Иван ГЛАЗУНОВ: Верю в ренессанс человека

Источник материала:

Ивана Глазунова называют лидером нового поколения художников русского реализма, продолжателем традиций древнерусской живописи, религиозной и исторической картины.

Среди его недавних выставок: культурный проект «Россия в традиции» в Венеции, «НЕсовременное искусство» – в Коломенском, в Москве, «Спаси и сохрани» – в Вологодской картинной галерее. Художник участвовал в реставрации Большого Кремлевского дворца. По его эскизам воссозданы интерьеры дворца царя Алексея Михайловича в Коломенском и выполнены росписи многих храмов в России. В настоящее время он сам расписывает храм Вознесения Господня (Малое) на Никитской улице в Москве и осуществляет его внутреннее убранство.

Заслуженный художник РФ, действительный член РАХ, заведующий кафедрой композиции Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, профессор Иван ГЛАЗУНОВ – гость «CВ».

– Ополченцы Минина и Пожарского, а также москвичи-ополченцы 1812 года чертили девиз «За Святую Русь!» на своих знаменах. Дожил он и до наших дней: «Россия, Украина и Беларусь – это и есть Святая Русь!» – кто не знает это изречение патриарха Кирилла? Что означает это понятие для вас?

– Ну никак не географию – Святая Русь была сотни лет, временами существуя под спудом, в душах и сердцах людей, а если рассуждать протокольно, конечно, это XV–XVII века – время расцвета русской святости. Создание памятников архитектуры, на которые до сих пор все ездят смотреть, – Новгородский кремль, Московский Кремль, Ферапонтово, церковь Покрова на Нерли. Эти памятники и артефакты свидетельствуют о том, что когда-то Святая Русь существовала на огромной территории, и идеи ее распространяли, видимо, те особенные люди, которые уходили в дремучие леса, и от этих поначалу отшельников, а потом основателей скитов и монастырей, шел свет в народ. О Святой Руси, вольно или невольно, писали все русские писатели. И я не могу сказать, что она «была» и вот ее не стало, она и сейчас существует – в простых мирянах и в светочах духовной мысли, и, естественно, в святых старцах. И, можно сказать, принимает активное участие в социальной жизни. Святая Русь – всегда немного виртуальное государство, у него нет четких границ и правительственных органов, но черты его найдем и в православной монархии, и в творчестве русских иконописцев, и в артелях Палеха – все дело в ощущениях человека.

– Ваше творчество связано с образами Святой Руси, где вы находите их?

– На Русском Севере, часто езжу в Вологодскую и Архангельскую области. Здесь сохранились внешние атрибуты жизни допетровской Руси – эти серые избы, которых не увидишь в средней полосе, деревянные храмы, дремучий лес, лесная река с высокими берегами. Именно за этим уже лет 100 ездят туда художники, пытаясь поднять свой дух. Но все на глазах пустеет, люди заколачивают дома и уходят, и только вопрос времени – когда это кончится. После первой поездки на Север я стал собирать старинные русские костюмы: покупаю, меняю, получаю в дар. В коллекции в основном костюмы Вологодской и Архангельской областей. Есть экземпляры XVIII века.
Выставки костюмов мы провели в Венеции, Москве и в Вологде.

– Вас что-то удручает в наших временах? Или все хорошо?

– Мне нравится, что открыты границы, можно ездить и делать выставки в Венеции, храмы, слава Богу, не взрывают и колокола не сбрасывают. Но уходит все то, что я люблю, – Россия Русского Севера, даже не знаю, сколько ей жить осталось. Мне тоскливо, что это мало кого волнует, массовое сознание тянется к развлечениям, простого человека можно удивить Диснейлендом, а к своей истории он равнодушен. Мои дочки, участницы ансамбля «Веретенце», как-то на гастролях, в День города, вышли на сцену в старинных костюмах, и зал, где было много молодежи, стал попросту ржать, им было смешно, что их ровесники так нарядились. Думаю, это зрители «Дома-2», та молодежь, которая стала жертвой цивилизации, много лет выжигающей духовное начало из людей. Дети живут в прямом смысле в кислотной среде, у них не развивается интерес к истории, к традициям своей страны, потому что учебника истории как такового нет.

– Какие задачи ставит перед собой академия?

– Мы возрождаем Императорскую академию художеств. Изучаем академический рисунок, и темы у нас свободные. Установки в советской Московской художественной школе, где я учился, были смешные, но там учили рисовать. А в Европе сейчас нигде не учат. И если во Франции и Италии захотят возродить школу реализма, им придется приглашать художников из России. А что касается иконописи, уже сейчас у нас богатейший выбор школ и художников, много частных иконописцев.

– Чему вас учили родители, в частности отец Илья Сергеевич Глазунов, на уроках в академии и дома?

– Главное, чему он научил меня, – это умению концентрироваться и за полчаса находить решение любой творческой задачи. Он называл это «встрясками» и устраивал их по субботам. Это была школа профессионализма, отец утверждал, что художник должен жить не только вдохновением, а, получив задание, уметь зажечь в себе способность к творчеству. И никогда ничего не откладывать на завтра. У отца всегда было много портретов, например, после первой выставки в Италии, где ему позировали знаменитые кинорежиссеры и актеры, и меня поражало, что человека он «схватывал» максимум за полчаса. И делал не просто набросок, а сразу портрет.

Помню, отец с мамой, когда работали над оформлением оперы «Сказание о невидимом граде Китеже» в Большом театре, привлекли к работе меня, и это тоже была школа. Также помню, как отец делал в мастерской «Мистерию XX века», я не все понимал, но мне уже хотелось взять в руки краски и что-то делать самому. Мама занималась русским костюмом и привила мне любовь к нему. У нее дома была пара кокошников и сарафан, и фактура этих вещей, когда я к ним прикасался, неосознанно завораживала. С мамой мы много ездили, были в Крыму, она Херсонес очень любила, интересовалась античным миром и передала мне все это.