда тренер заявил, что допинг нам подсыпали!
— Не хочу комментировать эту ситуацию. Причем у меня есть глубокое убеждение, что никогда спортсмен и его тренер не признаются, что применяют запрещенные препараты. Это к вопросу, прозвучавшему в начале нашего разговора: “Почему “там” они признаются, а у нас нет?

— В законодательных базах тоже найдем различия.
— Да, но вы сейчас толкаете меня надеть какую-то фуражку с кокардой и превратиться во вселенского цербера. Однако это не мои функции и не мои полномочия. Ведь обратите внимание: Высший спортивный арбитражный суд находится в Лозанне, а наш обычный суд — уголовный или гражданский — дела спортивные к рассмотрению не принимает. И вы наступаете мне на выросшую за два года мозоль. Сейчас я как раз и занят тем, чтобы спортсмен получил право быть выслушанным. Другое дело, что наши атлеты — в силу ли незнания, национальных ли особенностей — уперлись: я не виноват и больше ничего вам не скажу. Но если человек уверен, что он никогда не принимал допинг, то пусть это докажет! Сложность ситуации как раз в том, что во всех документах записано: бремя доказательства невиновности лежит только на плечах спортсмена. А у нас бытует мнение, что атлет должен лишь бегать-прыгать, все остальное — потусторонняя чушь и отсебятина. Однако в одной из ваших статей было хорошо написано, что проблема допинга — это реальность и ее правила уже установлены. В то время как мы продолжаем наступать на одни и те же грабли и думаем в соответствии с классическим русским вариантом: авось пронесет! А, обращаясь к классике кинематографа, “деньжат по-легкому срубить”, может, и не удастся.
Премиальные за Олимпийские игры у нас сейчас одни из самых высоких в мире. И, возможно, кое-кто из наших спортсменов и тренеров считает: гори она огнем, эта честная игра! Я как-то рассказывал вам историю, как швейцарцы проводили социологический опрос своих элитных спортсменов. В 1999 году двадцать пять процентов из них ответили на один из вопросов анкеты: “Да, мы согласны принимать запрещенные препараты, гарантированно зная, что выиграем золото, но при этом проживем на десять лет меньше”. А в 2004-м так считало уже на десять процентов меньше...
Мы тоже проводим анкетирование — среди тех, кто подвергается допинг-контролю. Там есть вопрос: кто виноват в том, что ты принимаешь допинг? И три четверти пишут: “Доктор!” Отнюдь не выставляя своих коллег по медицине агнцами, все-таки спрошу: а сколько доктор видит того спортсмена?

— На сборах — постоянно. Но едва ли он по собственной инициативе предложит допинг.
— А вот возьмите пример с лыжниками, когда из-за повышенного гемоглобина наш лидер Долидович, как и на Олимпиаде, был на последнем чемпионате мира отстранен от старта на коронной дистанции. Спрашивается, в чем дело? А в ответ тишина, потому что врача в Японии не было и списать этот вопиющий недосмотр не на кого.

— Но портативный гематологический анализатор-то был с собой!
— Если спортсмен не восстановился после нагрузки, хорошенько не разогрел перед взятием пробы руки (а у каждого второго занимающегося зимними видами спорта наблюдается зябкость конечностей), то забор из пальца не даст точных данных о состоянии крови. В то время как система “No start” оттестирована только на венозную кровь. И разница между ней и капиллярной кровью достигает иногда очень больших величин. Поэтому процедура, проводимая в гостиничном номере, часто неадекватна поставленной цели. Что, возможно, и произошло в случае с Долидовичем.

— В связи с тем, что количество атлетов, которых затрагивают санкции “No start”, не уменьшается, а увеличивается, заговорили, что пора заводить паспорта крови. Тогда будет ясно: высок ли уровень гемоглобина от природы, либо он поднят искусственно. Когда в Беларуси начнется паспортизация? Может, тогда повезет и Сергею Долидовичу?
— Маловероятно. Вообще грань между везением и невезением в этой ситуации определить сложно. Считать ли везением получение индульгенции с диагнозом серьезной болезни? На мой взгляд, их обладателям место на Паралимпийских играх.
Система “No start”, действующая в лыжных гонках, биатлоне, коньках, велоспорте и легкой атлетике, введена в целях заботы о спортсменах, чтобы исключить несчастные случаи на дистанции, происходящие, когда сердце с напряжением толкает по сосудам вязкую кровь. Если же отстранение от старта повторяется вновь и вновь, тогда и возникают подозрения в употреблении эритропоетина или кровяном допинге.
Что же касается паспортизации, то ее, конечно, проводить надо. Но загвоздка в том, что у ВАДА до сих пор нет четких критериев этого паспорта, в котором будет отражено не только состояние крови, но и гормональный статус спортсмена. Это достаточно серьезная работа, и антидопинговому агентству из семи человек не так-то просто ее потянуть.

— В новом запрещенном списке ВАДА, вступающем в действие с 1 января, важнейшим нововведением стал так называемый атипичный результат анализа, как раз затрагивающий стероидный профиль атлета.
— Эта мера позволит выявлять тех, кто применяет различные формы анаболического стероида тестостерона и так называемых прогормонов. Атипичный результат не приведет к немедленной дисквалификации спортсмена, а станет поводом для проведения не менее трех внезапных заборов проб в течение трех месяцев. Если выяснится, что атипичные показатели являются индивидуальными особенностями стероидного профиля атлета, то никакие санкции ему не грозят. Мы уже сталкивались с этим. В прошлом году у нас был такой хоккеист. А недавно взяли три пробы у мальчишки-теннисиста. Парню всего пятнадцать лет, то есть у него еще не закончился период полового созревания, сам по себе дающий своеобразный гормональный фон.
Но если будет обнаружено, что стероидный профиль изменялся, как это происходит вследствие применения тестостерона или других стероидов, то спортсмену грозят отстранение от соревнований и дальнейшее расследование, итогом которого станет дисквалификация или доказанный факт эндокринного заболевания, могущего вызвать такие атипичные изменения стероидного профиля.

— Но все это — сумасшедшая затрата времени и средств. Не думаю, что ВАДА гоняется за каждым.
— Да, ВАДА работает как таможня. Есть метод бредня, когда жребий определяет, кому на данном старте идти на допинг. А есть точечный метод, когда бьют наверняка — для этого существуют большие базы данных.
У нас таких баз данных нет, мы девственно чисты в этой ситуации. Я ведь запрашивал ВАДА и некоторые международные федерации: сколько белорусских атлетов сдали биопробы в прошлом году? Мне ответили, что такой информацией не располагают, обращайтесь, дескать, в национальные федерации. Но и последующие шаги ничего не дали. Чтобы сдвинуться с мертвой точки, собираюсь теперь хотя бы попросить тренеров или врачей команд: “Скажите, сколько раз к вашим спортсменам приезжали из ВАДА”.
Вот мы с вами говорили о тренерской неграмотности. А мне недавно пришлось проводить чуть ли не детективное расследование, поскольку ВАДА не информирует наше агентство о визитах своих офицеров. Спрашиваю тренеров и врачей: “Знаю, что к вам приезжал допинг-контроль. Скажите, кто именно?” Отвечают: “Золтан. Фамилия? Не помню. Откуда? Судя по имени, из Румынии. Сколько их было? Не знаю”. И все. Хотя каждый контролер обязан предъявить удостоверение! Наши, вероятно, от испуга просто в него не заглядывают...
А от меня в министерстве требуют информацию. Для чего она нужна? Чтобы знать правду и вовремя отреагировать, а то, например, некоторые наши большие спортсмены заявляют во всеуслышание, дескать, белорусов специально отстреливают! Но где доказательства? Это после официального протеста со стороны России мы теперь можем сказать, что россиян берут на допинг-контроль чуть ли не в сто раз чаще, чем китайцев. А у нас никаких цифр нет. Разве что удалось узнать, что за девять месяцев этого года большинство визитов пришлось на легкую и тяжелую атлетику.

— На мой взгляд, Минспорта могло бы и обязать тренеров предоставлять информацию о фактах допинг-контроля, проведенного как в стране, так и за ее пределами.
— Согласен. Кроме того, в таком же детективном жанре я собирал информацию о дисквалифицированных до моего прихода в агентство спортсменах. Ладно, в такие виды спорта, как пауэрлифтинг, даже не совался, потому что в них можно пожизненно дисквалифицированных обнаружить, как говорится, на всю катушку. А вот по олимпийским видам собирал по крупицам: что-то взял из газет, о чем-то у кого-то спросил. Мне было необходимо прежде всего знать, у кого заканчивается срок дисквалификации, чтобы вовремя направить на сдачу положенного числа проб.
Вот как недавно заставил пройти контроль Котюгу. Я не знаю, будет наша конькобежка выступать дальше или нет. Но посоветовал ей: лучше сдай пробы, сними с себя дисквалификацию. Дело в том, что Котюга, будучи дисквалифицированной, стала главным тренером национальной команды — в нарушение всех положений Всемирного антидопингового кодекса. Даже не хочу комментировать эту ситуацию. Как и ту, когда на праздновании Дня независимости олимпийское знамя несли дисквалифицированные спортсмены. Правда, в отношении Котюги должен сказать, что спортсменка совершенно четко поняла ситуацию и с готовностью сдала одну из двух положенных проб.

— В новый список запрещенных препаратов ВАДА включила ингибиторы миостатина. Честно говоря, была поражена, услышав об эффекте от применения этого вещества. Якобы благодаря им мышцы остаются накаченными даже тогда, когда атлет уже давно прекратил силовые тренировки.
— Эти препараты — свидетельство проникновения в спорт продуктов все более высоких технологий.

— Можем ли мы сказать, что подобный суперсовременный допинг недоступен среднему белорусскому спортсмену?
— Не отвечу ни да, ни нет. С одной стороны — зарплата середнячков резко разнится в зависимости от вида спорта. С другой — средний белорусский спортсмен сегодня получает довольно приличное денежное содержание. Я иногда даже позволяю себе не очень лестно думать о наших атлетах, когда читаю в газете, что “в зоопарке тигру в очередной раз недодают мяса”, то есть не обеспечили витаминами и прочим. В конце концов, элементарные восстановители можешь купить и сам. Хотя здесь возникает иная проблема. Вот разрешил президент ввозить в страну не сертифицированные Минздравом препараты и остро необходимые продукты спортивного питания. А мы пока не можем найти компанию, которая на наших условиях (предоплата, безналичный расчет, отсутствие посредников) поставила бы в Беларусь все необходимое!

— Слышала версию, что как раз из не сертифицированных в Беларуси препаратов и мог фуросемид попасть в организм кому-то из недавно дисквалифицированных белорусок.
— Фуросемид хорошо известен и давно, еще со времен СССР, зарегистрирован. Этот препарат входит в стандарт лечения гипертонической болезни и поэтому никак не может попасть в группу несертифицированных. На мой взгляд, проблема фуросемида возникла от незнания и нежелания эти знания получать. И здесь мы вновь возвращаемся к непрофессионализму. Я просматривал объяснительные записки спортсменок. В некоторых явно проглядывает тема сгонки веса. Но ведь сегодня существует огромное количество способов похудеть! Например, зайдите в любую аптеку, там целые витрины фитопрепаратов, которые как мочегонное не хуже фуросемида. Но, чтобы знать, надо почитать или хотя бы спросить — а это не слишком большое усилие по сравнению с жизнью под дамокловым мечом дисквалификации и позора.

— Президент МОКа Жак Рогге говорил: “За последние годы мы беспрецедентно увеличили количество допинг-тестов”. Знаю, на Олимпиаде в Сиднее были взяты две тысячи проб. Сколько планируется на Пекин?
— Предварительный Медицинский регламент мы уже получили. Могу сказать, что в период Игр будут собраны 3400 образцов мочи и 900 — крови. При этом будет проведено 500 масштабных испытаний на употребление эритропоетина.
Кроме того, меня в этом документе заинтересовало следующее. Ответственность за проведение внесоревновательного допинг-контроля на олимпийских объектах лежит на оргкомитете Игр. В то время как ВАДА возьмет на себя ответственность проведения внесоревновательных исследований в “неолимпийских местах”. То есть вышел спортсмен за пределы Олимпийской деревни на экскурсию или в магазин и попал в руки офицеров ВАДА!

— Можно ли говорить, что контроль ВАДА более строг?
— Думаю, да. Поэтому я расцениваю введение нового пункта в регламент как ужесточение допинг-контроля.

— На последнем заседании исполкома МОКа были предложены новые меры по борьбе с допингом. В частности, предлагается запретить спортсменам, которых дисквалифицировали на срок свыше шести месяцев, участвовать в ближайших Олимпийских играх. Причем это правило будет действовать даже в случае, если атлет успеет выйти из-под дисквалификации.
— Не исключено, что такая практика станет обычной. Ведь был же прецедент с австрийскими лыжниками и биатлонистами, которых после Турина отстранили от участия в соревнованиях на восемь лет, что фактически приравнивается к пожизненному сроку. И обратите внимание, насколько при этом пострадал НОК Австрии. Санкции составили миллион долларов, плюс НОК лишился целой серии преференций.

— Налагаются ли какие-либо санкции на Беларусь?
— Да, за каждый случай употребления допинга расплачивается соответствующая национальная федерация.

— Если уж большинство национальных федераций ежегодные членские взносы в международные федерации просят заплатить за них министерство (“Александр Рудских: старые фокусы против новой индустрии”, “ПБ” от 28 сентября 2007 г.), то штрафы, надо полагать, тем более.
— Скорее всего, это так. По крайней мере, в случае с борцами так и произошло. А как велика была сумма, неважно. Как образно выразился теперь уже бывший руководитель отдела антидопингового обеспечения Росспорта Николай Дмитриевич Дурманов, позор поимки атлета на допинге фактически не смываем никаким количеством впоследствии завоеванных медалей. И сегодня события развиваются именно в этом русле. О чем и можем судить хотя бы по делу Мэрион Джонс, с которого мы начали разговор.

P.S. В беседе Николай Генрихович упомянул о четырех белорусских спортсменках, попавшихся на употреблении допинга в этом году. Однако гласности преданы имена пока трех из них: это Татьяна Громыко из тяжелой атлетики, Василиса Марзалюк из вольной борьбы и Елена Иванова из легкой атлетики. События по четвертому случаю, из тяжелой атлетики, еще развиваются.