В Брестском театре кукол прошла премьера комедии "Самозванец"

Интересно противостояние кукол и персонажей, сыгранных актерами театра. Все, что трагично, что всерьез, что неподдельно живое и чистое, - это куклы. А вот актерам приходится изображать марионеток, которые не могут сопротивляться высшей силе судьбы. Борис Годунов облачен в бесформенный красный мешок, из которого выглядывает растрепанная голова. Мешок мешает ему ходить, "связывает" по рукам и ногам, делает НЕ СВОБОДНЫМ. Сам Лелявский назвал этот образ "странное вылупливание явления антропологии". Его Годунов - это недочеловек, существо не только не понимающее, чего хочет, но и не ведающее, зачем пришел на свет. Царствование для него что ярмо на шее. Занимая чужое место в жизни, царь Борис Годунов смотрится комично.

Действие площадное, спектакль наполнен импровизацией. Артисты напрямую говорят с залом, ожидая ответной реакции, а значит - полноправного участия публики в действии. На премьерном показе зритель был сплошь воспитанный и нерешительно принимал игру в словесный пинг-понг. Но за кулисами артисты признались, что ожидают в студенческой аудитории диалог бурным и не выдержанным в рамках цензуры. К этому они готовы.

Простор для импровизации Лелявским заложен в работе с предметами - ведь мы в театре кукол! Эпизод свидания Григория Отрепьева и Марины Мнишек уникален. На сцене появляется огромный портрет полунагой пышной дамы. Не с живым человеком, а со статичным изображением Самозванец ведет разговор. Гришка хотел говорить о любви, а получилось - о власти. Эта метаморфоза вдруг иллюстрируется визуально - да так реально, что даже человек нетеатральный легко прочитывает метафору. Вдруг в руках Отрепьева появляется маленькая куколка, которую он тоже называет Мариной. И это та самая Мнишек, которая еще минуту назад была его богиней?! Теперь он спорит с ней как с женщиной, волю которой необходимо сломить. Но Марина сильна, и маленькая куколка куда-то исчезает, и внимание публики снова приковывает огромный портрет - княгиня обретает фигуру влияния. Эта сцена дает ощущение волшебства - полного осязания перевоплощения "живых" фигур, которые на самом деле являются всего лишь статическими объектами сценического действа.

Несмотря на лихую импровизацию, которая придает действию комический рисунок, спектакль необычайно стройный. Поставленный на рельсы, он дает возможность импровизировать только в рамках заданного "коридора". Нам удалось подсмотреть репетицию Алексея Лелявского, которая объяснила, где рождается эта целостность и системность постановки. Режиссер "Самозванца" не репетирует в привычном смысле. Перед спектаклем он пару часов виртуозно - с юмором и шутками - глубоко погружает артистов в серьезный материал. Только так, попав в тональность, выбирая точную струну, можно играть "Самозванца". Того "Самозванца", который расскажет правдивую историю "о настоящей беде государству".

После спектакля журналистам предложили остаться на откровенный разговор с создателем спектакля и артистами, занятыми в постановке. Но зрители не хотели покидать свои кресла - многие остались послушать Лелявского, и разговор действительно вышел любопытным.

- Алексей Анатольевич, почему "Борис Годунов" Пушкина? Человеку из зала трудно представить, что это произведение можно поставить в театре кукол.

- Пушкин потому, что он хороший писатель. Умный. Это произведение Пушкина цензура того времени серьезно обкромсала. Пушкину надо было основной дух сохранить. Автору пришлось исключить некоторые народные сцены и, естественно, это дает конфликт. Но как бы ни старался все пригладить, а "уши все равно торчат". Хотелось раскрыть в этом тексте, ставшем благодаря цензуре каноническим, суть пушкинскую. Сам он, кстати, не рискнул читать этот текст публично, хотя тогда это широко практиковалось. Хочу обратить внимание на второй момент. Не все мы помним хорошо историю, а иногда полезно проводить параллели по датам. 7 ноября Пушкин окончил "Бориса Годунова", а в начале декабря было восстание на Сенатской площади. "Бориса Годунова" как вещь острую, напечатали не вовремя, она вышла много лет спустя и была встречена публикой не так, как этого хотелось поэту. Ситуация, на которую живо отозвался Пушкин своим "Годуновым", к этому времени рассосалась. Эта параллель дат оказалась трагической и меня поразила.

- В своих интервью вы говорите, что никогда не ставите спектакли, для которых не пришел момент. Как было с "Борисом Годуновым"?

- В развитии любого общества есть моменты, когда то или иное произведение нужно делать или не нужно. Кроме любви к Пушкину, мне действительно показалось, что наступил тот момент, когда это произведение актуально, заставит задуматься. Все люди грамотные, все понимают, но молчат.

- Вам понравилось, как брестская труппа воплотила вашу идею? Насколько точным было исполение?

- Я очень не люблю выученные спектакли. Давай сними кино или видео и показывай зрителю. Когда что-то зафиксировано, мне не нравится. Для некоторых культур, в том числе театральных, это хорошо. Например, для немецкой это правильно. Там свет меняется за шесть секунд и ни в коем случае не за пять. Для меня же постановка спектакля - это процесс. Я не говорю актеру - будешь играть только так. Главная задача режиссера - дать направление, с которым все согласны. Если все согласны, тогда дальше спектакль развивается, как нужно. Режиссеру не стоит сидеть над актерами. Режиссер должен создать самоорганизующийся организм спектакля. Когда этот организм создан, тогда уже не надо что-то коллегам объяснять.

- Театральная постановка все же требует определенной дисциплины, иначе действие может развалиться…

- Я говорю о том, что мне не хочется работать механически. Нам хочется души. Я сделаю такое сравнение. Я как-то слышал исполнение Вивальди в трех разных вариантах. "Времена года", самые знакомые мелодии. Слушаю наших - красиво, но что-то не так. Потом другая пластинка, играют немцы - почище, постройнее. Но опять не так. И попала мне чудом французская пластинка. Те же "Времена года". Я услышал душу - получился Вивальди. То есть для меня это Вивальди. Я не говорю, что другие играли плохо. Просто я такой. Так же я услышал однажды игру одной девочки на конкурсе Шопена. Я подумал, что это за композитор? Почему эта девочка играет на конкурсе Шопена совершенно другую музыку? Душа была, ее душа. Вот мы делали спектакль, и нам было важно, чтобы в него была вложена эта самая душа.

- Вы говорите: девочка играла Шопена, и он оказался для вас незнакомым. В хорошей постановке всегда есть волшебная случайность. Это когда возникает театр. Есть какая-то доля случайности в том, что что-то срабатывает на 100 процентов, а другое остается в тени. Ваша задумка свидания Григория Отрепьева и Марины Мнишек, когда статические образы вдруг кажутся действующими, живыми, - это удивительная вещь. На уровне мысли ты понимаешь, что ничего волшебного не происходит, но волшебное происходит!

- Спасибо, что заметили. У меня есть идея давнишняя, в которой я очень утвердился, когда посмотрел один спектакль механического театра. Там была одна кукла на столбе, если честно, это вообще была скульптура. И все вокруг нее играют. Я смотрю, и мне в какой-то момент показалось, что она повернулась. Я пошел после спектакля смотреть, спрашивать, была ли механика? Все улыбнулись и сказали: очень сложная. Я еще раз - к скульптуре: никаких веревочек. Думаю, ну где она, механика, где механизмы, рычаги и прочее? Нет ничего! На самом деле это произошло чудо статичной фигуры. Это задача режиссера, артистов - создать ощущение движения. В нашем сюжете - функция актера "оживить" статичность.

- В спектакле кукольного театра, адресованном взрослым, часто куклы мешают действию. В вашем Белорусском театре кукол, главным режиссером которого вы являетесь, куклы вступают там, где без них невозможно. Как это получается?

- Для меня понятие "театр кукол" вообще условное. Например, сейчас мы говорим об общении Отрепьева с куклой. Можно было играть и с другим изображением, все равно это "объект". Эта манявка, которую держит Григорий Отрепьев, куклой не является. Я бы не стал называть ее куклой. Потому что кукла для меня связана с этимологией этого слова. Если мы говорим о кукле, то она имеет живое содержание. Народ в спектакле безмолвствует, но он "играет", для меня он живой. Мы на репетициях пробовали пошевелить народ, получалось глупо - он жил своей собственной жизнью без нашего вмешательства. Если кто-то не заметил, что он живой, мне жаль. А в объекте, каким является куколка в руках Отрепьева, нет живого, живым объект наполняет актер. Маленькая Марина Мнишек - это не кукла, это воплощенное в предмете желание Отрепьева. Вообще, у каждого свои представления, что и как должно происходить. Я предлагаю свою версию, а уже дело зрителя сказать: "Это было не понятно" или принять мою версию. Театр - это диалог.

- О диалоге в театре. Постановка - площадная. Поэтому актеры часто обращаются к зрителю по законам уличного спектакля, где зритель - участник общего действия. Не случится такого, что зритель подвинет столь сложную и выверенную вещь, как "Самозванец", в ту сторону, где акценты сместятся и вся задумка пойдет наперекосяк?

- Когда спектакль еще рождается, нужно думать над тем, какова будет реакция зала. Важно, чтобы зал не распоясался. На это и мастерство актера. Актерам важно тонко чувствовать настроение зала. Если зал распоясался, тормозить. Если публика зажалась, опять "раскачивать".

- Вы хотели бы попробовать поставить "Бориса Годунова" с другим составом, в другом городе?

- Могу сказать честно: жизнь не такая длинная, чтобы тратить время на повторы. Есть ситуация, когда нужен повтор, но она редкая. Это когда спектакль был удачным, но давно сошел со сцены, хочется его повторить, может быть, в другой, более современной интерпретации. Но даже такие крамольные мысли я стараюсь в себе душить. У меня есть идея поставить "Войну и мир".