Сакральные номера. Священника наказали за фото машины патриарха

Источник материала:

Во вторник в Минске митрополит Белорусской православной церкви Московского патриархата Павел официально запретил служение священнику Свято-Михайловского православного прихода в Минске Александру Шрамко – «за систематические публикации в СМИ сообщений, которые порочат Православную Церковь и сеют в сердцах людей вражду и ненависть».

Причиной стали публикации Александра Шрамко в Фейсбуке, в которых он опубликовал фотографии охранников патриарха Московского Кирилла, посмеялся над номером предоставленного ему белорусскими властями «Мерседеса» и упрекнул главу РПЦ за отказ вступить в «живой контакт» с верующими, которые многие часы ждали появления главы РПЦ в центре города.

Кирилл отправился в Беларусь для участия в заседании Священного синода РПЦ, который в понедельник вечером принял решение о разрыве евхаристического общения с Константинопольским патриархатом из-за предоставления им автокефалии Украинской православной церкви. Сразу после прилета патриарх должен был возглавить торжественное богослужение в Свято-Духовом кафедральном соборе Минска. Александр Шрамко обратил внимание на большое количество охраны Кирилла и на тот факт, что патриарх подъехал прямо к входу в собор на черном «Мерседесе» с «красивыми» номерами «0002 MI».

– Вот тебя ждут не один час на улице. Тебя. Ждут. Еще. Не так много, как в былые годы. Но все же кто-то приходит. Кому-то ты интересен. Даже если не пускают в собор, куда вход только по пропускам. Они пришли и будут весь вечер стоять на улице, довольствуясь трансляцией на экран. Как будто они и так не могут насмотреться подобного на каком-нибудь «Союзе» (спутниковый «православный телеканал» – Прим. РС). Почему не дать им минимальный живой контакт? Почему нужно подкатывать на машине к самым вратам собора и выйдя из нее, даже не обернуться? Неужели так трудно выйти хотя бы за 100 или 50 метров и пройти несколько десятков шагов, приветствуя и благословляя народ? Сказать несколько теплых слов, кому-то пожать руки? Для патриарха народа нет, зато для охранников он есть – но только лишь источник потенциальной опасности. Может просто... демонстративное презрение? – написал священник на своей страничке.

На следующее утро, в воскресенье, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, Александр Шрамко пришел в церковном облачении на церемонию освящения Минского храма-памятника в честь Всех Святых и в память о героях, погибших за спасение Отечества от иноземных захватчиков. Его заранее пригласили для участия в этом мероприятии и в торжественном богослужении, которое после освящения храма должен был возглавить патриарх Кирилл. Однако уже в самом храме глава Белорусской православной церкви митрополит Павел запретил священнику участвовать в службе и сказал, что официальное решение об отстранении от служения будет выдано ему во вторник. Кроме этого, охранники патриарха Кирилла лично высказали Шрамко недовольство размещением в Фейсбуке их фотографий.

Во вторник, 16 октября, Александр Шрамко явился в Минское епархиальное управление, где ему действительно выдали документ об отстранении от служения за подписью митрополита Павла и с объяснением, за что именно он отстранен от служения.


Радио Свобода расспросило отца Александра о том, как он оценивает все произошедшее с ним за последние дни – включая решение Синода РПЦ о разрыве с Константинопольским патриархатом, которое фактически спасло его от того, чтобы в одночасье стать священником-раскольником.

– Что вы можете сказать о формулировке, с которой вас отстранили от служения?

– Указ этот содержит странные формулировки и довольно странно оформлен. У нас в церкви есть специальная четкая форма указов о запрещении в служении, кстати, принятая при патриархе Кирилле. Этот указ ей не соответствует, он написан вольно и странно. Если я что-то нарушил, то должно быть написано – что именно, со ссылками на каноны. Здесь этого нет. Кроме того, в указе написано: «за нарушение того-то и того-то освобождается от должности клирика религиозной общины «Приход храма Святого Архангела Михаила». Получается, что меня наказали тем, что освободили от должности – и только вторым пунктом написано «почисляется за штат», а в конце, как бы между прочим, добавлено «без права служения». Так что, строго говоря, запрета здесь нет. Что касается самой формулировки «за что» – это, конечно, риторика. Имеется в виду, что вызывал своими критическими постами негативное отношение к православной церкви. С таким же успехом можно сказать, что Синод, разорвав с Константинополем евхаристическое общение и сказав, что мирянам нельзя причащаться в храмах Константинопольского патриархата, посеял в сердцах людей вражду и ненависть.

– Для вас стало неожиданностью это решение Синода?

– Нет, не стало. Они же говорили, что если будут дальнейшие шаги [со стороны Константинопольского патриархата], то последует разрыв евхаристического общения. Ничего другого они не могли сделать, только если бы одумались как-то и решили все это «заболтать», сказали бы: «мы возмущены» или что-то такое. Они пошли по своему логическому пути, но фактически себя же загнали в угол. Правда, в этот угол они стали загонять себя еще раньше. Вчерашнее решение было обусловлено предыдущими, и ничего удивительного в нем нет.

– Будете ли вы пытаться как-то сохранять связь со своим приходом в течение того года, после которого решение об отстранении вас от служения может быть пересмотрено?

– Как? С мирянами буду, с теми, с которыми и раньше общался. А с приходом – не знаю. Что значит «с приходом»? Я теперь могу туда приходить только как мирянин. Может быть, на работу устроюсь, каким-нибудь сторожем.



– Как развивались события в воскресенье, когда вам впервые устно сказали о запрете на служение?

– В воскресенье я пошел по приглашению на освящение храма Всех Святых. Там я уже был в облачении. Беседовал с митрополитом, но в основном – с представителями охраны патриарха Кирилла, которые высказали недовольство тем, что я их фотографировал, что выставил в таком свете патриарха в окружении охраны и так далее. Потом уже митрополит меня подозвал и сказал: «Разоблачайтесь» (снимайте облачение. – Прим. РС). «Вы наделали дел, перед всем светом выставили патриарха, церковь, опозорили Беларусь, – как он сказал, – опозорили церковь». Именно из-за этого и ни из-за чего больше.

– Охранники Кирилла, с которыми вы общались, фотографии которых вы разместили в интернете, были белорусскими? Или они прилетели с Кириллом из Москвы?

– Там были охранники с двух сторон. Во-первых, постоянная охрана, предоставленная российским государством патриарху Кириллу. Им помогали наши сотрудники. Я беседовал с двумя парами людей: один был представитель московской стороны, другой – представитель белорусской.

– Охранники, с которыми вы беседовали, как-то конкретизировали свои претензии? Почему, собственно, нельзя их фотографировать?

– Они сказали: «Вы нас так выставили… Нас нельзя было фотографировать. Когда вы фотографируете, вы расстановку каких-то сил наших показываете». Короче говоря, какую-то тайну. Но больше всего удивило, что меня обвинили в том, что я сфотографировал машину, в которой подъехал патриарх. Говорят, что я не имел права ее фотографировать, а тем более – ее номера. В этих номерах что-то есть такое сакральное, чего люди не должны знать. Мне говорили: «Вы же знаете, что это значит!» Но я не понимаю, что они имеют в виду. Подъехала машина. На ней написано – «0002 МI». Я пошутил в Фейсбуке, что короткий номер, но второй. Написал, что первый – известно кто у нас, имея в виду, что у нас в стране... В Беларуси есть даже постановление, что никто не может носить звание президента – ни в Академии наук, ни в какой-нибудь компании. Слово «президент» забито только за одним человеком. Поэтому я и сказал, что есть только один «первый» номер. Они начали на меня давить: «Вы пишете, что первый номер известно за кем. Значит, вы знаете?!» Лукашенко ездит под номером 0001, поэтому я знал... Я просто визуально отреагировал, а получается, что я чуть ли не преступление совершил, что сфотографировал номер.



– Что это за люди в церковном облачении с наушниками в ушах на фотографиях в интернете? Многие пишут, что Кирилла сопровождают маскирующиеся сотрудники спецслужб.

– Эти люди как раз и не имеют отношения к охране. Это, скорее всего, координирующие богослужение. Все-таки архиерейская служба бывает сложная. И тогда это некрасиво смотрится, когда кто-то бегает, кого-то подзывают, поправляют. Поэтому сделали так, что они координируют это через такие вот штуки. Я думаю, что это параллельная структура. Это не охрана.


​– Это не первый визит патриарха Кирилла в Минск. Всегда ли они проходили с такой помпой и с таким количеством охраны?

– Я визуально наблюдал только один визит. Точно так же встречали патриарха, но он вдалеке где-то остановился, по-другому было совсем. Сейчас он подъехал прямо к дверям. В тот раз он остановился вдалеке, но его тоже от людей на достаточно большое расстояние отвели. Они не были так близко. Ну, и тоже как-то отчужденно это было. Патриарх где-то там вдалеке, а метров за 50–100 мы стояли, священники, миряне. В каком-то смысле в этот раз патриарх даже как-то ближе был. Нас потом даже пустили [внутрь собора], не всех, а по пригласительным билетам. И мы там даже без проблем, «по-домашнему» подошли к помазанию. В предыдущие годы они даже на это не сподоблялись. Все оставались где-то снаружи, а патриарх заходил в храм. Храм у нас маленький. Это проблема. Это бывший католический костел. В XIX веке он был передан Православной церкви. И он маловместительный. Когда там какие-то большие богослужения, в основном, служат снаружи. Люди стоят снаружи. Но вот мы сейчас смогли зайти и даже получить помазание. Так что не сказать, что так сильно этот визит чем-то отличался от предыдущих.

– Много ли времени провели на улице люди в ожидании Кирилла? Была ли у них возможность получить благословение или хотя бы просто увидеть патриарха?

– Они только увидели, как он выходил и пошел. Мне охранники потом говорили, что он обернулся и благословил, но как-то так это было, что я стоял в первом ряду и не заметил этого. А общее ощущение было такое, что мелькнуло что-то белое – и все. Детки прочитали стишки, как сейчас принято, и он зашел внутрь. А так, фактически, он с народом не общался. Почему я и писал потом в Фейсбуке: неужели так трудно просто выйти за пару десятков метров и хотя бы просто улыбнуться людям, пройтись, благословить, кому-то пожать ручку, деткам каким-нибудь? Чисто пиаровские такие вещи, банальные, всем приятные. Все понимают, что это пиар, но это приятно, когда на тебя обращают внимание, а не то что люди стоят, а потом – раз! – и все.



– В своем приходе в Минске вы часто проводите богослужения на белорусском языке. Может ли это быть одной из причин применения к вам каких-то санкций? Оказывалось ли на вас раньше какое-либо давление?

– Богослужение на белорусском языке совершается чисто по благословению и даже по указанию митрополита Павла. Это не то, чтобы какая-то там самодеятельность, как бывает у нас иногда. Это все совершенно в рамках сделано. Люди написали письмо митрополиту Павлу, что они бы хотели, чтобы было такое богослужение. И пришло указание на приход, что надо организовать раз в месяц, чтобы было. И все, надо слушаться. В принципе, это не вызвало какого-то сопротивления. Прихода отдельного белорусскоязычного у нас нет. Всегда главное богослужение не на белорусском языке. В основном, раньше при митрополите Филарете в Минске [на белорусском] служили только в Петропавловском соборе раз в неделю, в субботу. При митрополите Павле даже больше стало. Он даже немного вывел белорусский язык из гетто, я бы сказал.

– В своем посте вы сравнили патриарха Кирилла с папой римским. И сравнение это, как я понял, не в пользу Кирилла. Почему, если не считать того, что он подъехал на машине прямо ко входу в собор, не обернулся, не благословил?

– Многие действия папы римского у нас часто трактуют так: вот, он специально так пиарится, а на самом деле он не такой простой и так далее. Никто не призывает быть аскетом. Это же требует какого-то напряжения, требует, я бы даже сказал какого-то подвига, чтобы так сделать. Для этого нужны какие-то усилия, нужно что-то преодолеть. А такие вещи, которые делает папа римский... Почему это не сделать? Да, может быть, это для поднятия популярности. Но почему бы ее не поднять, тем более, если она поднимается не игрой на каких-то плохих чувствах, на каких-то темных движениях толпы, а строится на нежности, приветливости, благословении, каком-то близком контакте?



– К вопросу об аскезе. В России за картинки, которые высмеивают богатство патриарха Кирилла, заводят уголовные дела. Как вы относитесь к расследованиям финансовой деятельности Московской патриархии, к показному богатству некоторых ее служителей? Вас это оскорбляет?

– Я не могу говорить о том, чего не знаю. Я точно так же знаю эти слухи и знаю, что часто слухи преувеличены. У нас часто можно слышать, что все священники – это офицеры КГБ. Это же неправда. Может быть, кто-то и сотрудничает, но при этом он, конечно, никакой не офицер, а просто человек дает какую-то информацию – и то, может быть, не сейчас, а в советское время это было. Сейчас я уверен, что это единицы. Тем не менее, в народе так говорят, в некоторых СМИ. Такие стереотипы.

– И про Кирилла так говорят.

– Я могу только судить о том, что вижу. А внешне я вижу – да, чересчур, мне кажется... Когда-то Протестантская церковь, реформация шла под лозунгом «дешевой церкви». Она, правда, не такая дешевая сейчас, Протестантская. Там много средств тратится, которые мы не видим. Они тратят большие деньги на акустику, на аудиоаппаратуру, на телеаппаратуру, на что-то функциональное. А у нас очень много средневековой пышности. Католики всегда превосходили православие этой внешней пышностью. Такие церемонии были, облачения, поражающие воображение. Сейчас папа римский, особенно Франциск, явно показывает: нужно, чтобы было скромно. Сейчас это ценится – скромность, не величие какое-то, а скромность. Я знаю случаи, когда католики имеют огромный древний собор, а молятся где-нибудь в камерном помещении. Сейчас другой стиль жизни. Люди хотят камерности, и не нужно подавлять их каким-то величием, золотом. У нас время такое сейчас, когда визуальный ряд очень сильно насыщен. Глаз от этих всех впечатлений и так устал. А раньше, в Средние века, человек фактически жил в убогом положении, в тесноте, в грязи, в темноте. И тут он заходит – и видит все украшенное золотом и проникается величием Творца.

– Откуда эта тяга к показной роскоши в наши дни?

– Мы просто запаздываем. Православная церковь запаздывает. Наша культура вообще запаздывает по сравнению с западной. Мы как-то плетемся сзади и часто выдаем за достижение не то, что является достижением, но то, что не успели пройти этот путь. Мы не успели еще понять, что в церкви должен цениться не внешний блеск, красота, поражающие воображение иконы, золото. Может быть, на кого-то это и действует. Но в принципе, это бесперспективно. Должен быть путь к какой-то простоте и в облачении, и во внутреннем убранстве храма.

​– Как вы относитесь к решению Константинопольского патриархата предоставить автокефалию Украинской церкви?

– Во-первых, автокефалия еще не предоставлена. Я считаю, что действия Константинополя неправомерны. Там много всякого такого лукавого. Я лично их не принимаю. Я, конечно, понимаю, что надо решать вопрос. Плохо, что Московская патриархия все это дело положила в долгий ящик, как будто не замечая, что есть раскольники, – «это ваше дело, если хотите, отсекайтесь, вот и все». Конечно, решать этот вопрос как-то надо, но... странная апелляция к каким-то там документам 1686 года, которые трактуются по-разному. Тем более что де-факто Константинополь всегда признавал юрисдикцию Московского патриархата. Иногда вспыхивали такие моменты, в связи с обновленцами, например, но в принципе, принципиальных претензий не было. Всегда Константинополь стоял на том, что единственная каноническая церковь – это УПЦ МП во главе с Онуфрием. И вдруг, в течение одного года все поменялось. Уже Онуфрия не замечают, УПЦ МП не существует. Это же тоже неправильно. Одно дело – врачевать раскол, но вот так предоставлять автокефалию без учета мнения большой по величине структуры, как-то, мне кажется, некорректно. Это не то что неправильно, это бесперспективно. Я не говорю, что это плохо или хорошо. Но что это дает? Фактически в церкви все должно решаться путем каких-то компромиссов, потому что это же не государство, которое приняло закон, а завтра – хочешь, не хочешь, идешь в тюрьму. Тут все строится на свободных отношениях. Никто никого не может принудить куда-то войти, вступить.

​– Может ли решение о предоставлении автокефалии Украинской православной церкви Киевского патриархата каким-то образом затронуть Белорусскую православную церковь?

– Я даже не знаю, как это может ее затронуть. Может быть, какие-то определенные настроения в обществе, но только настроения. В структуре, я думаю, это мало что изменит.

– Будете ли вы как-то бороться за право служить?

– Я не знаю, как это – бороться? Как у нас можно бороться с системой? Что они решили, так и будет, наверное. Другой вопрос – смогу ли я это принять. У нас нет какого-то Апелляционного суда или чего-то такого. В Москве есть суд, можно подать апелляцию на решение. Подумать надо – принимаю я это или не принимаю, бороться или не бороться. Может быть, покаяние будет очередное или еще что-то. Может быть, какие-то условия возвращения к священству, которые я соглашусь или не соглашусь принять. Будем жить как-то. Ничего страшного.

​– Вы рассматриваете для себя возможность перехода в какую-то другую церковь?

– Нет, не рассматриваю. По убеждениям я сторонник неконфессионального христианства. Я не тяготею к тому, чтобы присоединиться к кому-то. Это не нужно. Верующие люди есть везде. Исторически сложилось, что я нахожусь в Православной церкви. Это церковь, как говорится, большинства. Тут тоже есть верующие люди, можно с ними контактировать. Я вам скажу честно, мне на днях один протестант написал: «В других конфессиях тебя бы тоже не терпели. Более того, даже в большей степени не терпели бы, чем в Православной церкви». Я остаюсь при мнении, что в Православной церкви как-то свободнее. Не знаю почему – может быть, какие-то негативные вещи в церкви начинают играть положительную роль. Люди в Православной церкви очень разные, придерживаются разных позиций – есть фундаменталисты, есть либералы. Их всех надо как-то вместе держать. Если там слишком жестко вставать на какие-то позиции, какая-то часть отвалится, поэтому все это держится на таком «киселе».