«Его забыть очень трудно». Кикабидзе о Данелии и о том, что цензура вырезала из «Мимино»

Источник материала:

Во вторник в Москве похоронили режиссера Георгия Данелию, классика советского и российского кино. Среди тех, кто проводит мэтра лирической комедии в последний путь, не будет его ближайшего друга и актера, снявшегося в четырех его фильмах, Вахтанга Кикабидзе, который не ездит и не выступает в России после российско-грузинской войны 2008 года.

В беседе с корреспондентами Би-би-си он поделился воспоминаниями о первой встрече с режиссером, их совместной работе, съемках легендарных фильмов и их дружбе, которая длилась почти полвека.

Поехать в Россию я не могу

Гия ушел… Мне как будто правую руку отрезали, очень трудно говорить. Его забыть очень трудно. Очень.

Замечательный писатель, шикарный художник и суперхороший друг. Мы с ним очень близкими друзьями стали лет 45 назад. Он здесь у меня дома бывал много раз, я у них, в Москве…

Мои домочадцы все знали, а я не знал [о смерти Георгия Данелии], и мне они не говорили. У меня проблемы были со здоровьем, там, в клинике. Мне позвонили из Москвы, спрашивали, приезжаю ли я на похороны.

Поехать [на похороны] я в любом случае не могу. Во-первых, здоровье, во-вторых, визы. Я бы все равно не пошел просить визу в Россию. Я не езжу в Россию уже десятый год.

И вот так я и узнал [о смерти Данелии]. Всю ночь не спал ни секунды. Кинематограф получил такой удар, качественный, потому что Данелия был режиссер гениальный, мирового класса.

О первой встрече с Данелией и роли в фильме «Не горюй»

То, что я стал актером кино, это все Данелия, моей заслуги там нет. Я так думаю. То, что со мной разговаривают какие-то киты искусства, принимают как своего, это все Данелия. Я на улице вырос. Бог, видно, посмотрел на меня и решил такой подарок преподнести, свести меня с ним.

[При первой встрече] я сразу понял, что я ему не нравлюсь, когда меня вызвали в гостиницу «Сакартвело». Был воскресный день, гостиница набита гостями. Я вошел, встретил меня какой-то человек темно-желтого цвета. Оказывается, он болел болезнью Боткина, я этого тогда не знал. Мне не понравилось, что он докурит одну сигарету, сразу за ней прикуривает другую.

Он тогда мне сказал: «Закричите». Воскресенье, десять часов утра в гостинице, люди спят. Я сказал, что не могу, люди спят. Да, говорит, вы правы, и вышел из комнаты. Потом зашел другой человек какой-то, дал мне сценарий и сказал, что они позвонят.

То, что я ему не понравился, я вечером понял, потому что в сценарии этот герой Бенжамен, которого я играю, был толстый, рыжий, пьющий, потеющий человек. Тогда все актеры были подобраны уже, у них был кризис, они должны были запускаться, а главного героя не было, и он в очень плохом настроении был. Потом уже, когда мы сдружились, я понял, что он не любит, когда ему указывают, кого попробовать на роль, он сам должен был решать.

Я тогда в «Орера» работал, мы должны были ехать на гастроли в Турцию, времени у нас было мало… Я утром уходил, вечером поздно приходил домой. Ну день, второй, третий не позвонил, я понял, что я им не нужен. Успокоился, но стало обидно.

На четвертый день он сам позвонил. Это, говорит, Георгий Николаевич, вы не пойдете со мной в гости к моей тете? …Тогда я одну его картину видел «Путь к причалу», ну знал, что такой грузин живет в Москве и снимает довольно приличные фильмы. Я ему говорю, что поздно прихожу и не могу репетицию пропустить. Ничего, говорит, я за вами заеду.

Он молча ехал, со мной не разговаривал. Когда мы вошли, его родственники меня увидели, все бросились меня целовать, меня уже знали по эстраде. Я вижу, что это ему тоже не очень нравится. Когда на второй день он меня взял уже к двоюродному брату, я понял, что это пробы у него, он за мной наблюдает…

Потом я уже сказал: «Георгий Николаевич, может, снимете что-то для пробы, я должен уезжать. Нужен буду или нет — я все пойму». Он назначил съемку перед моим отъездом. Тяжелейшая съемка была — знакомство Бенжамена со своей невестой, которую играла Вертинская. Много актеров было. Я когда Серго Закариадзе увидел, у меня ноги подкосились. Сняли мы эту сцену, я уехал в Стамбул и забыл про них, потому что там концерты шли, огромные залы.

После одного концерта прихожу в гостиницу, а там записка: «Вахтангу Арсеньевичу Кикабидзе. Срочно вы должны прибыть в советское представительство». Я думал, дома что-то произошло, мы побежали туда с несколькими друзьями, а там лежала телеграмма: «Поздравляем артиста Кикабидзе с утверждением на главную роль в фильме «Не горюй».

Через месяц я приезжаю, меня встречает какой-то человек, улыбается так. А я его улыбающимся не видел, он был мрачным все время. Он мне машет рукой, подошел, обнял. Я понял, что это Данелия. Через два дня назначил первую съемку.

«Мимино»: вырезанный финал

«Мимино» толпе более понятен был. Во-первых, это никакая не комедия была, там очень много эпизодов вырезано было. Весь фокус был в финале. Его сняли в России, там же сидел дядя с ножницами.

Это трагикомедия, это очень философский фильм. «Мимино» был о том, что человек должен жить на своем месте. У нас есть такой тост у грузин «Да здравствует наше место», имеется в виду — родина. А когда отрезали финал, там много чего пропало для того, чтобы зритель понял, о чем был фильм.

Там была такая эпизодическая роль. Был друг [главного героя] Петр, он в Омало — это альпийская зона, вокруг заснеженные огромные горы, и в середине — зеленая трава. И он всегда подковывал лошадей, это его профессия была, он этим зарабатывал на хлеб. И когда главный герой уезжает в Москву, он его спрашивает: «Ты правда будешь летать за границу?» Тот отвечает: «Поэтому я и еду». Этого нет — из-за того, что финал выпал, этот персонаж вообще исчез.

Петр говорит: «Я тебя прошу, когда будешь возвращаться из Америки, привези мне подковы, чтобы было написано «Made in USA», чтоб, когда лошадь бежала, люди видели это». И он [главный герой] покупал крокодила для армянина-друга, а для него [Петра] подковы. А потом в финале мы помним, что он начинает кричать, стюардесса начинает плакать, и он говорит: «Извини меня, хочешь, я выйду?» Она говорит, что нет, и вот после этого отрезано. А он говорит: «А я хочу». Он уже над домом летит, уже он на Кавказе. И он открывал двери и уходил.

Потом мы опять видим поляну зеленую, неимоверная красота, и Петр опять подковывает лошадей. И он [главный герой] откуда-то съехал… Говорит, я тебе подковы привез, а тот говорит: «Знаешь, мы побратались с Бостоном (уже точно не помню, какой-то огромный), а тут три-четыре домишки. Они нам присылают подковы, а вот гвоздей нет, ты гвоздей не привез?»

«Ну ты же мне не поручал. Но я пойду» — главный герой уходит. Петр начинает хохотать. У тебя, говорит, штаны лопнули, он ведь съехал откуда-то.

«Дурак ты! Слева Казбек, справа Эльбрус, такая красота, а ты мне в задницу уставился и смотришь». Вот это был финал. Это философский был фильм. Такой, чтобы тебя не нагружать. Ты улыбаешься, а потом понимаешь, что это все не смешно, а серьезно.

Уникальный режиссер

Я знаю, что актерская работа очень важна в кино. Но все-таки я всем говорю, что главное — это режиссер. Есть режиссеры, которые делают кино не для зрителей, а для себя. Вот Тарковский был такой. А Гия делал и для себя, и для вас. Он «Мимино» так снял, что все зрители, которые смотрели этот фильм, представляли себя героями этого фильма.

Вы не представляете, как на концертах просят эту песню ["Чито-грито"], и как весь зал поет. Везде и все знают эту песню. А она очень интересно писалась. Гия мне позвонил из Москвы, я прилечу, говорит, завтра, пойдем к [Гие] Канчели, я везу кассету, чтобы он послушал, какая нам песня нужна, и такую написал. Мы пошли — на кассете Рэй Чарльз поет Yesterday. Гия через два дня принес «Чито-грито».

Все четыре фильма, которые я с ним [Данелией] работал, я с заученным текстом не приходил. Так не бывает в кино. Артист должен знать текст наизусть. А мы вместе садились и переписывали всегда все. В этой работе, конечно, какие-то сюжеты менялись. Он обожал импровизировать.

Когда он готовил съемку, он дома все кадры рисовал, сейчас так, к сожалению, режиссеры не работают. До начала съемок ты уже знал весь расклад. Потом он собирал всю группу, и все обсуждали, как должны снять. Все что-то предлагали. Он всегда всех слушал, что-то брал хорошее. Вот такой он был — легчайший человек.

Он был с колоссальным юмором. Мы, видно, одинаково смотрели на какие-то вещи в жизни, и это сразу без слов нам стало ясно.

Мы очень часто общались, но, когда война началась, я уже в Россию не ездил. Я закрыл эту тему. Он был гражданином России, жил кинематографом. Насколько я знаю, его сюда [в Грузию] никто и не звал снимать фильмы. Я даже сегодня в одном интервью сказал, что я думаю, не все грузины знают, какой грузин у нас жил за пределами Грузии. На него молились, это был уникальный режиссер.

Мы звонили друг другу. Потом уже, когда ему со здоровьем стало очень плохо, он сказал: «Буба, я, наверное, буду уходить. Я же старше тебя, я раньше тебя должен уйти. А когда ты соберешься, через врата зайди святого Петра, я с правой стороны буду тебя встречать».

Я даже вчера продолжил историю, как будто он сказал: «Когда придешь, я буду там стоять с удочками. И мы пойдем ловить золотых рыбок. Золотые рыбки плавают только в раю. И устроим вечером застолье из этих рыб, приготовим блюда, позовем всех наших друзей, которые раньше нас ушли, и первый тост поднимем за тех, кто остался здесь».

У меня друзей осталось — на пальцах можно пересчитать, уже возраст такой, и очень многие там. Я думаю, что когда-нибудь мы вместе сядем там. Человек получил подарок от Бога, что родился, и он должен красиво уходить. А вот Гия мучился, он не должен был так болеть. По-другому должно быть.

Теги: знакомства