«Бьют по любому поводу и получают от этого удовольствие». Художник о нахождении в РУВД и на Окрестина

Источник материала:

«ОМОН гонит людей по коридору. Кто упадет — того избивают; кто-то медленно или быстро бежит — того бьют; кто-то просится в туалет или воды — того бьют. Бьют по любому поводу и получают от этого удовольствие. Если в РУВД хотя бы поили, то тут не было даже воды», — говорит художник Алексей Кузьмич. Об условиях нахождения в изоляторе временного содержания и на Окрестина он рассказал TUT.BY.

9 августа Алексей Кузьмич появился на избирательном участке в зеленом плаще до колен и получил избирательный бюллетень.

 

В кабинке для голосования он нарисовал на бюллетене фаллический символ и приклеил бумагу себе на грудь.

Выйдя из кабинки, Кузьмич завязал себе глаза и стал в виде распятия. При этом на его руках и ногах были следы от красной краски. В таком виде он простоял 30 секунд, после чего спокойно вышел из помещения, оделся и покинул территорию школы. Вся его художественная акция продолжалась около трех минут.

Перед проведением акции, которая называлась «Верую», Кузьмич сообщил в письменном виде ее смысл. По словам художника, в Беларуси отсутствует выбор. Выборы являются церемонией эксцентрического фарса, «состоящей из пересечения современного вида религиозного культа и (…) поведения приматов». По мнению Кузьмича, в государстве эти инстинкты «возведены в религиозный культ». Цель акции, по его словам, — разоблачить устройство политического мира.

 

В ночь после президентских выборов он вернулся домой после 4.30 утра. Судя по всему, его «вели»: спустя пять минут начались звонки в домофон, а также на мобильный со скрытого номера.

Как рассказывает Алексей, трое неизвестных взломали дверь в тамбур, но не смогли открыть основную дверь. До 14 часов дня они находились на лестничной площадке около квартиры Кузьмича, периодически пытаясь попасть в квартиру.

Один из неизвестных представился сотрудником РУВД города Минска, но отказался назвать свою фамилию.

— В какой-то момент я понял, что они начали выбивать замок. Скорее всего, у них в руках был топор. И они мне просто вынесут сейчас дверь. Я позвонил своему адвокату Сергею Зикрацкому, сообщил неизвестным, что он едет и что о штурме уже знают журналисты. Сергей приехал, они показали свои документы. Это были сотрудники Центрального РУВД, главный из них, кажется, был в звании майора.

По словам Алексея, он обсудил ситуацию с Сергеем Зикрацким.

— Вроде ничто не предвещало беды. Милицейское начальство хотело, чтобы я объяснил в РУВД мою акцию, и заверяли, что никто задерживать не будет. Мол, гарантия, 100%. Даже вещей никаких брать не надо.

Кузьмич не поверил: собрался, взял паспорт и вместе с Зикрацким поехал в здание РУВД.

— Допрашивал нас милиционер в звании капитана. Я дал ему все пояснения об акции. Потом капитан понес бумагу вышестоящему руководству. Те отдали приказ меня задержать и составить протокол по административному правонарушению «мелкое хулиганство».

Алексей и его адвокат зашли в другой кабинет, чтобы присутствовать при составлении протокола.

— С Сергеем моментально стали жестко разговаривать, хватать его за руки, пытаться вывести из комнаты. Как оказалось, задержанных заставляли подписывать протоколы под угрозами. Но Зикрацкий — молодец. Он никуда не ушел, и в итоге в протоколе есть графа, что я категорически не согласен с обвинением.

Но эта пометка кардинально ничего не изменила.

— После составления протокола меня бросили в камеру. На 9 квадратных метрах набилось около 30 человек. Люди стояли как селедки в бочке. Не было возможности не то что прилечь — мы сидели по очереди. В таких условиях я пробыл трое суток. Еды не было вообще, вода в небольших объемах и туалет по расписанию.

По словам Алексея, других задержанных били, его тогда нет.

— Я еще удивлялся почему. Милиционеры, а особенно — омоновцы, ненавидели меня. Для них я был «п*дор», «художник». Долгое время меня только морально унижали, оскорбляли. В какой-то момент командир одного из подразделений ОМОНа при мне позвонил одному из начальников центрального РУВД и спросил, что со мной делать.

После этого звонка Кузьмича первый раз избили и этапировали на Окрестино.

— За мной и другими ребятами приехал ОМОН. Нас избили, когда сажали в автозаки. Потом еще раз избили, когда выгружали из автозаков. Когда привезли на Окрестина, поставили на колени и заставили петь гимн Беларуси.

Затем Алексея отправили в камеру, предназначенную для прогулок: в ней отсутствовал потолок, вместо него была решетка.

— В камере находилось около 100 человек. Возможности присесть также не было.

Но вскоре художнику повезло.

Он пробыл на Окрестина полдня, когда в камеру зашли врачи. Алексей стоял как раз около входа.

— Врачи увидели меня, спросили, какие жалобы. У меня очень болела спина. Я не мог сгибаться, не мог нормально стоять. Померили давление. У меня было очень высокое: более 200. Тогда они решили забрать меня в больницу. Сотрудники на Окрестина были против, с трудом удалось их убедить. Меня не хотели выпускать до суда. А он должен быть через неделю, в следующую среду (19 августа). Не знаю, продержался ли бы я в таких условиях.

Перед освобождением его заставили подписать бумагу, что он явится в суд.

— А кто вам сообщил о суде в среду? — спрашиваем у Кузьмича.

— Там никто не представлялся. Задаешь вопросы — сразу получаешь удар дубинки. Поэтому я особенно не интересовался. Пришла какая-то женщина-начальница. Сказала, что нужно обязательно явиться в суд в среду. Мне дали подписать бумагу, что я обязательно буду, и выпустили.

— Я уже думал, что оттуда не выйду, — признается Алексей. — До суда бы точно не продержался.

По словам художника, «на Окрестина реально творился ад».

— ОМОН гонит людей по коридору. Кто упадет — того избивают, кто-то медленно или быстро бежит — того бьют, кто-то просится в туалет или воды — того бьют. Бьют по любому поводу и получают от этого удовольствие. Если в РУВД хотя бы поили, то тут не было даже воды. На все просьбы связаться с адвокатом следовал отказ, сообщить статус — отказ. С нами вели себя как с нелюдями, как с объектами, а не с живыми людьми.

Алексея забрали в больницу скорой помощи. Какой был его диагноз?

— Честно говоря, я даже не читал его. Мне хотелось скорее оттуда уехать. Боялся, что омоновцы очухаются и приедут за мной. Мне оказали первичную медицинскую помощь. Я написал отказ от дальнейшей помощи и уехал оттуда.

Никаких вещей — ни паспорта, ни денег, ни ключей от квартиры — художнику не отдали.

— С того времени, как я на свободе, дома не появлялся. Не знаю, как сложатся обстоятельства. Но я не намерен молчать. Думаю, будет неправильно с моей позицией уходить в партизаны.

Теги: Минск