Топомимика

Источник материала:

Кто не знает или успел забыть, Андрей Андреевич Громыко почти тридцать лет был министром иностранных дел Советского Союза, долго был членом Политбюро ЦК КПСС, очень недолго - председателем Президиума Верховного Совета СССР, то есть формальным по советским правилам главой государства. Его портреты носили на демонстрациях, вешали на стенах Дома правительства и других важных домов. А в Гомеле по тем же советским правилам еще при жизни поставили бюст.

На прошлой неделе Андрею Андреевичу Громыко исполнилось бы 100 лет. Были публикации и передачи, в которых те, кто работал с ним, а также родные и близкие, называли его великим дипломатом и с гордостью вспоминали, что на Западе у него было прозвище "мистер Нет". Генри Киссинджер, чье имя на слуху уже третьего поколения, великим его не называл, но вспоминал о нем с профессиональным уважением и оттенком грусти, с которым обычно вспоминаются давно ушедшие времена.

Едва ли кому придет в голову назвать именем Киссинджера улицу в Вашингтоне, и поставить ему на его американской родине бюст за счет налогоплательщиков. Хотя, конечно, в учебники по истории дипломатии оно попадет. А может, кто-нибудь снимет захватывающий фильм о том, как удалось избежать третьей за ХХ век мировой войны, и кто-нибудь из голливудских актеров исполнит роль зловещего "мистера Нет", заставляющего мистера Киссинджера, а с ним и Америку, в очередной раз идти на попятную… Вплоть до распада и поражения СССР в холодной войне…

Вернемся, однако, к маловразумительной инициативе белорусского МИД. Маловразумительной потому, что сам Громыко, как реальная политическая фигура своего времени, совершенно не нуждается в подобном историческом воздаянии. Выдающийся белорус? Но в стране, которой, по сути, отказано в зримой памяти о Василе Быкове, инициативы вроде мидовской не выдерживают испытания элементарной моралью.

Тут, по-моему, дело в другом. Под видом уважительного отношения к истории и белорусского патриотизма отечественный МИД изобразил истинно советский патриотизм, которому все та же история уже отвела место на свалке по причине его изжитого смысла и внутренней пустоты.

Для такого изображательства от самого начала коммунистических лет все шло под руку - улицы, площади, шахты, заводы, деревни, поселки и целые города. Продлись коммунистическое правление на века, как то предполагалось воспаленным воображением, "от Буга до Курил" не осталось бы ни одного живого коренного имени, даже, может быть, имени народов и стран.

Кто-то, наверное, думает, что нет ничего страшного в том, чтобы жить в мире абсурда вроде площади Калинина, города Дзержинска, яиц имени Надежды Константиновны Крупской, улиц Свердлова, Володарского, Урицкого… Или улиц с именами людей, о которых ровным счетом никто ничего не знает. Оно и правда - привыкается, имена становятся брендами или почтовыми адресами. Но ведь и на исторических развалинах можно привыкнуть жить, и в доме для несчастных умалишенных. И думать при этом, что и ты нормален, и вся окружающая тебя жизнь…

Одним из таких завернутых на бесконечный советский праздник был старик, живший в небольшом городке на улице Ленина, которого якобы встречал в апреле 1917-го на Финляндском вокзале. Жил он скудно, если не сказать бедно, спал на печке, укрываясь грязными одеялами, иногда слезал и, собираясь под ненавидящими взглядами родни на очередной пионерский сбор, надевал увешанный блестящими значками френч из темно-зеленой диагонали. Говорили, что в годы репрессий он выжил только потому, что сам без устали доносил. В конце концов, его так затаскали по пионерам и страницам газет, что он умер, завещав похоронить себя у Кремлевской стены, а городок, где жил, назвать его именем. Так и написал в завещании: похоронить… и назвать. Кто-то из райкома партии, чтобы хоть как-то выполнить последнюю волю покойного, предлагал построить в городке некое подобие той самой стены…

Маловразумительно отреагировали на предложение МИД и некоторые наши оппозиционные политики, деятели культуры, литературы и гуманитарных наук. Ничего-де, исторически значительного за Громыко не числится, обычный партийный функционер (что, к слову, не совсем правда). К тому же, как выразился один писатель, из него выветрился весь белорусский дух…

В общем, не тот белорус. Машеров - тот?

Рукой подать до логики одного читателя "Народной Воли", предлагающего переименовать "линию Сталина" в "линию Василя Быкова"…

Есть что-то безобразное, неуважительное к людям в том, чтобы называть улицы и т.д. именами государственных деятелей, политиков, военачальников, других разных личностей, хоть трижды известных и выдающихся. За редчайшим, разумеется, исключением, когда на имени стоит бесспорный знак исторического качества для данной местности или страны. Памятники, музеи - другое дело, тут каждый может чтить или не чтить. А вот жить с именем, которое навязано тебе в силу вкуса или политического пристрастия, бывает неуютно, а то и невмоготу.

Таким образом, то, что принято считать топонимикой, то есть тем, чем в разных местах Земли обозначают свою неповторимость во времени и пространстве нормальные люди, в наших краях остается топомимикой, то есть политической гримасой, искажением, а то и полным отказом от естества.

P.S. Сам я, к слову, живу на улице Берестянской, названной так в память о птичке берестянке, которая, говорят, тут пела когда-то, а потом улетела…