Как белоруску - 21-летнюю сотрудницу ЧК - расстреляли за три дня

Источник материала:

В руки Игоря Кузнецова попало удостоверение сотрудницы Томской ЧК по борьбе с контрреволюцией Анны Колмаковой — уроженки Могилевской губернии. Историк рассказал «Салідарнасці», как удалось заполучить этот уникальный документ и что случилось с его владелицей.

С фотографии чекистского удостоверения смотрит невероятной красоты молодая женщина. Сложно поверить, что эта дама в мехах — сотрудница ЧК.

Из жены белого офицера — в чекистки

Впрочем, история ее жизни (очень недолгой) удивительна и трагична. Анна Маркова, дочь запасного канонира, родилась 28 августа 1898 года в Могилевской губернии в деревне Волынцево Горецкого уезда. Она успешно окончила санкт-петербургскую гимназию и имела все, чтобы обрести простое женское счастье.

Долго ждать не пришлось. Будущий супруг Сергей Колмаков служил в Санкт-Петербурге помощником обер-секретаря III департамента правительствующего Сената. Предложение руки и сердца Анна приняла, когда ей исполнилось 18 лет.

Однако время было непростое. Шла Первая мировая война. Супруг был мобилизован и работал чиновником интендантства.

Из армии Колмаков демобилизовался в 1918 году и, подхваченный ураганом революции, оказался с женой в Казани. К этому времени на попечении супругов было уже двое малышей: двухлетний ребенок и новорожденный младенец.

Пока в городе хозяйничали красные, глава семейства зарабатывал на хлеб счетоводом в городской управе. Но вскоре все изменилось, и Казань отбили белые. Естественно, выбор Сергея Колмакова был однозначно не в пользу красных комиссаров: после взятия Перми он стал секретарем комиссии Военного контроля в армии Колчака.

Увы, триумф белой армии был недолгим. Когда чехословацкий корпус открыл фронт и вышел из войны, колчаковская армия начала отступление. Вместе с ней эвакуировался в Томск и Колмаков с семьей.

Но белые войска отступали все дальше на восток, и Анна приняла решение остаться с детьми в Томске. Муж же последовал за Колчаком. Однако в дороге Колмаков заболел и вскоре вернулся к семье. Поскольку в городе уже была новая власть, ему ничего не оставалось, как вести жизнь затворника, скрываясь у жены и своего брата.

И вот 21-летняя Анна оказалась с двумя детьми на руках и мужем на иждивении. Надо было как-то обеспечивать семье пропитание. Анне повезло: по рекомендации знакомого она устроилась на службу в … ЧК. Надо ли объяснять, что не революционный пыл, а горькая нужда толкнула ее на порог этого учреждения?

Так жена белого офицера стала регистраторшей в канцелярии общего отдела Томской «чрезвычайки».

Впрочем, долго там проработать ей не удалось.

Отдала за мужа жизнь — получила в ответ стихотворение

Сейчас сложно сказать, что послужило истинной причиной доноса «секретного сотрудника» на Анну Колмакову: служебное рвение или личные мотивы. Однако в 1920 году началось следствие, подробности которого стали известны только спустя более 70 лет.

Процедура была недолгой. Следователи даже никуда не выезжали для разбирательства. Арестованной Колмаковой предъявили обвинение в нескольких «преступлениях». После долгого запирательства она созналась в том, что укрывала мужа, служившего в армии Колчака.

Но с обвинением в принадлежности к белогвардейской организации вышла осечка. Женщина категорически его отрицала, ни одного доказательства вины Колмаковой добыть не удалось. Впрочем, чекистов это не смутило. И скоро вдруг «обнаружилось», что устроил Колмакову в ЧК не просто гражданин Кривошеин, служивший в Томской комендатуре, и не только бывший офицер, но и член «тайной белогвардейской организации», которую возглавил (кто бы мог подумать!) делопроизводитель юридического отдела Антонов.

Супруг Анны, сыгравший в ее судьбе столь злосчастную роль, наверняка тоже жестоко расплатился за свою «неодолимую» тягу к домашнему очагу. От него осталось только стихотворение «Мольба», записанное карандашом на обрывке бумаги и адресованное жене. Вот лишь одно четверостишие из него:

Прости меня! Быть может, очень скоро

Я от тебя уйду без поцелуя рук,

Весны познаю я тяжелые укоры,

Она возьмет меня в свой жадный тесный круг.

Датированы эти строки 25 марта 1920 года. Если под словом «она» Сергей подразумевал смерть, то вряд ли ошибся.

Что касается Анны Колмаковой, то ее участь решал некий уполномоченный по политическим партиям. В документах этот обладатель неразборчивой подписи (своей фамилии на всякий случай не указывал), не имея никаких улик, если не считать донос, начертал своей рукой: «Предлагаю, исходя из вышесказанного, подвергнуть Колмакову А.И. высшей мере наказания». Три дня понадобилось, чтобы решить дело.

В ночь на 25 июня 1920 года Анна Колмакова была расстреляна во дворе Томской тюрьмы ВЧК. На тот момент ей было всего 21 год.

Прошли десятилетия, и только тогда архивно-следственное дело № 9321 из управления ФСБ Российской Федерации попало в руки сотрудников Томской областной прокуратуры. В заключении, вынесенном прокурором, указывалось, что «в материалах дела нет никаких данных о показаниях секретных сотрудников и о причастности Колмаковой к белогвардейской организации».

Чистка архивов

К Игорю Кузнецову книжка сотрудницы ЧК Колмаковой, а вместе с ней и еще несколько документов, позволяющих практически полностью восстановить судьбу этой женщины, попали совершенно случайно. Это было в конце 80-х, когда историк работал над диссертацией и собирал в России материал по репрессированным уроженцам Беларуси.

— Я запрашивал документы в областных архивах ФСБ Новосибирска, Алтайского края, Томской и Кемеровской областей — и всюду мне отказали, — рассказывает историк. — И вот один знакомый прокурорский работник, узнав, что я собираю материал, истребовал для меня в прокуратуре Томской области ряд дел белорусов, среди которых была и Колмакова.

В конце этого дела был приклеен конверт, в котором находилось то самое удостоверение, а также метрики, аттестат и другие документы.

— А это был как раз период, когда по всему Союзу производилась чистка архивов и имелось указание уничтожить все документы и материалы, которые не числились в описи. Как правило, это были бумаги, которые изымались у задержанных при аресте: письма, фотографии, личные документы, — рассказывает «Салiдарнасцi» Игорь Кузнецов. — Все это было в деле, но не было включено в перечень и считалось «не представляющим никакой ценности».

То есть судьба этих документов была предрешена. Как и конверт, в котором лежало удостоверение Колмаковой:

— Но если для кого-то этот конверт не представлял интереса, то для меня как историка это была большая ценность. Не знаю, есть ли вообще у кого-то подлинное удостоверение сотрудника ЧК образца 1920 года. Я, по крайней мере, не встречал. Увы, много подобных документов было уничтожено во время чистки архивов. Повезло, и благодаря тому, что этот конверт с документами оказался в моих руках, сегодня мы можем восстановить судьбу женщины, о которой, возможно, никогда бы не узнали.