Источник материала:

Архивный детектив

Николай Казюк: возвращение имени

Удивительная вещь — история... Иногда она напоминает некую невидимую паутину: задел за одну нить — и тут же пришли в движение другие...

26 ноября в «СБ» был опубликован материал «Мистика из табакерки. Штрихи к истории белорусской литературной критики». В одном из его эпизодов рассказывалось о рецензии на рукопись Змитрока Бядули «Серебряная табакерка», написанной 30 октября 1940 года. Автором рецензии был Н.Казюк, о котором в истории белорусской литературы сведений не сохранилось. Между тем личность это примечательная. Родившись в бедной крестьянской семье в деревне Корчицы Кобринского уезда, он прошел путь от чернорабочего типографии «Мысль печатника» до студента рабфака Московского университета и аспиранта Коммунистического института журналистики. Был заведующим отделом печати и издательств ЦК КП(б) Белоруссии, директором Белорусского государственного института народного хозяйства.

Мы упоминали о том, что в справочнике «У истоков экономических знаний и науки. Белорусский государственный экономический университет: 70 лет. 1933 — 2003» судьба Казюка прослеживается только до его ареста в 1938 году и последующего освобождения в 1939–м. Хотя у нас имелись сведения, что в 1940–м его назначили главным редактором Государственного издательства при СНК БССР.

И еще был один московский след: в записной книжке Янки Купалы, которая осталась в его вещах после смерти в пролете гостиницы «Москва», был записан московский телефон Казюк Валерии Николаевны...

Мы предположили, что это может быть или дочь, или жена Николая Казюка.

Расследование началось...

1. Московский след

Оказалось — действительно, в Москве проживала первая жена Николая Казюка Анфиса Федоровна с двумя детьми, сыном Львом и дочерью Валерией, которую дома называли Калерией. Валерия Николаевна Епифанская–Казюк умерла четыре года назад. Однако ее дочь, внучка Николая Казюка Вероника Боде, российская писательница, поэтесса и журналистка, написала на основании рассказов матери любопытнейший рассказ про своего деда, в основу которого положены реальные события, хотя некоторые имена и факты изменены:

«Мой дед был красным комиссаром. В гражданскую с «пушкой» на боку скакал на коне по волжским степям, где и познакомился с бабушкой, которая вместе с сестрами спасалась там от голода. Бабушка была дочерью сельского учителя, сама окончила орловскую учительскую семинарию. Дед полюбил бабушку, писал ей письма: «Дорогая Анна! Когда же мы увидимся? А то наши чувства увянут, как розы в стакане». Увиделись. Поженились. У них родилась дочь Аля — моя мама, а четыре года спустя — сын Сева. Деда к тому времени перевели в Москву — инструктором ЦК...

Когда маме было лет четырнадцать, а дяде Севе соответственно десять, деда направили на работу в Минск. Семья с ним не поехала, чтобы не терять жилплощадь в столице. А через год бабушка получила анонимку, в коей сообщалось, что на новом месте дед завел себе молодую любовницу. Бабушка схватила детей в охапку и помчалась в Минск.

Мама была уже большой девочкой и все понимала. Она–то и рассказала мне, как было дело. Деда они дома не застали. Ждали до вечера на лестнице. Наконец дож

дались. Снизу медленно поднимался дед с красивой двадцатилетней девчонкой. В руках она несла букет полевых цветов: видимо, они ездили гулять за город.

Всю ночь бабушка выясняла отношения с неверным мужем. Кричала. Била посуду. Детей уложили в отдельной комнате, но они не спали и все слышали. Дед был непреклонен. Он только повторял на разные лады: «Я люблю другую женщину!»

...На следующий день детей отправили в правительственный летний лагерь, а бабушка уехала в Москву. Дед вскоре с ней развелся и женился на Елене Н.»

Кстати, Вероника Боде уже в личном письме к нам высказывает интересное предположение: «Удивительна, на мой взгляд, история его (деда. — Авт.) ареста и освобождения: ведь в те годы крайне редко кого–то выпускали. В нашей семье бытовала версия, что бабушка (Анфиса Федоровна Епифанская) то ли писала лично Сталину, то ли к нему ходила и именно потому деда выпустили. Я не уверена, что к тому времени они уже не были в разводе, не знаю, к сожалению, точных дат, а спросить не у кого. В войну был арестован и мамин брат Лев — и, кстати, тоже вскоре освобожден».

Впрочем, объяснения действительно освобождению Николая Казюка даются разные. Например, в упомянутой книге «У истоков экономических знаний и науки» в статье Э.Корниловича говорится: «Он выдержал суровые допросы и не признал ложных наветов. Сильная воля и умелая тактика защиты помогли ему выстоять».

Разумеется, зная, какими именно методами в то время велось следствие, наивно думать, что «умелая тактика защиты» могла человека спасти. Впрочем, о еще одной версии, более правдоподобной, мы услышали позже... Когда изучали «минский след». Вероника Боде, с которой мы связались, написала: «У Николая Васильевича было еще двое детей, помимо мамы и ее брата: в 70–е годы они жили в Минске. Их зовут Олег и, кажется, Генриетта (во всяком случае, сокращенно ее звали Грета). Я недавно была в Минске и пыталась их найти через справочную, но мне это не удалось. Может быть, вы могли бы каким–то образом помочь мне их разыскать?»

2. Минский след

Жила в 30–х годах прошлого века в Минске интеллигентнейшая семья по фамилии Боде. Глава ее, Алексей Адольфович Боде, был комендантом БДТ–1, легендарного Первого белорусского государственного театра, впоследствии ставшего Купаловским... Мать, Ольга Ульяновна, и три прелестные дочери: Татьяна, Ольга и маленькая Лиля. Семья долгое время и жила в помещении театра на улице Энгельса. Пока отец в 1931 году не построил дом на улице Ивановской. Татьяна и Ольга уже с детства появлялись на подмостках, хотя в актрисы их не прочили. Семью Боде посещали два друга: Николай Казюк и Сергей Поссе, директор Института истории партии, одновременно помощник первого секретаря ЦК КП(б)Б. Несложно было предположить, что две красавицы сестры покорили сердца молодых государственных деятелей. И вскоре в Минске появились две счастливые семьи.

Ольга Боде — это и есть двадцатилетняя девчонка с охапкой полевых цветов, прототип Елены Н., о которой говорится в рассказе Вероники Боде. Правда, было ей тогда меньше двадцати...

Наступил 1937 год. В обеих семьях ожидалось прибавление.

Сергея Поссе арестовали как врага народа. Серьезные обвинения были выдвинуты и проверенному коммунисту  Казюку в том, что не рассмотрел в Поссе врага и «ходил вместе с ним к Боде».

Сергея Поссе расстреляли. Его жену Татьяну Боде арестовали. Она оказалась в карагандинском лагере. Там и родила сына Эрика. Почти в одно время с сестрой, но только в Минске Ольга Боде родила сына Олега. Когда Николая Казюка оправдают и он вернется к семье, родится дочь Генриетта — в 1940–м, незадолго до войны.

Олег Николаевич Казюк живет в Могилеве, с ним общались по телефону. С Генриеттой Николаевной Казюк, по мужу — Грищенко нам удалось недавно встретиться. Она живет сейчас в Сочи — когда–то мужа отправили туда на работу, в Минск приезжает к дочери и внуку, навещает могилу мужа, который работал в ЦК комсомола Белоруссии, десять лет был директором «Раубичей», и именно сюда привезли его хоронить из Сочи.

Мы рассказали Генриетте Николаевне о совместной акции газеты «Советская Белоруссия» и Национального архива Республики Беларусь под названием «Народный архив». И Генриетта Николаевна высказала желание передать в «Народный архив» некоторые документы и копии, касающиеся истории их семьи. В том числе — документы о Николае Казюке.

...Вот на фотографии Николай Казюк — красный кавалерист в кожаной шапке, напоминающей авиаторскую, вот в буденовке, вот — с семьей, счастливый, красивый, с пышным чубом... Вот он — уже в возрасте, в военной форме полковника, преподавателя военно–воздушной академии имени Гагарина, рядом с космонавтом Севастьяновым.

А вот самый, пожалуй, трогательный экспонат: тонкая рукописная книжечка с цветными и очень талантливыми рисунками. Приключения козы Азы, собачки Бомика, котика Кити и свинки Марфуши. Это Татьяна Боде в 1939–м нарисовала в карагандинском лагере для своего сына Эрика. На последней странице обложки — стихотворение мамы для сына. О том, что вскоре вернется домой, что встретятся и будут всегда вместе...

Книжку, как нам кажется, хоть сегодня издавай.

Можно только догадываться, что пережила юная Ольга, когда арестовали мужа, сестру, когда расстреляли зятя... Заключение Николая Казюка длилось с 28 июля 1938 года по 8 марта 1939 года.

— В семье о репрессиях никогда не говорили, — утверждает Генриетта Николаевна. — Такие вещи обычно не рассказываются. Скажу одно... Когда–то отец работал с Молотовым в издании «Деревенский коммунист». И когда его арестовали, письмо с просьбой о помощи он написал не в ЦК партии, не Сталину, а Молотову. Так что, наверное, именно тот заступился, и отца освободили. Видела, конечно, метрику Эрика — там стояла огромная печать: «Место рождения — город Караганда». Тетя Таня записала его на свою фамилию — Эрнст Боде. Вот ему пришлось добиваться своей реабилитации — в 1956 году, когда получал паспорт. Но это никогда не обсуждали. Тетю Таню тоже освободили еще до войны.

Когда началась война, Ольга Казюк с двумя маленькими детьми — Генриеттой и Олегом — отправилась в эвакуацию. Генриетта Николаевна вспоминает, что, когда ехали в эвакуацию, намучились по теплушкам. Как–то на станции не было места для ночевки. Ее, как младшую, уложили в помещении, а Олег остался на улице. Ночью ребенка кто–то раздел и бросил в мусорку. К счастью, бабушка его нашла.

Николай Казюк с начала войны — в войсках Западного фронта, был тяжело контужен. После выздоровления работал начальником политотдела Залесовской МТС в Оренбургской области, именно туда к нему и приехала семья. Там и случилась трагедия: в 1942–м Ольга заболела тифом и умерла. Ей было всего 23 года. В 1943–м Николай Казюк оказался в военно–воздушной академии в Монино под Москвой.

3. Рыбинский след

Генриетта Николаевна много раз пыталась узнать что–то о своем деде по матери — Алексее Боде, который умер в 1942 году в Минске. Судя по фотографиям, он был человеком образованным, даже аристократичным. На одной ранней фотографии изображен с этаким артистическим пышным бантом вместо галстука, как было модно в начале ХХ века среди творческой молодежи. Есть и снимок, где он играет в сцене из какого–то спектакля...

— Вот собираюсь еще на РТР написать, — рассказывает Генриетта Николаевна. — Была там передача об авторстве песни «Священная война», в которой упоминался Александр Адольфович Боде, учитель гимназии из Рыбинска, потомок французского дворянина Якова де Боде, бежавшего в Россию от революции. У Александра Адольфовича было три брата. Возможно, один из них — мой дед Алексей Адольфович.

С отцом Генриетта Николаевна общалась не так много. После освобождения Белоруссии в 1944 году ее с братом забрала к себе бабушка. Отец, пока преподавал в академии, женился еще раз. Новая жена Александра Даниловна воспитывать чужих детей особо не хотела, тем более родила Казюку сына Виктора. Когда в 1950–м подросшие Олег и Генриетта все же переехали к отцу, отношения с мачехой не сложились. Окончив школу, брат и сестра хотели учиться дальше и вернулись в Белоруссию.

На вопрос, рассказывал ли отец что–то о белорусских литераторах, прозвучало, что Николай Казюк много говорил о Якубе Коласе, с которым был хорошо знаком. В свои приезды в Минск навещал дом–музей Коласа. Общался с сыном писателя Данилой. И в Николаевщину ездили. А вот мать Ольги Боде Ольга Ульяновна, в девичестве Бублис, хорошо знала жену Янки Купалы Владиславу Францевну.

4. Монинский след

Вероника Боде завершает свой рассказ историей о последнем романе героя, который возобновил связь с женщиной, любившей его всю жизнь, в то время как третья жена, в рассказе она называется Шурочка, пытается этому воспрепятствовать: «Шурочка начала писать в партком письма, что супруг–де приходит домой с губами, черными от засосов: встречается, значит, с другой женщиной, помогите, милые партийные органы, вернуть мужа в семью! В парткоме только посмеялись, решили: сбрендила старуха. Но Шурочка на этом не успокоилась. Она не поленилась выследить мужа на квартире у Анны Петровны, позвонила в дверь, на вопрос «кто?» ответила: «Телеграмма!» — ворвалась в квартиру, сфотографировала деда вместе с любовницей в неглиже, а снимочки представила в партком. Там удивились. Вызвали деда на проработку. Дед, как и много лет назад в Минске, был непреклонен. На все упреки отвечал: «Я люблю другую женщину!» «Но как же так? — недоумевали члены парткома. — Ведь вам же известно, что семья — это ячейка советского общества, разве можно ее разрушать?» «Я люблю другую женщину!» — набычась, отвечал мой семидесятишестилетний дед».

Но художественное произведение — это одно, а как в реальности? Действительно, было подобное... Еще до войны в Москве, в 1934 году, Александра, красавица студентка комвуза имени Свердлова, влюбилась в молодого преподавателя. Эту любовь пронесла через всю жизнь. Генриетта Николаевна Грищенко рассказывает, что эта Александра, уже побывав замужем, все же нашла Николая Казюка. Да, он был стар и болен, но ради этой вернувшейся спустя столько лет любви развелся с монинской своей женой. Третья жена и сын этого бравому кавалеристу не простили.

А первая, московская, семья с Александрой дружила, помогала. Та была одинока, смотреть за ней было некому...

5. Кобринский след

Отец Николая Казюка Василий Андреевич, деревенский пастух, во время Великой Отечественной войны был расстрелян в г. Кобрине. Похоронен в братской могиле в деревне Большие Лепесы. Но остались брат и сестры Николая. В Кобрине живет внучатый племянник Валерий Леонидович Сидорук. Кобринская родня отозвалась тоже после публикации статьи в «СБ». Валерий Леонидович прислал в «Народный архив» копии тех фотографий, которые у него есть: брата Николая Казюка Якова и его дочерей, отца Николая Казюка Василия, московских детей Николая Казюка — Льва и Калерии. Ни Вероника Боде, ни Генриетта Грищенко с кобринской ветвью рода связи не имели. Так родственники, разбросанные по всему миру, узнали друг о друге — получилась настоящая программа «Жди меня».

За девять месяцев до смерти, 15 декабря 1978 года, Николай Казюк написал автобиографию. Ее копию Генриетта Николаевна Грищенко тоже передала в «Народный архив». Биография заканчивается так: «Никаких уклонов от линии партии, от ленинизма у меня не было. Ни в каких антипартийных группировках и оппозициях я никогда не состоял, а когда они появлялись (троцкизм, правые оппортунисты и др.), то вместе с партией я беспощадно боролся против них. Никаких партвзысканий не имел и не имею».

Авторы публикации: Людмила РУБЛЕВСКАЯ, Виталь СКАЛАБАН