Белорусы и революция. Как Могилев едва не стал столицей России

Источник материала:

Малоизвестный факт — оборону Зимнего дворца во время Октябрьской революции пытался организовать выходец из литовской шляхты Владимир Станкевич. TUT.BY вспомнил удивительную биографию этого политического деятеля, а также разобрался, что помешало Могилеву стать центром контрреволюции и даже временной столицей России, а собравшимся там политикам — победить большевиков.

Тюремные университеты для магистра юриспруденции

У истоков рода стоял Иван Станкевич, в середине XVII века являвшийся великим писарем Великого княжества Литовского. А в начале XX века его потомок Владимир Станкевич имел на плечах золотые погоны царского офицера — и тюремный срок за революционную деятельность.

Станкевич родился в Ковенской губернии и учился в Петербургском университете на юриста. К монархии, как и большинство студенческой молодежи, симпатий отнюдь не испытывал. И принял активное участие в революции 1905 года. На заседании Петербургского Совета рабочих депутатов он и был арестован в декабре 1905 года. Не помогло и удостоверение корреспондента газеты «Биржевые ведомости». Видимо, сосланный по месту жительства молодой бунтовщик угомониться не желал — и когда царь распустил слишком непослушную I Государственную Думу, Станкевич устроил в своем местечке Биржи демонстрацию против разгона первого российского парламента. За этим последовал новый арест, суд в Вильне и три месяца, проведенных в знаменитых Крестах.

Со спадом революции пылкий бунтарь несколько остепенился. Но с началом Первой мировой войны Станкевич, непримиримый противник царской власти, стал столь же яростным «оборонцем». Он пишет статью «Нужны великие жертвы», по своему «патриотическому» содержанию превзошедшую все, что писали другие левые в пользу войны. А в декабре 1914 года Станкевич и сам пошел добровольцем в армию. Впрочем, воевать ему особенно не пришлось — сначала магистра направили в Павловское военное училище (в 1913 году Станкевич защитил магистерскую диссертацию, получил звание приват-доцента в Петербургском университете). А по окончанию училища бывший «политзэк» был произведен в офицеры и попал в запасной батальон. В военном училище юрист Станкевич преподает фортификацию и даже пишет учебник по этой дисциплине.

Тем временем изрядно коррумпированный и раздираемый внутренними противоречиями режим не выдержал военного напряжения. Трон пал. В марте 1917 года Владимир Станкевич вновь появляется в Петроградском Совете — на это раз уже в качестве депутата. В это же время его избирают в ЦК Трудовой народно-социалистической партии. Несмотря на громкое название члены этой партии — люди весьма умеренные, которые мечтают только о социальных реформах.

Комиссары и профессиональная армия

В Исполкоме Петроградского Совета способный революционный офицер привлек к себе внимание — после падения 1-го, «буржуазного» состава Временного правительства его включают в комиссию по формированию нового кабинета министров. Владимир Станкевич умеет говорить с солдатами — и его назначают комиссаром Петроградского военного гарнизона. Он рьяно боролся против большевиков, левых эсеров и анархистов. Дальше литовский дворянин делает стремительную карьеру — становится помощником начальника кабинета военного министра, комиссаром Северного фронта и ближайшим сотрудником главы Временного правительства Александра Керенского. Правда, когда генерал Лавр Корнилов поднял военный мятеж против Керенского, Станкевич занимает колеблющуюся позицию — то мечтает примирить военных заговорщиков и Временное правительство, то соглашается на замену своего патрона — Керенского бывшим эсеровским террористом Борисом Савинковым.

Но у белорусского «народного социалиста» был свой четкий план действий. В октябре 1917 года Станкевич, назначенный верховным комиссаром всей российской армии, изложил его в интервью Петроградскому телеграфному агентству. Частично его предложения по реформированию вооруженных сил совпадали с концепцией современной профессиональной армии, а отчасти — с последующими нововведениями в Красной Армии. Во-первых, Владимир Станкевич ставил вопрос о переобучении бывшей царской армии, изрядно отставшей от требований современной войны. Во-вторых — предлагал значительно сократить войска, при этом до половины их должны были составлять хорошо оснащенные кадровые офицерские части. В-третьих — военное руководство должно было стать коллегиальным, с привлечением комиссаров.

Также, по мнению Станкевича, на фронте следовало ввести материальное стимулирование — 1000 рублей за пленного, 500 — за винтовку, тысячу — за пулемет. «Надо было предоставить солдатам подработать на фронте», — писал Станкевич, надеясь таким образом отвести взгляд бывших нижних чинов и от помещичьих имений. Для подавления же аграрных беспорядков бывший дворянин хотел создать карательные отряды из «социально высших классов», создавая в каждом городе юнкерские училища.

Подпрапорщики и телефонистки

Но времени у Временного правительства уже не было. В отличие от оппонентов, его министры не хотели понимать, что низы жаждут изменений здесь и сейчас — а не «завтра», после созыва Учредительного собрания.

Большевики и анархисты открыто готовили новую революцию. 24 октября, накануне выступления ленинцев, Керенский был в приподнятом настроении. Премьер-министр упивался своей очередной речью, произнесенной против большевиков в предпарламенте. В серьезность их намерений ни премьер, ни Станкевич до конца не верили. Каково же было удивление комиссара Ставки Верховного Главнокомандующего, когда этой же ночью его вместе с автомобилем арестовал солдатский патруль. Правда, вскоре комиссара освободили. Керенский сразу же бежал из Петрограда. Станкевич остался и попытался принять какие-то меры к защите правительства.

Пока верховный комиссар писал воззвание к армии, восставшие заняли вокзалы, телефон, телеграф и выгнали предпарламент из Мариинского дворца. А что было предпринято в ответ? Ничего-с. Сегодня иные упрекают Временное правительство в мягкотелости — мол, надо было «железной рукой» душить смуту. Но дело вовсе не в «гуманности» Керенского. Когда в июне 1917 года у военного командования Петрограда были верные части, оно безжалостно расстреляло демонстрацию анархистов, большевиков и частей гарнизона. Но в октябре Временное правительство лишилось поддержки почти всех воинских частей. Расстреливать уже было некому.

Верховному комиссару пришлось лично, во главе роты школы подпрапорщиков, которым он ранее преподавал, идти отбивать Мариинский дворец. Разведка донесла, что перед дворцом восставшие поставили броневики. Тогда решено было ограничиться телефонной станцией. Но попытка занять ее хитростью, под видом «смены караула», провалилась. Большевистский прапорщик, вышедший на переговоры, поднял тревогу. Достаточно было беспорядочной стрельбы, чтобы юнкера разбежались по подворотням. В тот день это была единственная попытка активного противодействия большевикам.

В своих воспоминаниях Станкевич, кажется, сожалел, что не застрелил бдительного прапорщика. Но изменил бы этот выстрел, как и захват телефонисток неуверенными в себе юнкерами, ход мировой истории? Скорее всего — нет.

Через день телефон и телеграф был все же занят антибольшевистским Комитетом спасения родины и революции. Но к вечеру плохо подготовленное выступление, поддержанное лишь частью офицеров и юнкеров, все равно провалилось.

Большинство воинских частей под Петроградом заняли в те дни нейтральную позицию. Солдаты и народ не хотели воевать ни за кого. Но потом все же качнулись в сторону большевиков и левых эсеров, горячо обещавших мир.

Могилев как правительственная столица

После того как большевики захватили власть, именно Станкевич уговорил амбициозного Керенского удрать из окруженной революцией Гатчины в консервативный белорусский Могилев. Туда же вскоре отправился и сам комиссар Ставки Верховного Главнокомандующего.

«Посоветовавшись с друзьями, я решил пробираться к себе, в Могилев, тем более что в Петрограде было решительно нечего делать…» — пишет Владимир Станкевич. На некоторое время патриархальный губернский Могилев-на-Днепре стал столицей «всероссийской контрреволюции». Прежде всего потому, что здесь по-прежнему находилась Ставка Верховного Главнокомандующего. Но положение самой Ставки тоже было сложным. С одной стороны, ее и фактического верховного главнокомандующего Духонина не поддерживали наиболее радикальные офицерские организации. С другой — не доверяли высшему генералитету и умеренные социалисты (меньшевики и эсеры). Между прочим, Ставка, куда бежали все противники большевизма, формально заняла лояльную позицию по отношению к Советскому правительству, надеясь потянуть время. Но новый премьер Ленин по прямому проводу сместил генерала Духонина. Лидер большевиков не сомневался — при первой же возможности старое командование подымет новый военный мятеж.

В Могилеве же, на базе общеармейского комитета, прошло совещание оппозиционных к большевикам политиков на тему: «Что делать?». Партия социалистов-революционеров настаивала на созыве в городе на Днепре крестьянского съезда. Чернов, лидер эсеров и по совместительству один из руководителей Исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов, даже разослал приглашения представителям крестьянских губернских Советов прибыть в Могилев. Но большинство делегатов поехало почему-то в Петроград, на съезд крестьянских депутатов во главе с левыми эсерами.

Еще на совещании обсуждали идею образовать в Могилеве новое Временное правительство. За формирование в Беларуси центра борьбы за власть ратовал и Владимир Станкевич. В качестве премьера предлагалась кандидатура того же эсеровского лидера Виктора Чернова. Этот плодовитый теоретик, неплохой оратор и интеллигент с благообразной бородкой обладал одним очень важным качеством — он был самым «левым» во всей этой компании. И искренне хотел наделить крестьян землей. Благодаря этому только он мог вывести многомиллионные массы из-под обаяния большевиков.

Но против Чернова почему-то восстал другой эсеровский лидер — Абрам Гоц. Кандидатуру слишком радикального социалиста Чернова не поддержали и военные из Ставки, и союзники из Антанты, чьи миссии также сидели в Могилеве. Решающий голос пришел по тогдашней сети — некто Петр Толстой по ночам мог выходить из Питера на связь с Могилевом по телеграфному аппарату Юза. Это «юзер» и сообщил — деятели в Петрограде против Чернова. Так Могилев потерял свой шанс стать правительственной столицей, а противники большевиков — противопоставить большевику Ленину и левой эсерке Спиридоновой своего «левого» — эсера Чернова, который мог составить им хоть какую-то реальную альтернативу.

При этом в могилевской Ставке считали, что она хорошо защищена от Красной Гвардии. Ведь под Оршей ее прикрывала со стороны обеих революционных столиц «самая надежная во всей армии» 1-я Финляндская дивизия. Сам же Могилев охранялся тоже «инородцами» — туркменами-текинцами, не понимавшими по-русски, а также казаками, добровольцами-«ударниками» и батальоном Георгиевских кавалеров.

Но в середине ноября к Могилеву двинулся эшелон с петроградскими матросами. Медленно, но верно он прошел и Витебск, и Оршу — «верные» части и не подумали оказать сопротивление. В Ставке началась тихая паника. Но отступить на юг мешал такой крупный революционный центр, как Гомель. И солдаты могилевского гарнизона, заблокировавшие погрузку Ставки на вокзале. От защиты ставки отказались и Георгиевские кавалеры, и «ударники смерти», и даже лихие туркменские джигиты. Более того — у еще недавних вождей контрреволюции не оказалось в распоряжении ни одного автомобиля — все гаражи заблокировали большевизированные шоферы и автослесари.

А счет тем временем шел на часы и минуты — эшелон с радикальными матросами уже миновал Оршу. Духонин бежать отказывался, хоть накануне сам содействовал побегу из Быхова арестованного ранее мятежника Корнилова. Станкевич же настаивал на немедленной «эвакуации». В момент, когда все приготовления к отъезду уже заканчивались, Духонин вдруг решил остаться в Ставке. Станкевич умчался на автомобиле, а генерал Духонин был растерзан матросами — как расплата за побег Лавра Корнилова.

Впрочем, воевать с Советами Владимир Станкевич больше не стал. В начале 1918 года он даже добровольно явился к большевикам и предложил направить его рядовым офицером для борьбы с начавшими массированное наступление немцами. Станкевич по-прежнему, несмотря на смену власти, остался рьяным «оборонцем».

Но вместо Красной Армии бывший комиссар Временного правительства попал в те же Кресты, где сидел и при царе. Правда, ненадолго — через неделю с небольшим левые эсеры добились его освобождения. Станкевич призвал социалистические и демократические партии прекратить борьбу с большевиками и стать «лояльной оппозицией нынешней Советской власти». И в эмиграции в Берлине в начале 1920-х годов он также некоторое время пропагандировал «культурное примиренчество» с большевиками. Затем в независимой Литве преподавал юриспруденцию и занимался адвокатской практикой.

За свою жизнь этот незаурядный деятель успел побывать Владимиром и Владасом, революционером и контрреволюционером, юристом и военным инженером, одним из лидеров российской демократии и литовским профессором права, антикоммунистом и сочувствовавшим большевикам — таково было то бурное время. С 1944 года Владимир Станкевич жил в Германии и США. Скончался в 1968 году в возрасте 84 лет.

Теги: Витебск, Гомель