«У них мало знаний». Как лучший футболист Беларуси-2017 разочаровался в белорусских врачах

Источник материала:

В сезоне-2017 Михаил Гордейчук был очень хорош. Форвард отыграл за БАТЭ 46 матчей во всех турнирах, забил 24 мяча, отдал 8 передач и стал лучшим футболистом Беларуси. В 2018-м такой феерии уже не было. Целый год Гордейчука мучили травмы. Михаил провел всего 18 матчей, в которых отличился 5 раз. В итоге футболист решил покинуть БАТЭ и перешел в казахский «Тобол».

Незадолго до отъезда на сборы с новой командой Михаил встретился с Андреем Масловским и подробно рассказал обо всех травмах и о том, как думал, что карьере конец, вспомнил последний разговор с Анатолием Капским и объяснил, почему выбрал Казахстан.

— В Новый год принято загадывать желания. Что загадал ты?

— Здоровья себе и близким. Больше ничего.

— Ожидал услышать что-то в стиле: «Вычеркнуть год из памяти».

— А чего его забывать? Назовем этот год испытания на прочность (улыбается). За этот период получил о себе (и не только) очень много информации. Да, у меня только травмы и были, но ничего, справился.

Началось все в конце чемпионата-2017. Его я уже доигрывал с болью в определенных местах. Приходилось принимать различные препараты. Надеялся восстановиться за отпуск, но не получилось.

— Что болело?

— Пах — воспалился симфиз (соединяющая прослойка между костями лобкового скелета — Tribuna.com). Штука очень серьезная. Люди лечатся по несколько месяцев, а то и целый год.

— Какие были ощущения?

— Я просто не мог бегать. Как только отдавал передачу, бил по мячу или делал рывок — сразу «било» в приводящую мышцу. Примерно через полчаса работы боль проходила, и я мог нормально тренироваться. То же самое и с играми. Не знаю, почему так было. То ли просто привыкал и переставал ощущать боль, то ли действительно становилось легче.

— Раз со временем все проходило, для чего играл на таблетках?

— Я тогда не знал, что это. Болел пах, мне говорили: «Пройдет. Надо делать процедуры, растяжки». На какой-то период это помогало. Хотя что говорить — вообще не помогало. Пока я не съездил на реабилитацию за границу, мучился. Из-за лечения пропустил всю межсезонку.

— Куда ездил?

— Поначалу четыре недели лечился у наших врачей. Вроде залечил. Поехал на сборы с командой, но на первой же тренировке снова заболело. Тогда поехал в Германию. Меня там осмотрели, изучили, сделали укол и вылечили.

— Каким образом?

— Лечение комплексное: уколы, мануальная терапия, тренировки. Две недели поработал и вернулся в команду с двухнедельной программой реабилитации. Начал по ней работать, но когда снова стало поднывать, понял: надо возвращаться в Германию. Там мануальная терапия, процедуры, присмотр специалистов. Подошел к руководству клуба, объяснил ситуацию и попросил отправить меня в Германию еще раз. Работал там две недели, после чего немецкие специалисты сказали, что я постепенно могу входить в тренировочный процесс. В БАТЭ вернулся уже здоровым.

— Кто оплачивал лечение?

— В тот раз — клуб.

— Как травма сказывалась на обычной жизни?

— По-настоящему жить мешала следующая травма. В первом тайме второго полуфинала Кубка с «Неманом» ударил по мячу — и заболело в паху. Во втором тайме, минуте на 60-й, пробил снова — свело всю правую половину тела от груди и до колена. Я подумал, что судорога, а доктора сказали, что что-то стряслось с подвздошно-поясничной мышцей. Дали таблетки, повезли на МРТ, но обследование ничего не показало. Все снимки чистые, нигде нет воспаления. Понимаешь мои чувства: на МРТ чисто, а мне болит. Что-то странное.

— Тот спазм прошел со временем?

— Так остро не болело, но любое резкое движение, передача, удар «били» в одну точку. Ощущения такие, словно огромной иглой кололи. Мне говорили тренироваться. Я пробовал, говорил, что не могу. Снова поехал в Германию на обследование. Меня именно поэтому не было на финале Кубка. Уже там сделали УЗИ, показали доктору, он изучил все и сказал: «Все хорошо и с желудком, и никаких грыж нет». По его словам, с боку живота было растяжение какой-то мышцы. Необходимо было пропить курс таблеток и 5 дней не тренироваться.

Выполнил все в точности, как он сказал — отпустило. Начал постепенно тренироваться. Первый день — все хорошо. На второй — снова боль. Снова на снимок — и снова там все в порядке. Я не знал, что делать. Руководство сказало: «Неделю просто лежи дома. Должно пройти». Я неделю не слазил с дивана. Реально лежал и ничего не делал. Меня вроде отпускало, но как только вставал с кровати — сразу пронизывала боль. Чтобы ее чуть уменьшить, приходилось вставать, наклоняясь на «здоровую» сторону. Ходить я мог спокойно, но если нога где-то проскользит — больно, напрягу пресс — больно. Но за неделю ничегонеделания дома вроде полегчало. Вышел на тренировку, пробежался — нормально. Начали с доктором работать с мячом — опять дискомфорт. Тогда Олег Анатольевич Дулуб сказал, что отправит к Александру Гладченко, который может помочь.

— Кто такой Гладченко?

— Тренер по физкультуре.

— Как Татьяна Ловец?

— Нет, другой. С ним работают хорошие люди, которые помогли. Точнее, пытались помочь. Я две недели работал с Гладченко. Помню, Александр Васильевич позвонил доктору в Израиль, описал мои симптомы, и тот уверенно сказал: «Паховая грыжа». Я в отпор: «Не может быть! Немцы смотрели — ничего нет. Они не могли так ошибиться. 30 минут обследовали область живота и сказали, что грыжи нет. А я не могу им не доверять — зимой меня на ноги поставили». В итоге за две недели работы с Гладченко боль ушла, но как только начал тренироваться — вернулась.

Благодаря Филипу Младеновичу связался с сербским доктором Андре. Хотел попасть к нему на прием, но он сказал, что может принять только в сентябре. И тут позвонил Анатолий Капский: «Летишь в Италию». Там мне сделали снимок: «Маленькая паховая грыжа, которую очень тяжело заметить. Надо оперировать». Позвонил Капскому, рассказал все. Он в ответ: «Миша, оперируем». Пока я восстанавливался, Анатолич каждый день звонил и справлялся о здоровье.

— Израильский врач был прав, выходит.

— Да, немцы подвели. Два месяца из-за них потерял. А как я мог им не доверять?!

Вернулся в Беларусь с реабилитационной программой на шесть недель. Чувствовал себя прекрасно, но на пятой неделе у меня заболела левая ягодица. И вот тут я вообще перестал понимать, что происходит. Наступаю на ногу — болит, словно бьют молотком по нерву. Наш доктор говорит: «Тренируйся, должно пройти». Но я уже понимаю, что само не пройдет никак. Тренировался через боль, но к концу тренировки было просто невыносимо. Хотелось остановиться, и не наступать на ногу, чтобы ничего не чувствовать.

Через наших ребят из Сербии все-таки удалось договориться с Андре. Поехал к нему, рассказал все, что и тебе, описал ощущения, и он сказал: «На 99 процентов знаю, что с тобой». А после обследования рассказал, что из-за симфизита и операции на грыже произошло небольшое смещение таза, и зажался какой-то нерв. Оказалось, что я даже незаметно для себя начал прихрамывать на одну ногу. Чтобы вылечиться, нужно было выравнивать таз. Я неделю вкалывал у него в центре и постепенно боль ушла.

— У Андре частная клиника?

— Не совсем. Он свой трехэтажный дом переделал в медцентр с тренажерным залом. Сам делает процедуры и проводит тренировки.

— Боль ушла только от тренировок? Без хирургического вмешательства?

— Да. Только упражнения. У Андре они очень тяжелые. Мне про него рассказывали и говорили, что он дает нереально тяжелые упражнения. Но не думал, что это настолько больно. И я не думал, что человек может это выдержать.

— Опиши хотя бы одно задание.

— Приседаешь на одной ноге, она «горит» до невозможности, а он стоит над тобой и говорит, что надо делать еще. Или упражнение на заднюю мышцу. Она так натягивается, что, кажется, еще чуть-чуть и лопнет. А он говорит: «Делай. Не лопнет». Тебе больно, говоришь: «Не могу!» А он спокойно: «Делай, делай».

Через десять дней, когда я вернулся, у меня ничего не болело. Я мог спокойно тренироваться и играть.

— Хорошо. Нет опасений, что если не следовать его тренировкам, боль вернется?

— Есть. По методике Андре мне надо работать до конца карьеры. Поставить таз на место тяжело. Я больше, чем полгода ходил на одну сторону. Тебе не зря Алексей Анатольевич Бага говорил, что я постоянно в тренажерке сидел. У меня была своя работа в зале до тренировки и после. И так ежедневно. Перед отпуском летал в Сербию, чтобы Андре прописал специальную программу работы на зиму. Занимаюсь каждый день. И на сборах с «Тоболом» перед тренировками должен буду в номере 20 минут выполнять четыре упражнения. Каждый день!

— Есть какие-то футбольные упражнения, которые тебе теперь нельзя выполнять?

— Да, нельзя на турнике висеть, например. Или стоя работать над бицепсом с гантелями свыше 5 килограмм. И Алексей Анатольевич меня освобождал от общей работы в зале, если ребята качали руки. Я все делал по-своему.

— У тебя ведь и после этого была какая-то травма?

— Да. На одной из тренировок заболела передняя мышца в левой ноге. Сделали МРТ — надрыв третьей степени. Чтобы выздороветь, нужны были несколько недель покоя. Отправил снимки в Сербию. Андре сказал, что это надрыв не мышцы, а сухожилия с мышцей. В итоге надо было самому решать, какому доктору верить — нашему или сербскому. Я выбрал Андре. Собрал вещи и полетел к нему восстанавливаться. Неделю поработал там, затем две недели в Минске, но по его программе, и после контрольного МРТ сказал тренеру, что готов. И до конца сезона все было нормально.

— Полетел в Сербию за свои деньги?

— К Андре я летал только за свои. Клуб ничего не оплачивал.

— Почему?

— Не знаю. Я так понял, что после того, как мне сделали операцию в Италии, в клубе решили, что надо лечиться у наших докторов. А я понимал, что они не вылечат, потому что при спорных ситуациях правыми оказываются немцы, итальянцы, сербы, а не белорусы.

Я, конечно, не просил клуб платить за меня, но называл руководству суммы, показывал смс-ки от серба, где он писал, сколько денег наличными я ему должен. И в ответ не услышал: «Миша, давай мы заплатим». Может быть, им надоело лечить постоянного больного. Но я не обижаюсь.

— Сколько ты потратил на все?

— Больше 10 тысяч евро.

— Алексей Бага рассказал историю про сбор в Греции, когда у тебя одного из команды вдруг появился насморк и заболело горло. Когда услышал, сразу подумал про какой-то сглаз. У тебя не было подобных мыслей?

— Я даже к бабке ездил, и она говорила об этом. Говорила, что сглазили меня так, что я даже бегать не мог. Сказала, что сняла его…

— Когда это было?

— В сентябре, когда ягодица заболела.

— Совпало с поездкой в Сербию. Ты к чему склоняешься: серб помог или бабка?

— Серб!

— Не веришь в бабок?

— 50 на 50.

— А чего тогда поехал к ней?

— Так я отчаялся уже! Не знал, что делать. Крутил велосипед в тренажерке и вспомнил Диму Мозолевского. Понял, как ему было тяжело, когда он не знал, что делать.

— В церковь ходил?

— Ходил… Но я придерживаюсь того, что в церковь надо ходить не только, когда что-то болит, но и когда у тебя все здорово. Я себя корил за то, что приду и буду что-то просить. Хотя знаю, что мама, жена, теща ходили, ставили свечки, молились.

— Переносить такое психологически очень тяжело. Что ты делал вечерами, возвращаясь домой?

— Играл с дочкой. Сказал жене, что дома мы не говорим про травмы и футбол. Мне хватало этого на тренировках. Ребята идут тренироваться, а я в тренажерный зал… В эти моменты, особенно когда не понимал, что со мной, было ощущение бессмысленности происходящего. Жена молодец — поняла меня прекрасно. И родители тоже старались не расспрашивать о моем состоянии.

— Они же волновались.

— Конечно. Юля иногда начинала беседу о здоровье, но я переводил тему, и разговор уходил в иное направление. Даже ей некоторые вещи не рассказывал, чтобы не расстраивать. Просто говорил: «Стало лучше». Я и болельщикам на стадионе, которые ко мне подходили и спрашивали, когда вернусь в строй, всегда отвечал «Скоро».

— Ты с женой согласовывал поездки?

— Она иногда была просто в шоке от происходящего. Приходил домой и говорил: «Улетаю через два часа». Иногда брал семью с собой. В Германии Юля с дочкой были рядом. Я уходил на тренировки, а она проводила время с ребенком. В Сербию не брал. Там тяжелые тренировки и мне было бы не до семьи. График выматывающий. К 8 утра шел заниматься, с 12.00 до 14.30 процедуры, а с 17.30 и до 20.00 — вторая волна тренировок. Приходил домой и просто падал на кровать.

— Ты озвучивал жене суммы, которые тратишь?

— Конечно.

— Сразу или потом?

— Сразу. Она поддерживала. Говорила: «Лети, куда надо». Я понимаю, как им было тяжело без меня. Дочка постоянно спрашивала: «А где папа?» А папа уезжает куда-то. Юля ей говорила: «Папа уезжает к врачу. Ему должны помочь в этот раз».

— Самый сложный период, когда ты думал, что все, конец карьере?

— В момент, когда заболела ягодица на пятой неделе после операции. Но я старался гнать от себя эти мысли. Это гиблое дело. Я знал, что где-то меня вылечат. И жене сказал, что буду биться до конца, что пока у меня есть средства летать, буду это делать. Я прекрасно понимал, что у меня заканчивается контракт, а нового никто не предлагает. Когда был жив Анатолич, новый контракт предлагали за год до истечения старого. А тут — тишина. И я понимал, что если не вылечусь, никому не буду нужен. В БАТЭ такого не оставят, а другой клуб не посмотрит даже в мою сторону. Но если смогу вылечиться и поиграть в конце сезона, напомню о себе. Поэтому приходилось тратить свои деньги.

— Хоть раз за это время плакал?

— Такого, чтобы слезы лились, не было, но когда оставался один дома, порой накатывала хандра. Утром просыпался и не хотел ехать на тренировку. Но потом собирался с мыслями и ехал. Надо было ковыряться и вытаскивать себя.

Главное, что была поддержка жены, родителей, друзей, ребят из клуба. Такой период надо было пройти. Страшнее всего было не понимать, что происходит. Пробуешь одну программу — не помогает. Другую — ничего. И вот тут думаешь: может, вообще ничего не поможет. Но хорошо, что в мире есть специалисты, которые могут разобраться.

— После всего этого разочаровался в белорусских врачах?

— Если откровенно, то да. У них мало знаний. Знают, как лечить общо, а как бить в конкретную точку — не знают. Точнее, может, и знают, но не так досконально, как за границей. Нет того уровня медицины, где эти знания можно получить. И мне кажется, не у всех есть стремление к этому. В БАТЭ раньше работал доктор Павел Гончаренко. Он единственный, кто попросил у меня упражнения Андре. И я все ему скинул, потому что видел, что Паша хочет учиться.

— Какие были у тебя ощущения, когда ты впервые сыграл в футбол без боли?

— Кайф! Нереальный кайф! Я на тренировках получал дикое удовольствие от того, что просто бегаю без боли. Тащился от любого упражнения. Приходил домой и видел счастливые лица. Это здорово.

— О твоих травмах очень странно высказывался Олег Дулуб. То у тебя мелкое повреждение, то внутренняя кухня.

— Честно говоря, не знаю точно, по какой причине информация подавалась в таком ключе. Возможно, вот в чем причина: в клубе были тренеры, которые знают меня дольше, и знают, что если я сказал «болит», то я не придумываю. А Олег Анатольевич — человек новый. Может, думал, что я филонил. Хотя знаю, что Бага и Молош говорили, что Миша не будет придумывать. Но у каждого тренера свое видение внутрикомандных процессов. Может, Дулуб посчитал, что разглашать мои проблемы не стоит.

— Как тебе с ним работалось?

— На себе со стороны тренера никакого негатива не ощутил. Я просто выполнял свою работу так, как должен был. А о том, как сложились или не сложились взаимоотношения Олега Анатольевича с командой, судить не берусь.

— В Италии ты часто общался с Анатолием Капским. Обсуждали твои травмы?

— Нет. Он все знал и без меня. Я так понимаю, у докторов каждый день обо мне спрашивал и интересовался болячками.

— О чем был ваш последний разговор?

— Он зашел в раздевалку перед «Днепром». Это известная история.

— А личный?

— Наверное, после операции в Риме во время восстановления. Позвонил и в очередной раз поинтересовался самочувствием.

— Как ты узнал, что он умер?

— Перед тренировкой нас собрали в общем зале и сказали. Тренировки потом не было. Мы просто пробежались и все…

— С какими мыслями?

— Ни с какими. Все были опустошены. Обычно на пробежках переговариваемся, что-то обсуждаем, а тут полная тишина. Пробежали пару кружков, и тренеры нас отпустили. Первое время после этого тренироваться было очень тяжело. Мы долго были в прострации и даже в футбол играли молча. Но со временем должная атмосфера вернулась.

— Андрей Капский похож на отца?

— Да. Иногда замечал схожую манеру поведения. Мы поработали вместе не так много, но между нами сложились хорошие отношения.

— Ты провел в БАТЭ шесть лет. Насколько тяжело тебе дался уход?

— Тяжело, но я давно хотел уйти, и в клубе это знали. Но каждый раз что-то не получалось. Я оставался и работал на 100 процентов. Когда мне предложили новый контракт, тяжело было отказать. Но мне были нужны новые эмоции и ощущения.

— Устал выигрывать золотые медали?

— Нет, от такого не устанешь. Чемпионство — хорошо и престижно, но захотелось сменить обстановку. Я понимал, что в БАТЭ мне будет не хватать тех эмоций, которые хочу получать от футбола. Был вариант уйти год назад, но из-за старой травмы не получилось. Хотя я уже должен был лететь на медосмотр. Отказался, остался и долго-долго лечился.

После ПАОКа ко мне подошел Александр Захарченко и спросил, буду ли я продлевать контракт. Сказал ему, что решил сменить обстановку, и увидел в его глазах понимание. В ответ он пожелал удачи.

— С кем ты вел переговоры о новом контракте?

— С Андреем Капским. Мы говорили долго, около часа, но спокойно. Я высказывал свою позицию, он — свою. В клубе знали, что я не хочу оставаться и не буду подписывать контракт.

— Ты не остался бы даже в случае солидного увеличения зарплаты?

— Да. Я сказал Андрею, что просто хочу уйти. И в итоге он меня понял.

— В начале 2017 года ты мог уйти в «Генчлербирлиги». По нашей информации, турки давали за тебя 250 тысяч долларов, но Анатолий Капский хотел больше, и сделка сорвалась. С какими чувствами тогда это воспринял?

— Я не знаю всей сути переговоров. Слышал разное, но врать не хочу.

— Давай отойдем от причины твоего неперехода. Расскажи о том, что ты чувствовал, когда стало понятно, что остаешься? Ты же очень хотел уйти.

— Не сильно расстроился. Я знал, что буду играть в Лиге чемпионов или Лиге Европы, лидировать в чемпионате и побеждать.

— С Андреем Капским ты разговаривал час. Если бы вместо него напротив сидел Анатолий Капский, договориться было бы сложнее?

— Справились бы за секунд 30, пожали руки, а утром я поехал бы в клубный офис подписывать новый контракт.

— Вот как?

— Да (смеется). Такое у человека влияние.

— Капский вас в рабстве держал?

— Пускай будет так (смеется).

— Сейчас из БАТЭ уходят важные игроки. Есть мысли, почему?

— Мне сложно сказать. Каждый футболист преследует свои цели. Но вообще ротация в клубах происходит постоянно. И БАТЭ не исключение.

— Это как-то связано с тем, что без Капского из БАТЭ проще уйти?

— Нет. Просто времена поменялись. Анатолича нет, и клуб на пороге нового. Сейчас в нем главный Андрей Капский. Сможет он дать новый толчок для развития — покажет время. Я ему этого искренне желаю. БАТЭ ждут перемены, и клуб их должен пережить. Еще хочу сказать спасибо Александру Григорьевичу Свирскому (бывший начальник команды — Tribuna.com). Для нас он был самым настоящим директором клуба. Спасибо ему за все, что он сделал для команды. Об игроках БАТЭ он знает больше всех. И если бы он написал книгу, это была бы бомба.

— Зимой тобой интересовалось брестское «Динамо». Почему не перешел?

— Папа очень хотел меня видеть в Бресте. Не просил, конечно, но я знал, что очень хотел. Я бы чаще бывал дома, а он чаще видел бы внучку. Но я подумал, что если мне нужны новые эмоции, то их надо получать не в чемпионате Беларуси. Я долго думал над предложением, но решил отказаться. Когда подписал контракт с «Тоболом», позвонил отцу, и он за меня порадовался.

— Ты мог уехать в Турцию. Один из клубов предлагал тебе полугодичный контракт.

— Полгода — не тот контракт, который я хотел. К тому же это Турция. Там за это время может произойти все, что угодно. Да и команда из первой лиги. Ну, выйдем в «вышку», а мне скажут: «До свидания. Мы других легионеров наберем».

— Со стороны все кажется так: тебе предлагали полгода поиграть в неплохом чемпионате, но ты выбрал более денежный Казахстан.

— Пусть кажется. Я не хочу никому ничего доказывать и что-то объяснять.

Аким Костанайской области был очень заинтересован во мне. Архимед Бегежанович Мухамбетов позвонил, пригласил на встречу, и разговор у нас вышел долгим. Вернувшись домой, все взвесил и подписал контракт.

— Костанай — далеко от твоих родных мест?

— 800 километров. По казахстанским меркам это близко. Но там еще не был.

— Ты как-то обмолвился, что с рождением дочки стал еще больше бояться летать. Морально готов к постоянным перелетам?

— Да, уже приготовился (улыбается).

Теги: Брест, Минск