«Как он это в советское время сделал, я не знаю!»

Я учился в обычной математической школе во Львове, в последние два года предмет учили максимально углубленно. Это ужас что было. Математика — каждый день по четыре часа. Уроки у нас вёл заслуженный учитель Украины по фамилии Орач. Очень своеобразный преподаватель, таких я просто не встречал больше.

Парта — на одного ученика. На каждой парте — пульт с кнопками. На учительском столе что-то вроде диспетчерской: большой пульт с лампочками. Как он это в советское время сделал, я не знаю. Но подобного я больше нигде не видел. Он объяснял урок. Потом доска разъезжалась, появлялся экран. На экран проецировались задачи. Учитель писал их на ватмане, фотографировал, а потом делал слайды и показывал их как диафильмы. К каждой задаче давались варианты ответов. Их было много: угадать можно, но мы всё хотели сами решить. Это как соревнование было, всё старались сделать быстро и правильно.

Время заканчивалось, доска съезжалась, мы нажимали кнопки с вариантами ответов. У учителя на столе загорались лампочки. Правильно решил — зелёный цвет, неправильно — красный. Он выбирал того, кто неправильно решил, говорил: «Объясни, как решал». Ну и начинает ученик бэкать, мэкать. Потом к доске выходил тот, у кого зелёная лампочка, исправлял ошибку, объяснял, как правильно.

Программирование у нас было с 10 класса. В 1968 году ходили во Львовский университет в вычислительный центр. Там стояла машина лампового типа Урал-4. Ужасная, огромная такая, и быстродействие заставляло желать лучшего.

Но я всё хотел в архитектурный поступать. Уже собрался, а отец мне говорит: «И что ты будешь делать? Плакаты красные рисовать и афиши в кино?». Чтобы добиться чего-то художнику в то время, надо было властям продаться. А я ж не такой был.

Оставил рисование для души. Долгие годы потом ещё рисовал. Многие мои картины у друзей дома висят. Я знаю, куда картину повесить надо, чтобы она хорошо смотрелась. Очень многое зависит от того, как свет падает. В одной комнате будет красиво, а в другой — совсем ерунда. Этому много лет учился, это знать надо.

Теперь меня комп поглотил. На планшете рисую. Это проще, чем с красками мучиться: разводишь их, завоняешь всю квартиру. И фотошопом увлекаюсь. В фотошопе вообще хорошо. Можно любую мысль выразить.

«Мы экономили каждый байт»

Отец у меня — математик. Преподавал в университете, и со мной постоянно занимался. Говорит: «С математикой не пропадёшь». Да и получалось у меня хорошо, интересно же было. Я люблю за интересом идти. Когда кто-то не может, а я могу сделать. Включаешь мозги, ищешь варианты — и находишь один из лучших методов.

Поступил я в институт во Львове на математический факультет. На вычислителя — совсем новую специальность. Программирование тогда только начиналось. Учился программировать на ламповых машинах Урал-4. Потом появилась машина транзисторного типа Урал-14. Это были машины без экрана, панель — в виде лампочек, на основе двоичной системы работала. Потом отца по работе перевели в Минск, и я перешёл в БГУ на факультет прикладной математики.

Там мы учились программировать на Минск-2, Минск-22. Потом появился компьютер с экраном ЕС-1840. Производили эти машины в СССР, но идею содрали у американцев. Сделаны они были на базе компьютеров IBM: наши «снимали» микросхемы слой за слоем, делали аналоги. А потом уже так сделать не получалось, и советские машины стали сильно отставать.

После института 9 лет работал на оборонную промышленность. Затем ушёл в Институт прикладных физических проблем (имени А.Н. Севченко, БГУ — примечание редакции), был там старшим научным сотрудником в отделе гидроакустики. Выполняли разные заказы. Например, делали газовые счётчики для строящегося метро: с 1984 по 2000 годы проводили виброзащитные мероприятия и прогнозировали воздействие вибраций и шума на окружающую среду.

В научной работе программирование — просто инструмент такой. Самое главное и сложное — понять физику процесса, технологию. Работать можно только в команде с физиками и технологами, которые суть процесса расскажут. Если я не понимал до конца то, что люди говорили, — ходил в библиотеку, читал.  Можно ничего не знать, но если есть желание разобраться — разберёшься. Дойдёшь до сути и сразу: «Ага. Это приводит к дифференциальным уравнениям второго рода, эллиптического типа, лучше всего считать методом Бауэра». А потом запускаешь Matlab, Mathcad — и начинается чистая математика.

Теперь всё быстрее, проще. Но в основе всего, что сделано сейчас — заслуги предыдущих поколений. Тот же Matlab появился на основе первого языка программирования Фортран.

Машины в конце 80-х были медленными, неудобными. У меня была матрица: 400 уравнений, 400 неизвестных. Она считалась на большой машине ЕС-1845 18 часов. Сейчас эти 400 уравнений посчитать — минут пять. А двукратный интеграл считался восемь часов на машине с тактовой частотой 4 МГц. Я запускал вечером, а утром просыпался — результат готов.

Писать программы надо было, используя минимальное количество символов. Мы экономили каждый байт. Сначала работали на машинах, где максимальное количество 37-разрядных команд — 4096. В 80-е на программе, которая весила 36 килобайт, я написал три кандидатские и одну докторскую. Теперь иконки на рабочем столе весят больше.

Компьютеры IBM уже были, но они были очень дорогие. И студенты учились на отечественных. И выпускались специалисты позавчерашнего дня. Надо было учиться уже по ходу, если хотел стать хоть каким специалистом.

Техника — это просто техника. Я в прошлом году сильно устал, и сделал одну опечатку: «с» русскую поставил вместо английской. Потом несколько недель потратил на поиски ошибки. С тех пор только с ясной головой за работу сажусь. Ты должен заставить технику на себя работать, ничего она за людей не делает. Не знаю, как теперь, но раньше на первых курсах университета нельзя было применять математические пакеты. Потому что если ты не прощупал, что такое интеграл, что толку? Будешь тупо использовать программы, не понимая сути.

Ко всему надо подходить основательно. Тогда не будет ошибок, не будут спутники в океаны падать.

На этот раз накинулось много их, и стали меня месить

90-е — это очень интересное время было! Какое там страшно? Ничего меня не пугало. Наоборот, я видел живой организм: можно что-то делать, двигаться.

Мы ещё в 1974 году пытались с друзьями сирень в гараже выращивать, чтобы потом продавать в праздники. А это же было преступление в эпоху застоя: частное предпринимательство — незаконное обогащение! Но у нас хорошо пошло. Потом нашли дом в деревне: идеальное место, на отшибе, никто не видит, условия для роста сирени хорошие. И там уже по полной программе этим делом занялись. Сидели в библиотеках, читали о новых методах тепличного хозяйства. А потом хозяин дома решил сбежать из СССР в Турцию. Прошёл пост и довольный идёт себе в открытую. Оказалось, что это липовый пост, а настоящая граница проходила в двух километрах. Его и взяли. Чтобы в тюрьму не сесть, его родители в психиатрическую больницу пристроили. А наша эпопея с большим масштабом сирени закончилась.

А в 90-е — делай, что хочешь. Я продолжал работать в Институте прикладных физических проблем. У знакомой было пару ларьков на Комаровке. Как-то позвонила она мне: «Вовка, подвези товар». Наёмный водитель у нее ненадёжный был: то запьёт, то просто на работу не выйдет. У меня «жигуль» был, я подвёз. Ну и стал возить туда-сюда.

Когда деньги пошли, люди ленивые стали. Знакомая эта говорит: «Давай мы будем документами заниматься, а ты занимайся торговлей». Схема простая: поставщик работал на 2%, поставлял товар в оптовые киоски на Комаровке, те продавали мелкому опту и уже работали на 10%, а конечный киоск оставлял себе 25%. Основной товар: сигареты, пиво, шоколад. Вот это хорошо шло всегда.

Я подвозил товар, анализировал, где товара не хватает, что купить, что довезти, выручку забирал. Для меня всё это как игра была. Очень интересно, но как игра. Дочка мне помогала. Уже 11 класс заканчивала. Я мямля был,  продавщица воровать стала, я не мог ее «построить». А она придёт, со всеми разберётся — характер у неё что надо. Ну, кстати, этот характер ей и пригодился. Теперь занимается продажей автозапчастей.

Моя работа была хорошей поддержкой для семьи. Но и тратили мы неразумно. Могли только на еду 100 долларов отдать в месяц. Для сравнения, у кандидата наук зарплата была 30 долларов. Доярка в хорошем колхозе получала больше, чем мой отец — единственный в Беларуси дважды доктор наук.

Один раз по дороге домой решили с дочкой в автоматах поиграть. Наверное, я там деньгами светанул. И вели нас, похоже, оттуда. Когда мы в проход между домами зашли, на нас напали. Один — на дочь, второй — на меня. Тот, что на меня напал, — высокий был, обхватил сзади за шею, оторвал от земли и душить рукой стал. А у меня пневматический пистолет с собой был. Купил его недавно, мы по мишеням стреляли. Лежал удобно, в кармане. Я его вытянул и, не думая, выстрелил. Эти напугались, наверное. Дочь отпустили, она закричала, а я сознание потерял. А денег-то у нас с собой немного было. Забрали их, и все документы тоже забрали: и паспорт, и свидетельство о рождении, и много чего ещё.

А второй раз точно в этом месте уже на одного накинулись. Знали, наверное. А чему удивляться: внешность у меня заметная. Может, заметили, что возле ларьков хожу, деньги считаю. На этот раз накинулось много их, и стали меня месить. Я вскочил, пробовал сопротивляться, но они оглушили и оттоптались по мне по полной программе. Я всю выручку в машине оставил, с собой почти вообще денег не было. Но после этого пролежал в больнице 21 день. С тех пор говорю невнятно.

Жена сказала: «В третий раз тебя убьют». Может, так и было бы. Я и бросил предпринимательство.

«Я не зайчик-попрыгайчик. У меня было три места работы»

Самый кайф в работе — делать конфетку из ничего.

Однажды получили мы заказ на газовые счётчики. Счётчики сделали, а установку, которая бы их тестировала и проверяла, забыли. Прошляпили!  

Заказчик говорит: «Пришлите фотографии установки». Что делать? Караул у всех. Я взял фотоаппарат, нашёл точки, с которых фотография хорошо получится, сфотографировал то место, где она должна висеть, ну и дорисовал её в фотошопе. С полутенями, всё как положено. Не поленился, сходил в ателье распечатал. Тогда — в конце 90-х — к фотографии доверие было. Отправили заказчику по почте, те довольные остались. Вызывает меня директор, говорит: «Сядь. И рассказывай, что ты там нарисовал?». Я говорю: «Установку нарисовал». Директор мне: «Так её в жизнь надо превратить! Садись, клепай чертежи, пиши программы». Я AutoCAD не знал, нарисовал в Exсel. Программу за четыре дня написал. С тех пор меня гением на работе называли. Когда интернет появился, уже можно было опыт перенимать.

Кстати, есть в медленном интернете одно хорошее свойство — порносайты медленно грузятся. Пока загрузишь, уже ничего не надо.

Я не зайчик-попрыгайчик. У меня было три места работы: сначала девять лет на военную промышленность, потом — в Институте прикладных физических проблем, а 14 лет назад пришёл работать в холдинг POLYComp программистом.

Мне уже 52 года было, но меня сюда взяли без вопросов. С руководством этой компании мы частенько по работе сталкивались, они меня знали хорошо. Сначала я простой работой занимался. Было тут 20 машин, за ними надо было следить. Но теперь, когда разрослись, молодёжь этим занимается.

Я люблю более тонкие задачи. Теперь работаю как менеджер проектов, организовываю производственные процессы. Если наладить работу коллектива программистов, конструкторов ещё легко, но наладить работу цеха — проблема. Когда всё идёт на одном потоке, то просто. А когда заказы разные и их много, что делать, как отследить? Надо найти деталь, а где она сейчас? На каком этапе?

Система штрих-кодирования и позволяет это сделать. Сделал рабочий — отбился, положил на стеллаж — отбился. Программа сама щёлкает, и мы в реальном времени видим, на каком этапе производства каждая деталь из более чем 100 заказов.

Её внедрить трудно было. Ходил, убеждал. Написал программу, потом купил два сканера за свои деньги, показал. Тогда только меня послушали, когда их в работе увидели. Купили ещё шесть сканеров, за эти мне деньги вернули.

Мне нравится, когда получается, когда удаётся что-то такое внедрить, убедить людей. А если не получилось, то расстраиваюсь.

Вот больше 10 лет назад мы предлагали метрополитену идею с магнитными картами. Не так, как сейчас у них: количество поездок. А магнитные карты, на которых находятся реальные деньги. Суть проста: человек заходит в метро, с его магнитной карты считывается стоимость поездки до конечной станции. Но если он выходит через две остановки, часть стоимости, которую он не проехал, возвращается. И наземному транспорту предлагали. Это же логично, государство в период инфляций не тратило бы деньги на перепечатку талончиков, и люди бы не переплачивали. Метод здравого смысла, как я называю эту идею. Пока она похоронена в инстанциях. 

Но в конце концов к этому надо прийти.

Неудачник — значит, лентяй

Если человек неудачник, значит, он лентяй. А всему можно научиться у Google, надо только не лениться. Читай себе, развивайся.

Не все хотят просто. Даже среди программистов разделение есть: одни — системные программисты, которые ставят задачи, ищут заказы. А вторые — кодировщики. У них другие задачи, они набирают сумасшедшие скорости, но просто набирают коды.

Профессия программиста всегда была престижной. И раньше, и теперь. И будет престижной. Технологии всегда будут, они помогают жить, объединяют нас, упрощают многое. Это и личной жизни касается. Вот раньше мы с братом раз в месяц созванивались, а теперь по вайберу каждый день можем разговаривать. Это же хорошо!

Новые технологии рождаются из новых идей. А новые идеи рождаются только в открытом обществе, где есть свобода. Очень трудно создавать и реализовывать что-то из-под палки. Вот все ругают США, а ведь весь мир их технологиями пользуется. Потому что свобода там у людей есть.

Заглядывать в далекое будущее не буду.  Кто мог предсказать в 1900 году, что можно два куска металла соединить — и целого города нет. Вот и думайте.

Всё от людей зависит. От того, как они их использовать эти технологии будут.  

Текст: Лариса Малахова

Фото:  Виктория Герасимова