"Первое время я плакал навзрыд": истории мужчин, чьих близких посадили по статье 328

Источник материала:

Ужесточение белорусского законодательства в отношении наркопотребителей началось четыре года назад, когда вышел декрет президента № 6. Была введена административная ответственность за нахождение в общественных местах в состоянии наркотического опьянения, а также были увеличены тюремные сроки за преступления, связанные с хранением и сбытом наркотиков.

LADY.TUT.BY поговорили с отцом, мужем и женихом, чьи близкие сейчас осуждены по статье 328 УК РБ, о долгих сроках, боли расставания и взаимной поддержке.

Справка: Статья 328. Незаконный оборот наркотических средств, психотропных веществ, их прекурсоров и аналогов.

Игорь Кравченок, сын осужден на 10 лет: «Если у сына и были планы на жизнь, сейчас на них — клеймо»

— Мой сын был мастером спорта по плаванию. А потом попал в плохую компанию, ушел из спорта, из института.

Когда его задержали, а это было чуть больше года назад, я поначалу подумал, что это… ну ерунда какая-то. Мол, пожурят и отпустят. Спортсмен, первый раз задерживается, да и при себе было два грамма какого-то наркотика. Думал: как только он приедет домой, я с ним конкретно так поговорю. Но после этого я его не увидел.

Как его задержали? Ему позвонил друг и попросил встретиться. Вместе пошли в лесопарк, и товарищ откопал там пакет расфасованного наркотика. Он угостил сына наркотиком и предложил стать закладчиком. Тот, с его слов, отказался.

Мой сын положил один пакетик в карман и пошел домой, а потом — к другу, играть в компьютер. А у этого друга отца задерживал наркоконтроль в это время. И так получилось, что мой сын оказался не в том месте не в тот момент.

Когда его арестовали, он сразу сказал, где взял наркотик. Милиция сразу же поехала туда, но никаких наркотиков там не оказалось. А после милиция взяла этого товарища, у которого — рюкзак, а в нем — фасовочные пакеты для наркотиков.

Он, кстати, до сих пор на свободе. Я считаю, что тот приятель работал под прикрытием.

Сыну дали 10 лет тюрьмы, инкриминировали третью часть — сбыт. Хотя не было доказано, что он хотел их продать кому-нибудь, обвинение сформулировано именно как «умысел сбыта». Обвинение вообще просило 12 лет дать, а когда огласили приговор, судья сказала мне: «Радуйтесь».

Мой сын поначалу даже от адвоката отказался, потому что ему следователи говорили, что будет условный срок. Главное, чтобы он говорил. Ну так и наговорил себе на третью часть.

Я его не оправдываю. Я считаю, он виновен за то, что вообще этот пакетик взял. Но давать безголовым малолеткам такие сроки?..

У меня большое чувство разочарования. Вот раньше я гордился, что я из Беларуси, говорил всем, какая это прекрасная страна. И сына воспитывал в патриотическом духе. Но сейчас понимаю, если я заикнусь, мол, «люби свою родину», он ответит: «Папа, а за что? За 10 лет, которые я в тюрьме?». Сын уже сказал, что как выйдет — уедет из страны. «Раз я не нужен своему государству, то свалю». Так и сказал.

Если у него и были планы, то сейчас на них стоит клеймо…

По этой статье сидят дети из благополучных семей. Когда я приехал на свидание в первый раз, у меня было ощущение, что сын в детском лагере: вокруг одни дети. Только сроки у них недетские.

Мне разрешены три коротких свидания и два длинных в год. Короткое проходит, как в кино: вы говорите по трубкам через стекло. Говорим обычно о воле, о том, как дела у знакомых.

Во время длинного свидания вас заселяют в помещение, похожее на общежитие. У вас есть отдельная комната, вы живете с заключенным и даже готовите еду вместе с ним. Мы возим ему передачи, стараемся передавать колбасу, сало, печенье. Но без особых изысков… Даже на Новый год ничего особенного не смогли подарить — это же тюрьма. Правда, ему приятно просто увидеть родителей, пообщаться. Он говорит, что это лучший подарок.

Сын уже сейчас понимает, что не с теми общался. Но что теперь сделать… Если бы его на тот момент отпустили, я уверен, он никогда бы не притронулся к этой наркоте. А сейчас отсидит 10 лет — и выйдет озлобленным человеком.

Он был ребенком, а теперь должен стать мужчиной. И он уже изменился, трезво смотрит на вещи. Я понимаю, что мой ребенок очень сильно повзрослел.

Поначалу ему тяжело было привыкнуть к тюремным понятиям. Там нет друзей, а доброта приравнивается к слабости. Если сделал доброе дело, значит, ты низшая каста.

Сын говорит, что в камерах много людей. Приходится вставать в 5 часов, чтобы успеть помыться. Сейчас учится шить, потом будет работать на промзоне. Много читает и рисует. Даже прислал открытку, которую сам нарисовал.

Моя жизнь кардинально изменилась. Злюсь, что не могу ничего сделать. Понимаю, что все это несправедливо, но помочь не можешь, и хочется кричать от этого.

Мне трудно вспоминать о прошлой зиме, когда шел процесс над сыном. Я просыпался по ночам. Когда шел на суд, чувствовал абсолютное безразличие к жизни. Я уже был готов вместо него сесть. Даже когда в суд приехали, хотелось его спрятать в карман и убежать. Но время лечит, как говорят. У меня есть еще один ребенок, ради него и живу. Все равно ни дня не проходит, чтобы я не думал о старшем сыне и о том, как можно было все изменить.

Комментарий Михаила Пастухова, заслуженного юриста Республики Беларусь:

— Часть 3 статьи 328 УК устанавливает ответственность за действия, предусмотренные частью второй этой статьи (то есть незаконный сбыт наркотиков или действия с целью их сбыта), но она утяжелена дополнительными признаками (например, совершение группой лиц, лицом, ранее судимым за преступления, связанные с наркотиками, в крупном размере, в отношении особо опасного наркотического вещества).

И по части 2, и по части 3 необходимо доказать либо факт сбыта, либо цель сбыта. На практике этого добиваются через признание обвиняемого, через показания свидетелей или других обвиняемых (соучастников). Об умысле могут свидетельствовать предыдущие действия обвиняемого (например, и раньше передавал кому-то наркотики или смеси).

В значительной степени процессу доказывания способствует институт «досудебного соглашения обвиняемого со следствием», введенный в Уголовно-процессуальный кодекс с января 2016 года.

Если обвиняемый соглашается сотрудничать со следствием, то ему обещают «полегку» на половину срока, а то и полное освобождение от ответственности — в частности, путем перевода в статус свидетеля. Но ему надо признать свою вину и выдать всех известных соучастников. Нечто похожее мы имеем в данном случае.

Александр, жена осуждена на 2 года: «Даже если бы ей дали 8 лет, я бы боролся за нее и ждал»

— Моя жена связалась с неправильной компанией. Она начала употреблять наркотики, и как только я об этом узнал, сразу записал ее в клинику. Спустя некоторое время ее «приняла» милиция, и ей дали условный срок, «домашнюю химию».

А буквально через несколько месяцев после его окончания ей позвонил малознакомый человек, предложил съездить на «закладку». Позже выяснилось, что человек, с которым они поехали, уже был под следствием. И сразу же последовал арест на 15 суток за нарушение общественного порядка. А после этого ей вынесли приговор по статье 328 части третьей.

Их очень жестко задерживали. Жена говорила, что ее сильно избивали. Больше я ничего не знаю.

Благодаря адвокатам удалось доказать, что моя жена ничего не сбывала. Ни на какой счет деньги она не перечисляла, да и в руки никому ничего не давала. Благодаря этому удалось переквалифицировать статью на первую часть.

Вам не передать, что я почувствовал, когда узнал, что ее задержали. Я уехал на работу в шесть вечера, приехал с работы ночью — и узнаю от родителей жены, что она в милиции. Я был в шоке, раздавлен. Я категорически против наркотиков и не думал никогда, что это когда-либо меня коснется. А оказалось, что это касалось меня напрямую. Это был удар под дых.

А познакомились мы с женой в интернете, начали переписываться, месяц-два. Потом мы встретились и поняли, что должны общаться более близко. Поженились в 2010 году, и меня вообще не смутило, что у нее уже был ребенок. А потом у нас родилась наша дочка.

Детям о случившемся не говорю. Зачем? Маленькие еще, я не хочу их травмировать. Рассказываю, что мама уехала. Два года не такой и большой срок, да и скоро у нее комиссия на УДО. Может, она скоро вернется домой. И жена не хочет, чтобы дети знали, мы обсуждали это с ней. Дети читают письма от нее, пишут ей.

Я ее жду, и когда она вернется, мы будем вместе, надеюсь, еще долго и счастливо. Даже если бы ей дали 8 лет, я бы боролся за нее и ждал. Она заблудилась просто… И срывы у нее были из-за меня. Я не уделял ей внимания из-за работы.

Мне очень помогают пережить разлуку дети. С сыном уроки делаю, дочку из садика забираю. Они постоянно рядом, и это меня очень подбадривает.

Ее родители тоже поддерживают меня, мы постоянно переписываемся.

Я уже свыкся, что жены нет рядом. За те 7 месяцев, что она находится в колонии, мы были только один раз на длительном свидании. Разговаривали обо всем: про то, как там друзья, родители, как работа ее. У них женская колония — и очень хорошая, там даже есть детский садик и дом матери. Условия замечательные, питание нормальное. Жена даже набрала 7 килограммов, а уезжала очень худая.

Но все равно непросто: ни одного знакомого лица, вдали от дома и детей.

Работает жена на «утюжке» — выглаживает, чтобы складочек не было. Ей платят, но очень небольшие деньги. В колонии есть магазин, я высылаю ей денежный перевод, и она может два раза в месяц туда сходить, купить что нужно: кофе, чай, конфеты, предметы женской гигиены. Но там все стоит в полтора-два раза дороже, чем на воле. Я отправляю ей по 50−100 рублей в месяц, и она не может уложиться. Отправляли ей зимние сапоги, не пропустили — неустановленная подошва. А те, которые подходят в магазине местном, стоят 200 рублей. Пришлось отсылать.

Я замечаю, как она поменялась. Пересмотрела все: и круг общения, и отношение к моей работе. Жалеет, что не уделяла детям должного внимания. Там очень много времени на «подумать».

Жена уже написала в несколько компаний письма с просьбой взять ее на работу. Одна уже ответила: ей направили гарантийное письмо, что возьмут ее на работу после освобождения. Мы и совместный отдых на море запланировали.

Ей нечего там делать, я так считаю. И она это знает.

Комментарий Михаила Пастухова:

— Это довольно редкая ситуация, когда удается добиться переквалификации обвинения с более строгой части на менее строгую. В этом случае следователи учли все обстоятельства произошедшего — благодаря этому и удалось переквалифицировать статью.

Вадим (имя изменено), невеста осуждена на 9 лет

— Моя девушка развивала свой бизнес: устраивала корпоративные мероприятия и городские квесты. В тот день она вместе со своим партнером прорабатывала квест, ездила по городу — и прямо в это время появились сотрудники милиции.

Ее компаньон начал убегать и выбрасывать пакетики с наркотиками. Моя девушка говорит, что просто стояла и не понимала, что происходит. Позже действия ее партнера приписали и ей. После их задержания сотрудники приехали с обыском в нашу квартиру, где нашли 0,7 грамма амфетамина.

Судебное разбирательство длились около пяти месяцев, в итоге мою девушку осудили на девять лет за распространение так называемых закладок. Компаньону дали 10 лет.

Несмотря на то, что не была доказана связь между тем, что нашли в нашей квартире, и действиями ее компаньона, их посадили по одной статье: распространение группой лиц.

Для меня все это было очень большим шоком. Я не верю и никогда не поверю в то, что моя девочка могла иметь какое-то отношение к закладкам. Я уверен, что ее дело будет пересмотрено.

Она получила два высших образования, у нее был красный диплом. Училась на журфаке, у нее всегда была активная жизненная позиция. Это человек с добрейшей душой. Всегда всем старалась помочь, никогда никого не обманывала.

Мы часто ходили в походы, нам нравится единение с природой — костры, палатки. Бывало, что вечерами мы лежали рядом и она мне читала свой любимый роман — «Мастер и Маргарита».

Мы очень похожи: смотрим на мир одинаково, у нас одни и те же интересы. Мы никогда не ругались, и все удивлялись — как у нас так получается. Я уверен, что мы будем вместе до конца, осталось только пережить этот сложный период.

Даже если нас разорвали, то только физически. Духовно мы все равно вместе. Я надеюсь что связь, которая есть между нами, станет крепче.

Первое время я плакал навзрыд. Сейчас живу надеждами, что ее скоро выпустят, что она окажется рядом. Думаю о ней целыми днями.

К сожалению, пока что основной способ нашей коммуникации — это письма. Так как мы официально не женаты, мы считаемся друг другу никем. Поэтому свидания нам не разрешены.

Но я хочу быть с ней, поэтому сейчас мы собираем документы, чтобы пожениться. Мы практически не виделись за тот год, что ее задержали. Я ни разу ее не слышал: звонки нам тоже запрещены. У нас нет другого выхода — будем расписываться в колонии. Я хочу быть с ней при любой возможности, чего бы мне это ни стоило.

За те полтора месяца, что прошли после ее перевода из СИЗО в колонию, я не получил от нее ни одного письма. Она работает с утра до вечера и шесть дней в неделю. У нее физически нет времени мне написать.

Она пишет только своей маме короткие сообщения с просьбами и указаниями, и в них постоянно передает мне привет, извиняется, что не может написать.

Я буду ждать, ведь я понимаю, что у меня нет другой возможности. Никто меня в жизни так не понимал, так не поддерживал, не был так близок — за исключением кровных близких. Я хочу жить с этой девушкой, я хочу, чтобы она родила мне детей и у нас была настоящая семья.

Мне тяжело быть объективным в вопросе наркополитики в Беларуси, потому что меня это слишком сильно коснулось. Но мне кажется, молодежь закрывают на такие сроки, как будто люди бессмертные. Я не могу даже об этом говорить спокойно — меня трясет.

Комментарий Михаила Пастухова:

— В последние годы в Беларуси проводится жесткая политика по статье 328 УК. Совершение преступления группой лиц — один из признаков, отягощающих ответственность. Весьма вероятно, что против девушки свидетельствовал ее «компаньон» — поэтому и такой срок.

Редакция выражает благодарность движению «Матери 328» за помощь при подготовке материала.