Смерть Купалы, похищение девочки и сотрудничество с немцами. Рассказываем о книге «Вакол Глебкі»

Источник материала:

Анна Северинец — настоящий ньюсмейкер белорусской литературы. Ее работоспособности и энтузиазму можно только позавидовать, ведь она успевает буквально все — писать книги, сидеть в архивах, вести общественные работы по благоустройству старых кладбищ, преподавать и писать колонки в газеты. И выпускать книги два раза в год. Анна Кислицына, доктор филологических наук, рассказывает, чем интересна новая книга Анны Северинец «Вакол Глебкі», вышедшая в издательстве «Лимариус».

Если вы не видели длинных очередей за автографом на презентации книг белорусских писателей — это не означает, что таких очередей нет! Анна Северинец — одна из тех немногих белорусских авторов, кто не только выпускает книги с завидным постоянством, но и имеет свою постоянную, довольно многочисленную аудиторию читателей-почитателей. И что удивительно, поклонники ее творчества одинаково тепло реагируют и на ее прозу, и на литературоведческий нон-фикшен. Что в принципе странно, поскольку последний популярным жанром назвать сложно. Тем более что героями документальных книг Северинец становятся вовсе не хедлайнеры национальной литературы. И хотя на этот раз в поле ее зрения попал писатель, чье имя хорошо известно по учебнику белорусской литературы, вряд ли найдется много людей, которые бы мечтали увидеть книгу, состоящую из документов и воспоминаний о Петре Глебке.

Одним из таких людей являюсь и я, и вот почему. Пару лет тому назад на просторах интернета мне встретилась трагическая история семьи художника Марка Житницкого. Его красавицу-жену во время войны расстреляли фашисты, а дочь присвоила бездетная пара, отказавшаяся в мирное время вернуть ребенка родным — отцу, бабушке и тете. И, конечно, такое было бы невозможно, если бы не одно обстоятельство: девочка Лара попала в дом не простого человека, а обласканного властью поэта Петра Глебки.

Эта трагедия отозвалась в моей душе в силу личных причин, и мне было интересно узнать документальные подробности этой довольно известной для послевоенного Минска истории. Надо признать, что мой интерес был удовлетворен, так как, по сути, вся книга «Вакол Глебкі» странным образом крутится вокруг этих событий.

Нет, в книге полно документов, писем и воспоминаний, которые касаются литературно-общественной деятельности Глебко. Например, его выступление на собрании СП БССР 27 марта 1937 года, в котором он занят выявлением «гнилого нутра» таких писателей, как Гартный, Звонак, Зарецкий, Дудар, Хадыко. Причем само это выражение — «гнилое нутро» — было использовано в отношении каждого из перечисленных писателей, которые в том же 1937-м были либо расстреляны, либо отправлены в лагеря.

В книге множество писем — Глебке и от Глебки, личных и деловых, написанных известными и не очень писателями, а также протоколов заседаний правления Дома писателей. Но грустная история о еврейской девочке Ларе, которая вручала цветы Вильгельму Кубе, затмевает собой все, потому что такая история вполне могла быть основой шекспировской трагедии или бразильского сериала.

Сотрудничество с немцами… и партизанами

Другой причиной, по которой мне хотелось прочитать книгу «Вакол Глебкі», было то, что в ней есть дневниковые записи Петра Глебки периода Великой Отечественной войны. Что в них могло быть нового или даже сенсационного? Да хотя бы то, что Глебка тогда жил в одной гостинице с Янкой Купалой, тесно общался и видел поэта непосредственно перед его гибелью! Неужели тайна смерти Купалы будет раскрыта?! Неужели десятки версий наконец-то отпадут и мы узнаем правду? Я очень на это надеялась… В книге действительно приводятся страницы дневника, где подробно, по часам описываются события, предшествующие смерти Купалы. Что он ел, что пил, с кем встречался… Из дневников Глебки явственно видно, что прощаться с жизнью Купала не собирался. Но вот что в реальности произошло, видимо, понять невозможно было даже тем, кто находился от него на расстоянии каких-то метров.

И хотя загадка смерти Купалы в пролете гостиницы «Москва» так и осталась загадкой, надо выразить благодарность и восхищение Анне Северинец, которая обнародовала эти документы. И тут стоит уточнить, что дневники Петра Глебки военного времени, выходившие в разных вариантах в редакции самого поэта, ранее никогда не включали в себя ни эпизоды, связанные со смертью и похоронами Янки Купалы, ни упоминания о деятелях белорусской коллаборации (эта тема волновала Глебку, так как его жена сотрудничала с немцами с начала войны и только с середины 1943 по январь 1944-го, согласно справке белорусского штаба партизанского движения, стала связной в партизанском отряде), ни тем более переживания поэта относительно сотрудничества его жены с оккупационной властью.

До появления этой книги дневники Петра Глебки всегда видели свет хорошенько «причесанными», кстати, как и дневники его жены Нины Глебки, которые здесь также публикуются. Как отмечает Северинец, «звяртае на сябе ўвагу наяўнасць чарнавікоў да некаторых запісаў (захоўваюцца таксама ў сшытках на асобных лістах» (с. 29). Трудно судить, зачем жене Глебки надо было писать черновики к дневниковым записям (в книге они находятся в разделе «Дневники, письма. Материалы о подпольной деятельности»), но, честно говоря, особой искренности в них не видно, хотя некоторые признания и вызывают оторопь.

«Я ведь беру ее с собой, на все фашистские приемы. Ведь Лара преподносила цветы Кубе!»

Однако не были отредактированы воспоминания родных, знакомых, коллег. Их письма, а также личные письма Петра и Нины, которые проливают свет на то, какими они были людьми. И вот тут, честно говоря, у меня как у читателя возникает некоторый диссонанс между тем, какими подает своих героев Анна Северинец и какими они предстают из неотредактированных документов.

Например, в предисловии автор книги представляет поэта следующим образом: «Пятро Глебка ніводнага разу не трапіў за краты <…>, збярог бацькоўскую сям’ю ад пакутаў калектывізацыі, забяспечыў спакойнае жыццё цесцю і цешчы <…>, выбудаваў жыццё ўласнай сям'і, уратаваўшы жонку ад паклёпаў і абвінавачванняў у супрацоўніцтве з нямецкім акупацыйным рэжымам, выгадаваў як сваю дачку рэпрэсаванага мастака, узятую з габрэйскага гета, сабраў і захаваў найбагацейшы архіў, у якім сёння зберагаюцца ўнікальныя аўтографы расстраляных літаратараў міжваеннага часу <…>.» (с. 9).

Удивительно, но практически каждая из этих строк, которые в начале повествования воспринимаются если не как похвала, то, по крайней мере, как констатация каких-то положительных человеческих качеств, в дальнейшем разбиваются строками документальных свидетельств.

Например, из воспоминаний Ольги Бембель, которая во время войны в условиях смертельной опасности укрывала мать Лары — Нину (Нехаму Житницкую), очевидно, что девочку взяли не из гетто, а из квартиры Бембелей. Более того, жена Глебки, забирая ребенка, даже не знала, что это еврейская девочка, и очень злилась из-за того, что ей это поздно рассказали: «Все-таки, если бы я знала, я была бы осторожней. Я ведь беру ее с собой, на все фашистские приемы. Ведь Лара преподносила цветы Кубе!» (с. 92).

И тем более странно читать, что Глебка «вырастил дочь репрессированного художника», потому что этот художник хотел сам воспитывать свою дочь, неоднократно предпринимая попытки ее вернуть, о чем есть и ее собственное свидетельство. И тут стоит сделать замечание, что в книге совершенно нет голоса второй стороны — настоящих родных Лары. Нет ни дневниковых записей Марка Житницкого (они существуют), ни отрывков из его автобиографической книги, ни даже фотографий (хотя, уже будучи взрослой, приемная дочь Глебки встретилась с настоящим отцом и своей семьей).

«Блізкага чалавека ён не страціў. Сяброўскай блізасці ў яго з жонкай ніколі і не было»

Непростые отношения были у Глебки и с его родителями, о чем свидетельствуют их письма к нему. И даже голоса его коллег по писательскому цеху вызывают двоякое ощущение. С одной стороны, понимаешь, что Глебка довольно часто приходил им на помощь, с другой — с легкостью забывал о них, когда они были ему не нужны. И тут особо надо отметить страницы из дневника классика белорусской литературы Кузьмы Черного, где описывается, каким именно способом тяжелобольной писатель завоевывал внимание Глебки. В конце одной из дневниковых записей, датированной 13 августа 1944 года, есть замечание. Оно обращает на себя внимание тем, что в нем заложена какая-то модель взаимоотношений, сложившаяся между Глебкой и его друзьями. Все они уважают его за ум, знания, интеллигентность, хотят его внимания, но упираются в его прагматизм и холодность.

В записи, о которой идет речь, Черный высказывает желание поддержать Ноника (так звали Глебку друзья и родные), но тут же объясняет сам себе, почему это трудно сделать. «Мне хочацца паспрабаваць, ці не будзе яму якой палёгкі ад шчырасці ў сяброўстве. Ён мучыцца. Яго Ніна паехала з немцамі і жыве ў Кёнінсбергу. Глебкава пакута тут своеасаблівая. У гэтай пакуце многа холаду і чорствасці. Гэта ўласціва яго натуры. А блізкага чалавека ён не страціў. Сяброўскай блізасці ў яго з жонкай ніколі і не было. Ён чорствы і сухі, а яна закаранелая мяшчанка, дурная, зайздросная і хцівая» (с. 179). Надо признать, читая дневники и письма четы Глебок, интуитивно понимаешь, что в этих словах есть доля правды, потому что при всех ласковых словах, обильно расточаемых этой парой, держала их вместе не любовь, а удобство и страх потерять положение в обществе.

У книги «Вакол Глебкі» своя выверенная структура. Документы в ней собраны по темам «Семья», «Друзья», «Окружение» и «Сам». Однако, если эта книга будет в дальнейшем переиздаваться, стоило бы убрать из нее некоторые документы, совершенно не раскрывающие образ двух главных героев. Например, некоторые письма, носящие совершенно необязательный характер, деловой переписки из раздела «Окружение».

«Ты пішаш, выязджай з першым цягніком, з першым самалётам. А я гэта не магу і не хачу рабіць»

Возможно, следовало бы переместить переписку с женой Ниной (Минск — Берлин, 1944−1945) в первый раздел «Семья», так как о самом Глебке говорят они мало, а вот о его жене — даже излишне много. Кстати, именно эта переписка прекрасно раскрывает то, что имел в виду Кузьма Черный. Удивительное дело, но Нина Бровко, выехавшая в Германию с немцами (по заданию партизанского отряда), совершенно не спешила вернуться оттуда домой к мужу и родителям. Причина воистину удивительная! Читаем.

«Маем кватэру даволі добра абсталяваную. Проста мы яе рэквізавалі, збіраемся з сіламі і пры першай нагодзе рушым на нашу радзіму» (с. 325).

«Калі я зусім выбілася з сіл, дабіваючыся дазволу на некаторы час затрымацца яшчэ ў Берліне, каб прывесці ў парадак свае розныя гаспадарчыя справы і атрымаць на гэты час харчовыя карткі, я сустрэла зусім неспадзявана тав. Ермакова, які ўзяўся дапамагчы мне» (с. 326)

«Мы остались ожидать самолёта. Сколько еще придется нам просидеть здесь — неизвестно. Но я твердо решила другим способом не ехать, если не умру от ожидания, то рано или поздно мы, конечно, встретимся. Если нашего самолета не будет, я полечу немецким, хотя для меня это очень невыгодно, т.к. у меня есть кое-какие вещи, которые мне хотелось привезти в Минск» (с. 329−330).

«Няўтульна ў нашых пакоях, Усё, што ўпрыгожвала іх, мы запакавалі з мэтай адправіць усё гэта ў Мінск. Жывём мы з Лараю цяпер горш за сіротак» (с. 330).

«Ты пішаш, выязджай з першым цягніком, з першым самалётам. А я гэта не магу і не хачу рабіць. Тут у мяне ёсць багаж вагою 350 кг, які мне вельмі хочацца даставіць у Мінск і які я магу правезці толькі нашым самалётам. Цягніком нельга, бо на граніцы шмат што забяруць, самалётам рэйсавым нельга па той жа прычыне, ды і такі груз вялікі ён не бярэ. Вось чаму даводзіцца крыху яшчэ пачакаць» (с. 333).

Не знаю, каким словом лучше определить человека, занявшего в чужой стране чужую квартиру и вывозящего из нее чужое имущество, при этом требующего для себя отдельного самолета и, скорее всего, получившего его… И вот такие моменты, на мой взгляд, перечеркивают весь словесный романтизм взаимоотношений между Петром Глебкой и его женой, взаимоотношений, которые часто подаются как история невероятной любви, а на деле оказывается коллаборацией двух очень прагматичных людей.

Надо сказать, что, читая литературоведческие книги Анны Северинец, я привыкла к тому, что она всегда с необыкновенной любовью относится к своим героям, выступая для них бесплатным адвокатом. Но в этот раз даже ее доброты и деликатности не хватило на то, чтобы заставить меня восхищаться главными героями книги «Вакол Глебкі». Хотя, безусловно, в книге множество замечательных документов, которые будут интересны не только специалистам в области литературы, но и просто читателям, интересующимся историей.

Читайте также:

«Человек берет мои письма и посылает лично в руки моего мужа». Четыре любви поэта Петра Глебки

Теги: Минск