XIX век на скамье подсудимых. Святотатство на Немиге

Источник материала:

В мае 1846 года Минский совестный суд рассматривал дело Венедикта Гамликевича — дворянина, не имеющего занятия (то есть праздношатающегося) и не имеющего определенного места жительства (то есть бродягу). «Статному» и «красивому лицом» Венедикту было 16 лет. Он обвинялся в святотатстве.

Чего боялись наши предки, жившие 150−200 лет назад, о чем мечтали, какое поведение считали предосудительным, в чем видели удачу, кому завидовали и кому сочувствовали, на чем экономили, какие новости обсуждали за обеденным столом и что при этом ели? В научных трудах ответов на эти вопросы не дается. Мы решили поступить по-другому: наша главная героиня — повседневность, а главный герой — обычный человек. А помогут нам документы судебных дел, хранящиеся в Национальном историческом архиве Беларуси.

Истцы и ответчики, правые и виноватые тех давних судебных разбирательств давно обрели вечный покой, но их поступки и слова продолжают жить. Запечатленные густыми чернилами на плотной шероховатой бумаге, они рассказывают нам историю страны и ее граждан сквозь призму бытовых забот и людских страстей.

Имена и фамилии действующих лиц, названия населенных пунктов, состав преступления и приговор суда даются без изменений. Образное описание намерений, чувств и мыслей героев является художественной интерпретацией материалов судебного дела.

«Должность, которую родные смогли найти для юного дворянина, называлась… горничная»

Отец, старший брат, учителя — все хвалили умственные способности молодого Венедикта Гамликевича. Они говорили, что он «положителен к языкам» (о его склонности к гуманитарным наукам), «быстр умом и пером» (об умении писать), «грядет преуспеяние» (о его будущем).

Но первая должность, которую родные смогли найти для юного дворянина, называлась… горничная. То есть, конечно, горничный служитель — Венедикт ведь был мужчиной, — но сути это не меняло. Вместо ладно скроенного сюртука (с дорогими часами во внутреннем кармашке), который уже представлялся в мечтах, Гамликевич носил глупый белый фартук, вместо пера в его руках был веник.

«Это не беда, что ты горничный, — успокаивал Венедикта старший брат. — Подумай, в каком доме ты служишь. У самого губернского ветеринарного врача Лукашевича, титулярного советника. Составишь для него несколько бумаг, растолкуешь пару-тройку иностранных документов, и твои способности заметят. А как заметят, так сразу переведут из горничных в секретари».

Дворянином Венедикт был чисто номинально, по званию и документам. По образу жизни он, как это часто бывало с неимущей шляхтой, приближался к малоимущим мещанам.

Венедикт брату верил, но время шло, а ему все никак не удавалось показать работодателю свои таланты. Сам ли губернский ветеринар, его ли секретари держали юное дарование подальше от стен кабинета — нам не известно. Но из недели в неделю Венедикт пытался взяться за перо, а ему давали в руки швабру, и все со смешками, с дерзкими словами. В мытье полов, стирании пыли и безуспешных попытках проявить свою ученость пролетело пять месяцев.

К началу шестого месяца отчаявшийся дворянин решил бросить опостылевшие веники и сбежать из дома работодателя. Куда сбежать? А в никуда — на улицы Минска, а там гулять, где вздумается, говорить, с кем захочется, словом, быть свободным.

Побег случился в начале апреля. То есть не то чтобы побег: Венедикт просто снял фартук и вышел из дома ветврача Лукашевича, чтобы больше туда не возвращаться. Никто за ним не гнался, никто его не искал. На «свободе» он жил так: с утра искал себе какую-нибудь работу, к примеру, помогал нести тяжелые корзины с рынка, получал за это деньги, покупал на них обед, после гулял по городу, а ночевать ходил к знакомым — каждый раз к разным. Домой к отцу и старшему брату не наведывался даже тогда, когда ночевать было негде: не желал слышать нравоучений, предпочитал скоротать ночь у костра вместе с извозчиками.

«Дворянин-бродяга видел, каким спросом пользуются на рынке подсвечники»

Через 2−3 недели жизни «на свободе» Венедикт почувствовал себя нездоровым: был жар, болели горло и голова — сказались одноразовое питание и весенняя сырость. Сил таскать тяжелые корзины у больного не было, следовательно, не было и обеда — гулять пришлось натощак. Из-за болезни или от голода мысли в голову лезли не самые приятные. Молодой человек медленно шел по улице Бернардинской (теперь это улица Кирилла и Мефодия) к Нижнему рынку (теперь на этом месте находится станция метро «Немига»).

Проходя мимо костела Ксендзов Бернардинов (теперь в его помещении находится Архив-музей литературы и искусства и Архив научно-технической документации), Венедикт увидел, что дверь в храм приоткрыта. Зайти, помолиться?

Венедикт желал сосредоточиться на молитве, но у него не получалось — мешали… два медных подсвечника, стоявшие у иконы. Дворянин-бродяга видел, каким спросом пользуются на рынке подсвечники. Если продать вот эту пару, то денег хватит на десяток сытных обедов. Но разве воровать благородно? Борьба темной и светлой сторон натуры закончилась победой темной стороны — Венедикт схватил подсвечники, спрятал их в одежду и побежал на Нижний рынок.

«Как ты попал в шайку минских воров? Кто у вас главарь? Не молчать — отвечать!»

Продать украденное герой нашей истории не успел — был схвачен полицией и через час давал показания приставу. Отвечал на вопросы честно: «узнурился на черной работе, обессилел», а поскольку «лишился пропитания», то «алкал от голода». «Сие горестное положение» довело до отчаянья, за отчаяньем «воспоследовало преступление».

— Так сильно хотелось кушать? — переспросил пристав Венедикта Гамликевича и, дождавшись подтверждения, состроил страдальческую гримасу. — Бедный малютка. Я сейчас заплачу от жалости.

Потом неожиданно сдвинул брови и ударил кулаком по столу:

— Хватит врать! Расскажи-ка лучше, как ты планировал ограбление костела и как взламывал замок на дверях?! Что еще унес из храма? Как ты попал в шайку минских воров? Кто у вас главарь? Не молчать — отвечать!

Но ответить Венедикту было нечего.

— Ладно, дознаемся, — буркнул пристав и стал смотреть в окно.

Смотрел так долго, что юный Гамликевич успел прийти в себя после ошеломляющих вопросов и даже начал скучать. Он тоже посмотрел в окно, покачался на стуле и наконец не выдержал:

— А теперь что?

— Теперь ждем писаря, — неохотно ответил пристав. — Ходит где-то, а ведь допрос с тобой надо записать. Оформить документ, как полагается.

Венедикт понимающе кивнул, поскучал еще немного, а потом предложил:

— Так, может, я и запишу?

Пристав опять состроил гримасу:

— Ты запишешь? Да кто ты таков? Вор и бродяга! Куда тебе документ составлять?!

Но Венедикт уже схватил со стола бумагу и перо и вывел: «1846 года апреля 25 дня приставом 1 части г. Минска был произведен допрос…». Пристав выдернул у него из рук перо, но посмотрев на красивые ровные буквы, на твердый уверенный почерк Венедикта, протянул его назад. Сказал:

— Ты, видно, не без способностей. И зачем только с ворьем связался? Ладно, пиши — я диктую.

Так получилось, что герой нашей истории сам записал, а потом подписал собственный допрос. 171 год этот документ — без единой ошибки, без малейших помарок, без неровных линий, часто возникающих у писарей и письмоводителей из-за неравномерного стекания чернил, — лежит (и, конечно, выделяется) среди других бумаг по делу святотатца Гамликевича, написанных «привычной, но безразличной» рукой полицейских делопроизводителей.

«Подсвечники стояли у иконы, следовательно, были освящены участием в богослужениях»

Связи Венедикта проверяли не меньше 2 недель, потом в полиции вынуждены были признать, что к шайке воров он отношения не имеет, дверь в костел не взламывал — она была открыта «в неурочное время» по недосмотру служителей, и, судя по всему, больше ничего ни у кого не крал. Все эти факты позволили передать дело юного Гамликевича в Минский совестный суд. (Совестные суды рассматривали «неопасные преступления» — дела несовершеннолетних нарушителей закона, бродяг, колдунов, разрешали ссоры членов одной семьи. — Прим. TUT.BY).

На суде дворянина Венедикта Гамликевича обвинили в краже без взлома и святотатстве, пояснив, что «подсвечники стояли у иконы, следовательно, были освящены участием в богослужениях и по правилам Римско-католической церкви должны считаться священными». Была у священных предметов и материальная стоимость — 75 копеек серебром. Совершеннолетним святотатцам, согласно статьям 244 и 245 Уложения о наказаниях и согласно специальному указу Правительствующего Сената, за подобную кражу грозило от 4 до 6 лет каторжных работ в Сибири. Несовершеннолетнему, чистосердечно признавшему свою вину Венедикту дали 2 года и 8 месяцев работ на сибирских заводах.

На этом «Дело о святотатце» было закрыто. Возмущенный отец и негодующий старший брат за Венедикта не ходатайствовали.

Теги: Минск