Впечатленные концертом Brutto в выходные, попросили культуролога Максима Жбанкова проанализировать речи лидера группы Сергея Михалка, чтобы понять, какой смысл они несут.
Прежде чем начать анализировать
– Надо четко понимать, что Михалок живет в очень специфическом культурном пространстве. Во всем, что он делает, говорит и поет, есть несколько первоисточников. Во-первых, дворовое, полублатное детство. Во-вторых, студенческий театр миниатюр, спонтанная образованность позднесоветского ребенка. И в-третьих, нормальная стилистика андеграундного гона, т.е. такого свободного вербального вещания без особой заботы о красотах стиля и структурных изысках.
У него хаотичная культурная загрузка нормального советского подростка: «Мурзилка», «Веселые картинки», мультик «Ежик в тумане», советские сериалы вроде «17 мгновений весны», классический набор западной детской литературы. И она остается практически неизменной. Мы все, как говорится, родом из детства – он в этом детстве задержался и постоянно черпает оттуда энергию. В своих посланиях он изначально фрагментарен, не очень литературен с точки зрения «высокой» литературы, не изыскан, но эффективен. Михалок работает как уличный драчун, которому важна не техника боя, а дать противнику в глаз. Он работает в таком режиме, используя подручные ресурсы: советское детство, позднесоветская дворовая юность с гибридом анархических идей, блатной романтики и каких-то простых, незатейливых фольклорных штучек. Ну, и энергетика автора, безусловно.
Концерт Brutto в «Минск-Арене»
«Не время стоять на коленях
У древнего страха во власти,
Смотреть, как чертово племя
Рвет планету на части.
Армагеддон пророчат
Пигмеи с трусливых обочин.
Слышите? Пушки грохочут!
Я жив — значит, бой не окончен!»
Жбанков: У него тут всплывает «чертово племя рвет планету на части». Это вообще советский агитпроп: «Все те, кто честен, стань с нами вместе против огня войны» и тому подобное.
«Армагеддон пророчат пигмеи с трусливых обочин». Почему трусливых? Да какая разница. Главное, что попадает в размер. Но Армагеддон – это же совсем другая культурная традиция. Каким образом африканские карлики могут действовать в режиме христианской теологии, для Михалка не важно.
У него вообще культурный опыт – как конструктор «Лего». Что куда ляжет – так оно и будет. Главное – гон, смысл которого не в содержательном послании. Речевки на концерте помогают соединить вместе несколько песен и удержать зрителя на нужной волне. Это не вводная к песням, не изложение их содержания, а эмоциональный выброс с активным агитсловарем.
У него словарь на самом деле достаточно банальный. «Пушки грохочут. Я жив – значит, бой не окончен». Ну что это такое? Даже не поэзия, а уровень агитационного призыва на митинг. Призывы всегда упрощены и нацелены не на разум, а на чувства. И вот здесь возникает эффект шоумена с претензией. Сохраняя внимание аудитории, он поддерживает собственный геройский образ.
На концерте никто ведь не думает над этой речью. Это мы с вами сейчас сидим и читаем ее. А там проще: «Армагеддон пророчат» – и все начинают вибрировать. Едем дальше, врубаем музыку!
Концерт Brutto в «Минск-Арене»
«Я вижу, спускается с неба
Орел, приносящий радость.
Нам мало зрелищ и хлеба.
В сердце мечта ворвалась.
Хотим воспарить над Землею
В крылатых сандалях Персея
И звезды хватать рукою
В созвездии Водолея».
Жбанков: «Я вижу, спускается с неба орел, приносящий радость» – это о чем вообще? Какую радость? «Нам мало зрелищ и хлеба. В сердце мечта ворвалась. Хотим воспарить над Землею» – графоманские вирши. Тут после каждой строчки можно ставить знак вопроса. В отличие от, например, Гребенщикова, у которого после каждой строчки можно поставить гиперссылку.
«Хотим воспарить над Землею в крылатых сандалях Персея» – кто? «И звезды хватать рукою в созвездии Водолея» – почему именно Водолея? Абсолютно необязательный поток образов.
Песня «Рокi» ведь совсем о другом. А здесь какие-то Водолеи, Персеи, орлы. Они никак не связаны ни с песней, ни друг с другом. Это такая прикладная античная мифология. Орел сразу ассоциируется с тем орлом, который клевал печень Прометея. Но вряд ли о нем речь. Была в нашем детстве сказка «Книга тысячи и одной ночи». Там Синдбад-мореход совершал подвиг, похищая яйцо у огромного орла, птицы Рух. Может, это как-то сработало в стихотворении.
Михалок: «Сегодня все запутались, где же найти эту ось координат, по которой следить за своей моралью, следить за своими принципами, и с чем связывать свои сердечные порывы и душевные привязанности. Я нашел в мире всего лишь одну книгу, которая пишет об одном, – это букварь. В этой книге написано о том, что нужно любить маму, нужно не нападать первым, нужно чтить старших, нужно не обижать младших.
В общем, мне кажется, именно это универсальная Библия, на каком бы языке она ни была написана: на венесуэльском, белорусском, японском, китайском. Там всегда все об одном. Кто что-то не врубается, вместо того чтобы читать сложные философские трактаты, прежде чем слушать всяких образованных б**дей, наделенных государственными чинами, перечитайте заново букварь».
Жбанков: В этом случае, мне кажется, озвучиваются достаточно банальные вещи, которые можно найти еще в Священном писании: «Блаженны нищие духом…» и т.п. То есть саму идею наивности и простоты как максимальной приближенности к высшим смыслам можно встретить в разных культурах. В этом плане она универсальна.
Срабатывает на публику эффект неожиданного сопоставления. Сначала озвучен пафос поиска высших смыслов, потом говорится о том, что есть одна главная книжка на всех, а затем оказывается, что это букварь. Прописные истины. Наивные формулировки, отсылающие к очевидному. И смысл в данном случае мог быть предельно простым, если бы не характерный для позднего «Ляписа» времен героических антипутинских речевок контекст. По сути, речь тут идет о недоверии к политикам. Именно это недоверие к политикам оказывается высшей доблестью тех, кто привержен простым настоящим ценностям.
Опять же срабатывает момент презентации себя как парадоксального пророка, почти даосского мудреца, который отрицает очевидные авторитеты, призывает существовать вопреки официальным суждениям и обращаться к простоте как единственно возможной форме адекватного переживания.
Концерт «Ляписа Трубецкого» «Клоуна нет!» в Киеве
«Посейдон коралловым трезубцем
Раскалывает айсберги, как рафинад,
Многие считают меня безумцем,
Шухер, граждане! На сцене психопат!
Да, я чокнутый ковбой с Парнаса,
Семпер виренс* – диагноз мой,
Я заарканил гордого Пегаса,
И мы несемся над огненной землей!»
(* Semper virens – «вечная юность».)
Жбанков: У него здесь рифмовка разнородного словаря и лексики. «Посейдон коралловым трезубцем» – это классицизм. «Раскалывает айсберги, как рафинад» – сродни Маяковскому, такой брутальный футурист. «Многие считают меня безумцем» – почти Игорь Северянин. «Шухер, граждане! На сцене психопат!» – это архивный уголовно-ментовский лексикон, Глеб Жеглов и Володя Шарапов.
«Да, я чокнутый ковбой с Парнаса» – какой-то бешеный микс. Ковбой с Парнаса! Представьте себе Клинта Иствуда рядом с Зевсом. Смешно, глупо и странно. Но цепляет.
«Семпер виренс – диагноз мой» – игра в ученость. Михалок сознательно шифрует, усложняет, обращаясь к аудитории, которая не обязана знать латыни. Возникает эффект тарабарщины, которая звучит величественно, монументально. Претензия на значимость, которую создает вот эта непонятность.
«Я заарканил гордого Пегаса, и мы несемся над огненной землей!» Пафосное самолюбование, которое строится на отсылке к базовым мифологическим образам. Сам себя превращает в мифологического героя. Дворовой парнишка с большими амбициями, который вышел в люди, –так это понимать? Как любой гон, это еще и самореклама. Для шоумена умение регулярно и стабильно себя рекламировать в желаемом ключе – очень значимый момент успеха.
«Ляпис 98» в Гродно
Михалок: «Мы вместе с вами преодолели предстартовое волнение. Я вижу, что уходит дрожь в коленях. И, несмотря на эти огромные масштабы и расстояние, которые отделяют нас от вас, надеемся, сегодня состоится настоящий фулл-контакт, настоящее метафизическое и эстрадное соитие.
Уж не знаю, по каким причинам так хотят отделить достопочтенную публику от оркестра “Ляпис-98”, который исполняет чистый, как малясный самогон, прошедший проверку годами радикальный, бескомпромиссный, остросоциальный шансон.
У всех участников нашего ансамбля имеются трудовые книги. Санэпидемстанция дала “добро” на выступление на этой прекрасной культурологической Голгофе. Мы сдали все прививки, все мазки у нас в порядке. Поэтому, если кто-либо боится того, что мы можем служить источником какой-либо заразы, смею вас заверить: ничего подобного у нас в мыслях и нету».
Жбанков: Фулл-контакт, насколько я знаю, – это термин из боевых искусств, когда по ходу тренировки все действия выполняются в полную силу. И тут же – «метафизическое и эстрадное соитие». И как это понимать? Да никак. Человека прет, он хочет фразу «Мы вместе!» сказать длиннее и красивее. Смысловой овердоз и ловкая увязка несовместимых вещей.
«Достопочтенная публика» – это вообще Карабас Барабас из «Буратино» Толстого. «Радикальный, бескомпромиссный, остросоциальный шансон…» Вот это и есть то, что я называю гоном. Можно бесконечно лепить подряд эти прилагательные, которые ничего не прибавляют к пониманию сути. Остросоциальный шансон – это что? Весь этот вербальный гон – подводка к ключевому слову «шансон». Но не такой, как у Михаила Круга или Виктора Калины. Он у нас правильный, бескомпромиссный, остросоциальный. С одной стороны, мы гоняем «шнягу», а с другой – она у нас качественная.
«Трудовые книги» – отсылка к квазисоветской бюрократической реальности. Это ирония, знак игры по правилам. Эстрада – легкий жанр, разрешенная музыка, и Михалок тут как бы говорит: мы мирные ребята, у нас и трудовые книжки есть.
«Прекрасная культурологическая Голгофа» – полный бред, конфликт смыслов. Голгофа – место распятия Христа. Культурология – наука о культуре. Значит, культурологический – научный, системный, последовательно использующий культурологический словарь. Таким может быть исследование, доклад, выступление. Но не концерт. «Культурологическая Голгофа» – все равно как сказать, например, «политический самогон».
Это очередной момент жертвенной автогероизации. «Прекрасная» – небольшой комплимент публике: тут у нас все классно. «Культурологический» – значит, у нас тут все по-умному, грамотно. «Голгофа» – место жертвоприношения Бога. А я в центре. Как одновременно и ваша жертва, и ваш Бог.
В сумме это высказывание – мозаичная театрализация очень простого сообщения: «Мы с вами. Нам все нравится. Будем отжигать». Но хочется удержать публику, уболтать с помощью чудного спича. Где, с одной стороны, Пегасы и Голгофы, а с другой – «мазки» и «трудовые книжки». Все это сходится в вербальном пого. В режиме словесного трюка или гитарного соло.
Послесловие: почему мы любим Михалка
– Михалок умеет самые серьезные вещи вроде гражданской войны и социального несогласия превращать в веселые картинки, речевки и кричалки. Очень непростые, глубокие сдвиги коллективных настроений он использует как повод для стриминга произвольного набора инфантильных образов. Можно сказать, что Михалок занят упрощением хаоса, превращая его в пригодный для массового потребления поп-продукт.
В своей хаотичной эмоциональной речи Михалок никогда не теряет контроля над собой и над аудиторией. Это яркий пример эффективной публичной коммуникации – когда направляемое ассоциативным мышлением косноязычие, достаточно беспорядочное жонглирование образами оказывается тем, что нужно этой публике.
В свое время с низовой эстетикой наивного мировосприятия играли разные группы – от «Леприконсов» до «Разбітага сэрца пацана». Но по-настоящему стадионной звездой стал только Михалок. И это уже показатель его креативного мышления, его способности менять маски вслед конъюнктуре и продавать себя, все того же, очередному поколению публики. Это талант. Кроме него, пожалуй, более-менее успешно этим занимается только Лявон Вольский.
В этом плане Михалок уникален. Он – одна из немногих по-настоящему масштабных личностей на нашей сцене. И это, пожалуй, самое главное.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности