Призрак приватизации. Почему распродажа активов - не выход из тупика

Источник материала:

Проблема приватизации государственной собственности была и остается одной из наиболее актуальных для экономик всех постсоветских стран. Хотя, вроде бы, за почти 25 лет, мог бы и накопиться опыт, и этот опыт мог бы быть и должным образом проанализирован. Тем не менее, до сих пор оценки этих процессов варьируются от «Караул! Ограбили!» до уверенности, что частник всегда лучше государства распорядится капиталом.

Потерянный капитал

Самые широкие массы работяг с бессильным гневом наблюдают, как разлагаются и гибнут их предприятия, на глазах исчезают их рабочие места. В полной уверенности, что причиной тому — «все разворовали!». А те, у кого хватает квалификации сопоставить причины и следствия, видят и безграмотность проводимой экономической политики, и отсутствие каких бы то ни было ресурсов для выправления ситуации в стране. Во всяком случае, отсутствие ресурсов у этой власти в рамках проводимой ею экономической политики.

За отсутствием ресурсов у государства соблазнительной выглядит идея приватизации, продажи части активов госпредприятий и, за счет выручки, пополнение бюджета и капитала других предприятий

Приватизация вообще является у нас каким-то фетишем, страшным и притягательным — для нашей власти и дорогой в землю обетованную — для продвинутой части населения. Наши чиновники и боятся приватизации (поскольку частник заведомо менее управляемый, чем назначенный теми же чиновниками директор), и надеются попользоваться процедурой приватизации в личных интересах. А продвинутая часть населения, особенно гуманитарная ее часть, не сильно понимая причины нашего кризиса, видит только безграмотность управления госкапиталом и деградирующую на глазах промышленность. Но, за исключением идеологемы, что частный собственник всегда лучше, чем государство, других серьезных оснований для массовой приватизации у нас нет. Причем эта идеологема не имеет никакого подтверждения в опыте России и Украины, где стартовые условия для нее вроде бы были похожи на наши.

Однако, если повнимательнее разобраться с содержательной частью идеи приватизации в конкретных условиях сегодняшней Беларуси, вопросов возникает очень много. И не только к специфике белорусской системы управления, где риски для покупателей активов госпредприятий просто зашкаливают.

Во-первых, нужно понять, что собственно собрались приватизировать.

На 1 января 2012 г. капитал хозяйствующих субъектов Беларуси составлял около 163 млрд долларов. Беря на круг долю госсектора 80%, получаем капитал госсектора около 130 млрд долларов. Заметим, что на 1 января 1989 г. капитал предприятий Беларуси составлял 153 млрд долларов (без нематериальных активов), что в ценах 2012 года составляет около 220 млрд долларов. Т.е., за период 1989—2012 гг. капитал госсектора уменьшился почти на 40%. Частью, конечно, за счет списания части капитала предприятий ВПК, но и потеряли немало. Главным образом, за счет недозаложенной амортизации. Такова цена «белорусской модели», когда на потребление, в том числе на социальные программы, расходовался основной капитал госпредприятий.

Между прочим, О. Генри как-то заметил: если вы живете на основной капитал — вы нищий, если вы живете на проценты с капитала — вы человек обеспеченный. Вы богаты, если живете на проценты с процентов.

Такие потери капитала, конечно, плохо. Но еще хуже, что, во-первых, процесс потерь никак не контролировался, и, во-вторых, капитал госпредприятий недопустимо плохо использовался. Так, за 2014 год капитализация госсектора (рассчитанная из полученной прибыли) составляла чуть более 40 млрд долларов. Что означает, что нормально работало чуть больше 25% капитала.

С остальным капиталом не все просто. Частью использовалось устаревшее низко производительное оборудование. Капитал вроде бы был задействован, но выпуск был низок. Соответственно, и капитализация много ниже капитала. Частью недозагружено и современное оборудование. Остальная часть капитала просто простаивала. Какая часть — неизвестно, поскольку анализа толком нет, доверять отчетности нет оснований.

Исходя из того, что наши предприятия почти все недокапитализированы (недостаточно оборотного капитала, нет сервисно-сбытовых сетей, проч.), можно предположить, что основная масса незадействованного капитала состоит из излишних пассивных фондов (здания, сооружения, проч.) и устаревшего оборудования. Что, впрочем, просматривается и визуально. Поскольку моральное старение не закладывалось, какой частью балансовая стоимость оборудования входит в капитализацию — неизвестно.

Так что, собственно, собрались приватизировать? Работающий капитал? А смысл? Есть ли уверенность, что именно тот конкретный частник, который купит предприятие, сможет сработать эффективнее? Пока ни свой г-н Шакутин (на «Белваре»), ни австрийский г-н Муравьев (на «Мотовело») приватизированные ими на очень льготных условиях предприятия высокоэффективными сделать не смогли. Как и другие. Значительно эффективнее работают некоторые небольшие частные предприятия, созданные «с нуля», без участия в приватизации. Инвестдоговора по приватизированным предприятиям не проходят надлежащей экспертизы и, в основной массе, не исполняются. Сегодня можно утверждать, что системы в выборе покупателя активов госпредприятий и оценки его бизнес-планов у нас не существует. Отсюда — странные, с точки зрения бизнес-логики, проекты типа МАЗ-КАМАЗ или продажи БелАЗа российской угольной компании.

Впрочем, не более надежна и система оценки бизнес-планов работающих предприятий, которые тоже сплошь и рядом не исполняются. Банки, так те в кредитах хоть страхуются залогом. А органам управления только и остается, что смириться.

В хорошие руки?

Что касается неиспользуемого оборудования. Часть таких мощностей, безусловно, можно было бы и продать. Чтобы выручку использовать для докапитализации тех, которые еще могут работать. Но, во-первых, выручка сегодня идет в бюджет и расходуется на потребление. И, во-вторых, на пассивные фонды (просто голые площади, еще и нуждающиеся в ремонте) спроса в кризис особенного и быть не может. Их более-менее значительное предложение способно только обрушить рынок. Так что выручить много не получится. А капитал, часть национального богатства, потеряешь.

То же касается и вопроса о продаже земли в частную собственность. Стоит напомнить судьбу ваучеров Чубайса. Напомню, исходя из стоимости капитала, Чубайс обещал россиянам за каждый ваучер по «Волге». Однако массовое предложение их на рынке, при очень ограниченном спросе, их стоимость свело к мусорному уровню. Обогатились только спекулянты, знающие, куда эти ваучеры можно было вложить. Та же судьба «пузыря», надутого сегодня на нашем рынке жилой и коммерческой недвижимости: скупившие по несколько квартир или офисов спекулянты, уверенные, что недвижимость будет только дорожать, уже вряд ли смогут вернуть свои деньги.

Что-то похожее, несомненно, будет и на рынке земли при достаточном ее предложении в продажу: сначала — взлет цен, потом — их глубокое и безнадежное падение. Поскольку реальных оснований для их роста в стагнирующей экономике нет и быть не может.

Мало вариантов и целевого использования неиспользуемых сегодня мощностей. Не говоря ухе о том, что непонятно, что и как на них можно производить, где взять рабочую силу (которая уже разбежалась, и вернуть ее непросто), реально из этого богатства (а неиспользуемого капитала, более-менее готового к продаже, никак не меньше чем на 30 млрд. долларов) запустить в работу можно разве что площади. По средним меркам Запада доля пассивного (здания, сооружения) в капитале не превышает 15−20%. Т.е., чтобы запустить производство, имея только площади, необходимо проинвестировать еще в 5 раз больше их стоимости. По полной — 150 млрд долларов. Задача — не менее чем на 30 лет. Причем еще и придумать надо, куда девать произведенную продукцию, если и имеющиеся мощности сбытом не обеспечены.

И последнее. А покупателями кто будет? Сегодня деньги у нас — родом из торговли и спекуляций. А частью — и из коррупции. И эти люди будут покупать промышленные предприятия? И что они будут с ними делать? Даже если они когда-то и работали на советских предприятиях, о современных методах управления они и понятия не имеют. Как и о состоянии рынков, современной технике и технологиях. Но в любом случае покупателем будет «человек экономический», ориентирующийся на максимизацию личной выгоды. С ними льготная приватизация опасна. В складывающейся в стране экономической ситуации максимально выгодным для него будет, скорее всего, максимально быстрый «выход в кэш», быстрее вытянуть максимум денег из купленного актива и бросить то, что останется. Для страны где здесь выгода?

Наш президент прав, когда говорит о том, что кризис — не лучшее время для приватизации: и покупателей мало, и цену настоящую не получить. А ведь нынешний кризис кончится не завтра. Россия, Украина, да и ЕС еще пока только вползают в кризис. До «дна» еще далеко. А мы тут — песчинка между жерновами.

Не может у нас сегодня приватизация быть ключевым фактором вывода страны из кризиса. Еще в 1988 году в отчете МВФ об опыте приватизации в мире был обоснован вывод: массовая приватизация при неподготовленном рынке носит для национальной экономики исключительно разрушительный характер. А рынки постсоветских стран нигде не были подготовлены. А в Беларуси не готовы и сейчас: нет спроса на наши предприятия у частного капитала, нет перспектив и прихода в кризис капитала иностранного. И поддержка МВФ российских реформ лишь демонстрирует, насколько эта организация политизирована.

Кризис у нас системный. И выход из него тоже требует системной работы. Волшебных рецептов нет и быть не может. Требуется и формировать дополнительный спрос, и осваивать новую номенклатуру, и модернизировать, одновременно повышая капитализацию имеющихся предприятий, и приватизировать часть избыточных мощностей, и создавать СП, и проводить структурные реформы, и в корне менять систему управления принадлежащим государству капиталом, и выстраивать систему отношений государства с частным капиталом. Это требует и организации, и времени.

Причем все придется делать одновременно. В условиях, возможно, серьезного внешнего давления. И при очень больших социальных издержках. В условиях, когда «белорусская модель» умерла в огне кризиса в 2011 году, а замены ей не просматривается. Поэтому так необходима страновая стратегия, промышленная политика. Знать нужно, что за страну мы строим, и под это знание выстраивать работу. И знать это должны не только руководители, но и население.

Вопрос один: способна ли наша власть переломить свои амбиции и организовать работу с привлечением общественности или будет по-прежнему уповать на административный ресурс вертикали и монополию идеологов, готовых по команде доказывать что угодно.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции